Наталья Нестерова - Воспитание мальчиков Страница 32

И так день за днем — примитивные упражнения и настольные игры для дошкольников. Маму оскорбляла интеллектуальная ущербность занятий, но я внушила — другого способа наука не изобрела, его попросту нет. Давай еще раз пройдемся по сказке о золотой рыбке.

Дети, которые в то время жили бурной студенческой жизнью, иногда подключались. Их восхищало знание бабушкой русской литературы, но они не предполагали, что бабушка помнит наизусть «Евгения Онегина» и «Горе от ума».

— Бабуля! «Мой дядя самых честных…»?

— Правил.

— «Когда не в шутку…»?

— Занемог.

— Это, бабушка, легко. Из середины текста берем. «Чужие и свои победы, надежды, шалости…»?

— Мечты.

— Во даешь! Еще, на соседней странице. «Архивны юноши…» В каком смысле «архивны», если юноши?

— Я не знаю, как сказать, — хмурилась бабушка и здоровой рукой тыкала в книгу.

— Понял, сноска есть. «Шутливое прозвище образованных молодых людей, служащих в архиве министерства иностранных дел». Тогда для каждого министерства, что ли, придумывали прозвища образованным молодым людям?

— Я не знаю, как сказать.

— Читаю: «Архивны юноши толпою на Таню чопорно глядят и про нее между собою неблагосклонно…»?

— Говорят.

— Точно. Бабуля, у тебя было тяжелое детство? Чтобы это наизусть выучить?

Бабушка радостно смеется:

— Я не знаю, как сказать.

Когда мы, и прежде всего мама, в трагической ситуации стали видеть смешное, когда стали подшучивать над общением умного немого с глупыми говорящими, в наш дом вернулся свет. Почти вернулся.

Логоневролог, прекрасный специалист, замечательная женщина, научившая меня упражнениям для мамы, отказалась, ни за какие деньги не согласилась приезжать и заниматься с мамой. Очень меня хвалила за усердие.

— Но мы который месяц стоим на месте, — говорила я. — Прогресса нет. Только конечные слова в стихах. «Шел в комнату, попал…»? — «В другую». А произнести всю строфу не получается, как ни бьемся. Односложные ответы — легко. А выразить мысль не получается.

— И не получится, — извинительно сказала доктор.

— Вы поэтому отказались с мамой заниматься?

— Да. Не могу брать деньги, когда результата не будет. Но вы — молодец! И вся ваша семья — прекрасная!

— Но моя мама?

— Вы добились максимума. Чудо, что ваша мама не потеряла трезвости ума. Из здоровой части ее мозга практически не получится выжать большего. Но вы не опускайте руки, продолжайте занятия…

С профессиональным докторским пафосом она призывала меня верить в лучшее. Которое никогда не наступит.

Я прекратила терзать маму букварями и детскими лото. Мы добились того, чего добились, мы будем жить с тем, что имеем.

Не так уж и мало мы имели. Мама передвигалась по квартире, в туалете мы прибили дверные ручки к стене, чтобы мама могла самостоятельно садиться на унитаз и вставать с него. Это важнейшая составляющая человеческого бытия — без посторонней помощи справлять естественные надобности. Мама прекрасно вела беседы, где требовались односложные ответы «да» и «нет». Наши друзья и гости говорили, что Александра Семеновна прекрасно восстановилась после болезни. Похудела, но по-прежнему очень красивая. Как прежде.

После больницы за мамой ухаживала Тамара Ивановна. Она нам была не родственница, а свойственница — теща моего двоюродного брата. Мама и Тамара Ивановна прекрасно относились друг к другу, хотя до маминой болезни виделись два раза и коротко. Семья моего двоюродного брата жила в Ташкенте. А когда там начались издевательства над русскими, когда на столбах запестрели объявления: «Русские! Не уезжайте! Нам нужны рабы и б…ди», они решили переехать в Россию, в Смоленскую область.

Добирались через Москву. Мама приехала на вокзал увидеться с Тамарой Ивановной и передала ей пакет с бутербродами и напитками — в дороге подкрепиться. Почему-то Тамару Ивановну эти бутерброды страшно поразили. Она мне потом часто говорила: «Наташа! Александра Семеновна! Сама! Привезла мне бутерброды с дорогой рыбой и с бужениной!» Как будто Александра Семеновна бутербродов не умеет делать. Да и хорошие продукты у нас дома иногда водились — благодаря заказам, получаемым на работе. Просто мама, выполняя всю домашнюю работу, умудрялась выглядеть как женщина, не имеющая понятия о стирке или мытье полов.

Те бутерброды запали в голову Тамаре Ивановне крепко, и, когда я позвонила, рассказала, что случилось с мамой, что мне либо выходить на работу, либо с мамой сидеть, что никому я ее доверить не могу, Тамара Ивановна спросила: «Я тебя устрою?»

Еще бы! Тамара Ивановна — медсестра с сорокалетним стажем. Приглашенная, чтобы ухаживать за мамой: делать уколы, давать лекарства, кормить — Тамара Ивановна очень быстро взяла на себя всё домашнее хозяйство. Она драила полы, стирала и утюжила белье, готовила на всю семью, даже гуляла с собакой, при этом не заикнулась о повышении платы. Она стала нашей спасительницей. Она всех нас полюбила, и мы к ней привязались. Благодаря Тамаре Ивановне у меня появилось время писать книжки. Когда у мамы было дурное настроение, она вымещала его на Тамаре Ивановне.

Тамара Ивановна, святого терпения женщина, мягко произносила:

— Это не вы говорите, Александра Семеновна. Ведь я вас знаю. Это говорит ваша болезнь.

Через год Тамара Ивановна уезжала от нас, нужно было возвращаться в свою семью, помогать младшей дочери. Тамара Ивановна сидела на кухне и плакала:

— Наташа! Ну на кого я вас оставлю? Александра Семеновна уже молодцом. Но мужики? Наташа, они столько едят! Я никогда не видела, чтобы столько… Ой, это очень хорошо! Ты готовь в казане, разве на такую ораву в кастрюльках наготовишься!

Выписанный Тамарой Ивановной из Ташкента огромный казан до сих пор у нас в ходу.

Если бы многие поколения самоотверженных русских женщин вдруг встретились, объединились в сообщество и этому гипотетическому сообществу потребовался лозунг, они бы написали: «Лучший способ прожить жизнь — отдать ее другим». Мою маму в эту партию точно бы взяли. Самоотверженные — отвергающие личную выгоду.

Маме пришлось выстроить и наладить свое существование в условиях физической беспомощности, неспособности выразить мысль и читать книги. Последнее, возможно, было самым горьким. Нашему участию в мамином преодолении унизительной беспомощности я не придаю решающего значения. Это был только толчок, позыв, мотив. А дальше-то маме пришлось самой неподвластное тело заставить двигаться, свой мозг настроить на редкие волны, которые улавливала. И держаться достойно. В мамином понимании достоинства: во что одета — ерунда, что говорю, как держусь — существенно. У нее получи-лось-таки. Про друзей-гостей, которые восхищались «Александрой Семеновной, как прежде», я уже писала. Но и мы — дети, муж, я — оказались в плену маминого нового статуса. В плену горьком и одновременно счастливом.

Маминой главной фразой стало: «Я не знаю, как сказать!» Мама не мучила нас капризами и требованиями. Скорее мы ее терзали. У нее был очень плохой аппетит, поэтому я радовалась, когда ей хотелось чего-нибудь поесть. Вопрос: чего именно?

Однажды приходит муж домой, у меня голова кругом:

— Представляешь, мы пять часов выясняем, чего маме хочется отведать. Это вроде овощ, но и не овощ, это твердое и рассыпчатое, это продается на рынке и магазине, в бакалейных или кондитерских отделах. Чтобы разгадать этот ребус, я задала маме сотню вопросов, на которые она отвечала стандартно: «Я не знаю, как сказать».

Женя подумал, подумал и уточнил у тещи:

— Вроде овощ, но твердое, хрупкое и рассыпчатое?

— Да, — ответила мама. — Я не знаю, как сказать.

— Это картофельные чипсы? — предположил Женя.

— Наконец-то, — рассмеялась мама.

Эта игра нас отчасти забавляла. У мамы иногда вырывалось простое слово, правильное по смыслу и ситуации, но это слово здоровые культурные люди не стали бы произносить.

К нам зашла соседка, с которой мы давно не виделись, и за это время она раздалась чудовищно, килограммов на тридцать пополнела.

Мама покачала осудительно головой и выпалила:

— Туша!

Хорошо, что соседка не обиделась. Но она так долго рассказывала про свои гормональные болезни, что лучше бы обиделась и поскорей ушла.

Возвращаюсь с работы, Тамара Ивановна делится условиями нерешенной задачки:

— Наташа! Я не знаю, как сказать! Тьфу ты! — чертыхается она, невольно повторив мамину фразочку. И поправляется: — Я не знаю, чего хочет Александра Семеновна. Это растение. Но оно не растет в Советском Союзе. Наташа! У нас в Узбекистане все росло! Значит так. Оно зеленое и мягкое, но это не огурец. Оно зеленое и внутри, поэтому не арбуз. И у него одна косточка! — возмущается Тамара Ивановна. — Наташа! С одной косточкой только фрукты, Александpa Семеновна говорит, что это овощ, но Александра Семеновна не уверена.