Герман Кох - Ужин Страница 32

— Ничего я не боюсь, — сказал Серж. — Мне просто не нравится, когда ты разговариваешь в таком тоне. Это не в наших правилах. Этот человек просто выполняет свою работу.

— Кто здесь задает тон? — парировала Бабетта. — А? Кто?

Она говорила громко — на нее уже оборачивались гости за ближайшими столиками. Еще бы! Женщина, повысившая голос в компании будущего премьер-министра, — это же интересно!

Серж, похоже, тоже осознавал щекотливость положения. Он перегнулся через столик.

— Бабетта, пожалуйста, — сказал он тихо. — Давай прекратим. Давай обсудим это в другой раз.

Во всех домашних ссорах — так же как во всяких драках или в войнах — всегда наступает момент, когда одна из сторон идет на уступки, чтобы предотвратить гибельные последствия. Такой момент наступил. На секунду я задумался, чего хочу я сам. Нам с Клэр как родственникам и сотрапезникам сам бог велел взять на себя роль посредников, чтобы найти примиряющие слова и способствовать сближению воюющих сторон.

Но, если честно, никакой охоты их примирять у меня не было. А у Клэр? Мы с Клэр встретились глазами. На ее губах играла незаметная для посторонних улыбка — едва уловимое подрагивание уголков губ, так хорошо мне знакомое. Я знал, что это значило: Клэр, так же как и я, не горела желанием вмешиваться в семейную разборку. Мы не станем разнимать противников. Наоборот, мы будем содействовать эскалации конфликта. Потому что в данный момент нам это выгодно.

Я подмигнул своей жене. Она подмигнула мне в ответ.

— Бабетта, пожалуйста… — это сказал не Серж, а сама Бабетта.

Она его передразнивала, преувеличенно кривляясь, словно он был капризным ребенком, клянчащим мороженое. Зачем же ему клянчить, подумал я, глядя на «Дам бланш» у него перед носом. Он уже получил свое мороженое. Я чуть не рассмеялся, Клэр, наверное, догадалась об этом по выражению моего лица и покачала головой, снова подмигнув мне. «Еще рано смеяться, — предупреждал ее взгляд. — Ты все испортишь. Мы станем громоотводами, и буря пройдет стороной».

— Ты просто трус! — вскрикнула Бабетта. — Ты должен был вступиться за меня вместо того, чтобы печься о своем имидже! А как это будет выглядеть? Что подумают люди, видя, что твоей жене не нравится этот отвратительный десерт? Что подумает твой дружок Тонио? Тон или Антон — это ведь для него чересчур заурядно! Как капуста или гороховый суп.

Она швырнула салфетку на стол — чересчур сильно, — салфетка задела бокал с вином, и тот опрокинулся.

— Ноги моей больше здесь не будет! — сказала Бабетта.

Она уже не кричала, но ее услышали по крайней мере за четырьмя соседними столиками. Не обернуться было невозможно.

— Бабетта, — сказала Клэр и протянула к ней руку. — Дорогая…

Клэр точно подгадала момент. Я улыбнулся, любуясь собственной женой. Красное вино растеклось по скатерти, в основном по той половине, где сидел Серж. Когда мой брат приподнялся на стуле, я подумал, что он испугался, как бы вино не пролилось на брюки, но он отодвинул стул и встал.

— С меня довольно, — сказал Серж.

Мы трое впились в него глазами. Он убрал с колен салфетку и положил ее на стол. Я видел, как подтаивает его мороженое, по ножке креманки стекала тонкая ванильная струйка.

— Пойду прогуляюсь, — сказал мой брат. — Подышу воздухом.

Перед тем как уйти, он обратился к нам с Клэр:

— Сожалею, что все так вышло. Надеюсь, что, когда я вернусь, мы сможем спокойно обсудить то, ради чего здесь собрались.

Мне хотелось, чтобы Бабетта прокричала ему что-нибудь вдогонку. Что-нибудь вроде: «Давай катись! Это самое простое!» Но она промолчала, а жаль. Это придало бы скандалу некой пикантности: известный политик, с понурым видом покидающий ресторан, и жена, орущая ему вслед ругательства типа «сволочь» или «трус». Даже если скандал не попадет в прессу, он расползется, как нефтяное пятно, передаваясь из уст в уста; десятки, сотни или даже тысячи потенциальных избирателей узнают, что семейная жизнь обычного парня Сержа Ломана тоже не обходится без самых обычных проблем. Как у всех. Как у нас.

Еще вопрос, размышлял я, лишит ли его эта семейная ссора некоторого числа голосов или, может, как раз наоборот, только увеличит его электорат. Несчастливый брак лишь приближал его к простым людям. Я посмотрел на «Дам бланш». Вторая струйка мороженого добралась до скатерти.

— Глобальное потепление, — сказал я, показывая на десерт своего брата. Я подумал, что сейчас лучше ограничиться какой-нибудь шуткой. — Видите, это не просто модная тема. Это правда!

— Паул…

Клэр глазами указала мне на Бабетту — та плакала, сначала почти беззвучно, лишь вздрагивая верхней частью тела, но потом послышались первые всхлипы.

За некоторыми столиками ужин снова прервался. Мужчина в красной рубашке наклонился к сидевшей напротив пожилой даме (его матери?) и что-то такое ей шепнул: наверняка что-то вроде «Сразу не оборачивайся, но та женщина, жена Сержа Ломана, плачет».

Между тем Серж все еще стоял, опершись на спинку стула, словно не решаясь уйти теперь, когда его жена пустила слезу.

— Серж, — не поднимая головы, сказала Клэр, — присядь… Паул. — Клэр стиснула мою руку.

До меня не сразу дошло, что она хочет поменяться со мной местами, чтобы оказаться рядом с Бабеттой.

Мы встали с ней одновременно. Проходя мимо меня, Клэр снова схватила мою руку, ее пальцы крепко сжали мое запястье. Наши лица были в десяти сантиметрах друг от друга (мы почти одинакового роста), мне стоило лишь слегка наклониться, чтобы зарыться лицом в ее волосах — о чем в тот момент я мечтал больше всего на свете.

— У нас проблема, — сказала Клэр.

Я промолчал, лишь кивнув в знак согласия.

— С твоим братом, — уточнила Клэр.

Я ждал продолжения, но она, наверно, посчитала, что наше общение в вертикальном положении и так затянулось, и, проскользнув между мной и столом, опустилась на стул рядом с плачущей Бабеттой.

— Вы всем довольны?

Я обернулся и увидел лицо мужчины в белой водолазке. Тонио! Поскольку Серж снова занял место за столиком, а я еще стоял, он, по-видимому, решил сначала обратиться ко мне. В его осанке было что-то заискивающее — и вовсе не потому, что он был на голову ниже меня, — он стоял, подавшись всем телом вперед, сложив перед собой руки и склонив голову набок, так что его глаза смотрели на меня снизу наискось.

— Я слышал, что у вас трудности с выбором десерта, — сказал он. — Мы хотели бы предложить вам альтернативный десерт на ваш вкус.

— Тоже от заведения? — спросил я.

— Простите?

Владелец ресторана был практически лысым, оставшиеся седые волоски возле ушей были аккуратно подстрижены, и перебравшая солнца голова торчала из ворота белой водолазки, как голова черепахи из панциря.

Мне еще раньше, при появлении Сержа и Бабетты, показалось, что он мне кого-то напоминает, и вдруг меня осенило. Много лет назад в соседнем доме на нашей улице жил такой же мастер подольститься. Ростом, помнится, пониже Тонио, холостой. Как-то вечером Мишел, которому тогда было лет восемь, вернулся домой со стопкой грампластинок и спросил, есть ли у нас проигрыватель.

— Откуда у тебя эти пластинки? — поинтересовался я.

— Господин Брейдфелд подарил, — ответил Мишел. — У него их штук пятьсот!

У меня не сразу увязалось лицо низкорослого одинокого мужчины, живущего по соседству, с фамилией Брейдфелд. По словам Мишела, мальчишки из нашей округи часто захаживали к нему в гости послушать пластинки.

Я помню, как в висках застучало — сначала от страха, а потом от злости. Стараясь не повышать голоса, я спросил Мишела, чем занимается господин Брейдфелд, пока мальчики слушают пластинки.

— Ничем особенным. Мы сидим на диване. Он всегда угощает нас орешками, чипсами и кока-колой.

В тот вечер, когда стемнело, я позвонил в дверь господина Брейдфелда. Не спрашивая разрешения войти, я оттолкнул его в сторону и ринулся прямо в его гостиную. Окна были уже занавешены.

Несколько недель спустя господин Брейдфелд сменил место жительства. Последнее воспоминание о том времени: соседские дети роются в коробках с разбитыми грампластинками, надеясь найти что-нибудь целое. За день до своего переезда господин Брейдфелд выставил коробки на крыльцо.

Глядя на Тонио, я ухватился одной рукой за спинку стула.

— Пошел вон, извращенец! — сказал я. — Проваливай, иначе я за себя не ручаюсь.

37

Серж откашлялся и, поставив локти на стол, по обеим сторонам от своего десерта, соединил кончики пальцев.

— Мы все знаем, что произошло, — сказал он. — Факты налицо.

Он посмотрел на Клэр, потом на Бабетту, уже прекратившую плакать, но все еще прижимающую кончик салфетки к щеке под темными очками.

— Паул? — Он озабоченно повернулся ко мне. Не знаю, однако, была ли эта озабоченность искренней или наигранной.