Эдуард Лимонов - Апология чукчей Страница 32

А Ридли Скотт, режиссер, видимо, размышляет о тех же громадных вопросах, что и я, ну вот в только что вышедшей моей книге «Illuminationes». В «Прометее» экспедиция отправилась на планету, где живут боги. По прибытии туда участников-ученых ожидают исключительно неприятные сюрпризы. Боги, оказывается, вымерли от жуткого какого-то вируса, а когда экспедиция сумела разбудить погруженного в искусственный летаргический сон одного оставшегося в наличии бога, он разорвал землян на части. Там еще много эпизодов, но вкратце суть фильма именно такова. Что сближает меня и Скотта? В «Illuminations» речь идет как раз о Создателе человека. Я считаю, что Создатель создал нас из подручного материала, на базе фауны Земли, дабы создать себе запасы энергетической пиши — он поглощает наши души.

Просмотрев очередной фильм, мы, я и Фифи, обычно отправляемся ко мне. Ребята откланиваются, доставив нас в квартиру. Мы с Фифи выпиваем шампанского либо вина и серьезно занимаемся любовью. Затем может быть едим, опять пьем вино, обсуждаем фильм и занимаемся любовью. Позанимавшись, настонавшись, начувствовавшись и накричавшись, мы валимся с ног и спим… Мы с Фифи не живем вместе, потому обычно успеваем изголодаться друг по другу от weekend(а) до weekend(a). Когда же аппетит у нас очень сильный, Фифи приезжает ко мне еще и среди недели, после работы.

Из-за этих утренних сеансов в кинотеатрах я неплохо изучил топографию Москвы. Фифи ведь всякий раз выбирает новый фильм, а по утрам новые фильмы показывают где придется, не везде, порой не отыщешь где.

Недавно Фифи узнала, что на утренние сеансы ходить не модно, модно на вечерние. Но на вечерние мы не можем, потому что на них ходит много людей, а люди представляют угрозу моей безопасности. Мы с Фифи погрустили и остались немодными. Вообще-то мне утренние сеансы нравятся, кроме нас, от двух до пяти посетителей в зале, странно пусто, приятно пусто.

А однажды мы той же компанией отправились в Большой театр, смотреть оперетту «Летучая мышь» в новом зале театра. Дело было тоже днем.

Охранникам зал понравился. Они любят искусство, хотя, например, фильм «Фауст» понравился только Жене, водителю из Удмуртии. А на спектакле «Летучая мышь» в Большом театре я открыл для себя одну особенность, касающуюся зрителей спектакля. Театр был полон женских пар. Все дочери, каждая лет под тридцать или сорок, перебравшиеся в Москву из провинции, привели на «Летучую мышь» своих пожилых и стареньких мам, приехавших из провинции. Я насчитал двадцать одну пару и сбился.

Дом

В Тверской области, недалеко от границы с Московской, есть один дом. Он расположен далеко в глубине еле живой обезлюдевшей деревеньки. Летом он совсем не видим, скрытый сверху кронами столетних лип, а снизу высокими, трехметровыми сорняками. Построенный когда-то буквой «П» дом был первую сотню лет своей жизни барской усадьбой, а последние лет девяносто — школой. В начале двухтысячных он некоторое время простоял без присмотра, на радость ветрам, дождям и мародерам. Его многочисленные печи были разобраны на кирпич, полы выворочены и вывезены, совсем погибнуть в тот раз ему помешал я. Я купил его за копейки. В тот год у меня родился сын, и я, поздний, очень поздний отец, размечтался, позволил увлечь себя манящей мечтой новой жизни. Я решил, что постепенно отвоюю дом у хаоса, комнату за комнатой. И все его пятьсот или больше метров, высокие потолки, анфилады комнат, будут наши, мои и моей семьи. А семья прибавится, мечтал я.

К дому прилегала усадьба. Сразу за его задней стеной, в метре от стены, шумели мощные деревья парка. Лишь некоторые из них упали от старости, перегородив могучими сырыми телами аллею, ведущую к церкви. Каменную церковь с двухметровой толщины стенами умудрились сразу после революции взорвать местные безбожники-коммунисты. Пробили огромные две дыры, одну в стене, другую сбоку купола, но церковь устояла. И краснокирпичная, как Брестская крепость, церковь и не думала разрушаться дальше, вцепилась в пейзаж, поросла деревьями, но присутствовала. Со своими культяпками и ранами она была более убедительна, чем все церковные новоделы в России вместе взятые, включая храм Христа Спасителя в Москве. Я уверен: в эту церковь спускается сам Христос, посидеть там невидимо на скамье под исстрадавшимися сводами.

Выйдя из церкви через одну из пробоин, можно оказаться на тропинке, ведущей к очень большому пруду. Если очистить подход к пруду от камышей, можно устроить там мостки и приличную купальню. Пруд с трех сторон окружает плохо проходимый лес, и тянется он на добрые восемьдесят километров, говорили мне местные. Лес совсем дикий, с волками, медведями и, может быть, Бабой-ягой или ядовитой Красной Шапочкой. Если они еще водятся вообще… шапочки эти…

Домом и усадьбой соблазнил меня местный управляющий. Некогда он был председателем совхоза, последним в ряду председателей, а потом стал директором, а далее управляющим. «Сам бы его взял, — сказал он, — да…— тут он замялся, не назвал причины и только рукой махнул: — Вот вам он как раз подходит…»

На самом деле мне, декларировавшему чуть ли не шестьдесят лет подряд презрение к собственности, этот дом-призрак был не впору, не из моей мечты. Но в тот короткий период — от осени до следующего лета — сын-младенец, красавица-жена заставили меня размечтаться о другой судьбе. Сейчас я иронически улыбаюсь этакой печоринской русской лермонтовской улыбочкой над собой, наивным, глупым мужиком. А еще в тюрьме сидел, эх ты!.. Клюнул на семейное счастье. И что б ты там делал, наблюдал бы, как долго и нудно рассеивается туман, сидел бы с маленьким сыном на крыльце, ожидая из Москвы красавицу-жену актрису… Приедет сегодня или подвыпьет и не сядет за руль, да ты сам ей запретишь садиться. А сын не будет засыпать, и ты будешь ходить по всем своим холодным, незаконченным, неотремонтированным залам, прижимая теплого сына к себе…

За церковью расположилось семейное кладбище — могильные плиты князей С., нескольких поколений владельцев усадьбы и дома. После революции изрядная часть семьи сумела просочиться за границу, двое умерли в Париже, один — в Лондоне.

Старая барыня С. рискнула остаться в усадьбе, мужики и бабы тогда еще многолюдной деревни ее не тронут, правильно решила барыня. Она ведь приглашала деревенских детей на Пасху и Рождество, угощала, учила их грамоте. Барыню считали справедливой. Но, на лихую беду барыни, вернулись с войны солдаты, промаявшиеся на войне по три-четыре года. Председатель местного комитета бедноты однажды привязал барыню к телеге, запряженной двумя лошадьми, и вскачь пронесся со старухой по дороге на Сергиев Посад. Где именно она испустила дух, никто не понял. Потомки этого председателя до сих пор живут в крайнем от дороги доме. У них трактор. Зарабатывают они своим трактором. Призрак барыни, говорят, не раз встречали на дороге в Сергиев Посад.

Жена моя привезла туда модных архитекторов. Архитекторы полазали в доме, поснимали его на мобильные телефоны. Потом сказали, что проще снести дом и построить новый. Я сказал, что нет, дело не пойдет, дом мне именно и дорог. Жена обиделась, архитекторы надулись, а чего надулись, ведь денег всё равно никаких не было.

Летом меня там покусали в голову слепни, поскольку там пасутся крестьянские козы. Управляющий за небольшие деньги нанял бригаду таджиков, и они закрыли все окна и один угол крыши толстым пластиком, сделали примитивную ограду, скорее предохраняющую от скота, а не от людей.

В октябре жена и ее мать приехали и вкопали вокруг дома десятка три саженцев яблонь. И это было последнее действие нашей семьи на этой территории. Потому что потом семья затрещала и распалась. Барин из меня не получился, как и муж.

Дом-призрак так и стоит там, невидимый летом, видимый только зимой. Во взорванной церкви всё так же часто бывает Христос. А по дороге из Сергиева Посада бредет домой окровавленная старая барыня.

Paris, контесса и драгоценности

Один мой знакомый ловелас, скривившись, выдавил как-то из себя: «Я не люблю ювелирные изделия на женщинах, о них вечно исцарапаешься…».

Это профессиональный взгляд на интимные отношения, роза удобнее без шипов. Но, конечно же, сверкающие камни прибавляют к магии полов. И стоимость сверкающих камней на шее и в ушах также добавляет к магии. Казалось бы, не должна, вроде бы стоимость — противоположная материя, но ей-богу, тяжелая сила богатства, как крепкие и глубокие духи, заставляет голову сделать несколько кругов кряду. Титул, кстати говоря, также имеет силу. Натуральная, родившаяся от отца и матери графа и графини, контесса давит своим титулом на мужчину.

Контесса явилась к нему в студию на улице Архивов и была поражена. Она привезла кашемировый теплый-претеплый шарф, широкий и длинный, и бутылку Veuve Clicquot, вокруг горлышка которой был повязан шарф.