Олег Рой - Сценарий собственных ошибок Страница 32

– Вы – черная королева, – отчетливо сказал он медленным баритоном.

– Почти угадали, – вздернула подбородок Алина.

– Я никогда не гадаю. Если я говорю, что вы – черная королева, значит, так оно и есть.

Голубые глаза будоражили, раздражали, обрекали. Алина должна была уйти, но тогда в войне взглядов ей навечно засчитали бы поражение, а этого она не хотела. Поражение в самом начале битвы – куда это годится?

– Хорошо. Я черная королева. А вы кто?

– Мое положение скромнее. Я всего лишь одинокий волк.

После развода Игорю казалось, что его жизнь навеки пересечена трещиной, что никогда не кончатся эта тоска и эта боль. Но время стремительно бежало, и раны затягивались. Душное городское лето сменилось отрадной осенью, листва на деревьях сначала пожелтела, потом опала. Прохожие на улицах меняли легкую одежду на более теплую. Страдания по поводу распада семьи остались в прошлом. Ни одна боль, видимо, не длится вечно.

Может быть, страдания Игоря смягчались чередой событий, которая неизбежно сопровождает любого разведенного мужчину. Он съехал из семейного загородного дома, без особого сожаления бросив это гнездышко, не принесшее ему счастья; купил квартиру в центре. Вспомнив старые холостяцкие привычки, стал чаще встречаться с Мишей и Володей. Они устраивали застолья, вспоминали былое, до одури хохотали над не такими уж смешными старыми анекдотами, и Игорю начинало казаться, что все происшедшее, начиная со смерти Андрея, было всего лишь сном. Затянувшимся, чрезвычайно реальным по антуражу – и в то же время совершенно абсурдным по содержанию. Самым абсурдным эпизодом был, конечно, визит в Швейцарию. И – Сценарист…

О Сценаристе Игорь старался не думать. По какой-то не ясной ему самому причине Игорь избегал говорить с Мишей и Володей обо всем этом сверхъестественном клубке обстоятельств. Да и они, откровенно говоря, не так уж горели желанием узнать, до чего же он докопался, расследуя Андрюхину смерть. А когда его подмывало поделиться этим во всеуслышание, он наступал на горло собственной песне.

«Тебе не поверят, – убеждал себя Игорь. – Нужны твердые доказательства».

А доказательства все не появлялись и не появлялись. И, если честно, Игорю больше всего хотелось, чтобы они не появились никогда.

Потом наступила зима, на тротуарах громоздились горы снега. Мела поземка, забираясь под пальто. Игорь прогуливался вдоль набережной с Алиной. Они давно помирились. Правда, Игоря беспокоило: не настраивает ли Инна дочь против него? Не забывает ли Алина своего папку?

– Пап, не парься! – рассмеялась Алина, когда он обиняками, в осторожной форме посмел высказать эти предположения. – Все, что ни делается, к лучшему. С тех пор, как вы с мамой расстались, я стала чаще тебя видеть. И уж, во всяком случае, больше ценить эти встречи.

Взрослея, Алина становилась все красивее – и все на свой готический манер. Черная одежда и резко обозначенные косметикой глаза делали ее старше – придавали ей вид очень молодой, но таинственной и – неужели? – опытной женщины. Игорь не мог не задумываться о мужчине, который примет эту опытность всерьез. Чем это, спрашивается, может обернуться для Алиненка, которая на самом деле еще невинная школьница? Однако запрещать дочери краситься и одеваться так, как она хочет, он не мог. Во-первых, это воздвигло бы между ними стену отчуждения, которую они недавно и с таким трудом разобрали. Во-вторых, надо было воспитывать раньше. А сейчас поздно! Поезд ушел.

– А как мама? – исполняя долг бывшего мужа, поинтересовался Игорь. – Денег, что я плачу, ей хватает?

– А она их редко тратит! – засмеялась Алина, кружаясь в облаке парящих снежинок. Разлетались вокруг головы крашенные в черный цвет волосы, позвякивали в ушах длинные серебряные серьги в виде скрипичных ключей. – Только на меня! Сама зарабатывает! Устроилась в лицей. Жалуется, что ездить далеко, что дети путают Великую Отечественную войну с Гражданской, но я-то вижу, глаза у нее счастливые. Так что все в порядке.

Игорь постарался в ответ улыбнуться, хотя, откровенно говоря, был не так уж доволен. В чем дело? Он предпочел бы, чтобы жена вечно терзалась угрызениями совести из-за того, что настояла на разводе? Да нет, почему… Пусть будет счастлива.

– Не зайдешь посмотреть мою новую квартиру?

– Спасибо, пап, как-нибудь в другой раз. Я сейчас в метро, мне тут до подруги по прямой.

– А что за подруга? Почему ты мне о ней не рассказывала?

– Тысячу раз рассказывала. Наташка из параллельного класса. Ты меня просто не слушаешь.

– Проводить тебя?

– Не стоит. У тебя ведь рабочий день не кончился?

– Ну, это не страшно…

– Нет, папка, я не хочу подрывать основы отечественной промышленности. Возвращайся на работу, а я до Наташи как-нибудь доберусь сама.

И Игорь, поцеловав на прощание дочь в холодную от уличного морозца и очень бледную щеку, побрел по набережной в направлении приземистого, но широкого здания с колоннами, в котором помещалось множество офисов. В том числе и его. Встречи с Алиной заставляли его страдать от того, как быстро истекают эти отпущенные им на общение минуты, и в то же время он не смог бы без них обойтись.

– Игорь Сергеевич, вам пакет, – встретила его голливудской улыбкой секретарша, нанятая на место болвана, уволенного им еще до того, как развод был оформлен юридически. Игорь так и не сумел простить прежнему секретарю прокола с Владивостоком.

– Что за пакет?

– Не знаю. Содержание не указано. Доставлено из Швейцарии. Вскрыть?

– Не надо, Вероника. Давайте его сюда.

Пакет был небольшой, с книжку среднего формата. Лихорадочно разрывая слои оберточной бумаги с сургучными печатями и фиолетовыми надписями, Игорь совершенно точно знал, что он обнаружит внутри.

Вот оно. Диск с характерной черной обложкой и белой надписью по ней: «Игорь Гаренков. Художественный фильм».

Игорь некоторое время держал в руках диск, привыкая к своему новому статусу киногероя. Как любой современный человек, он успел посмотреть за жизнь не одну сотню картин и сериалов. Какие-то задевали и трогали его до глубины души, большинство оставляли равнодушным. Но как бы проникновенно ни играли актеры, насколько бы ни отождествлял себя Игорь с главным героем, он знал: это отождествление игровое и временное. Персонаж фильма может погибнуть, а Игорь Гаренков спокойно пойдет пить чай. На его судьбе просмотренная лента никак не отразится. Да и сама она не имеет ни малейшего отношения к его судьбе.

В данном случае все по-другому… Руки потели, оставляя на обложке влажные пятна.

«А может, не стоит? – пискнул в сердце голос трусости и, возможно, здравого рассудка. – Может, стоит сразу отправить в микроволновую печь эту штуку, которая довела Андрюху до петли?»

Хватит сомнений! Так он никогда не решится! Будь что будет: надо когда-то взглянуть своим страхам в лицо. Помимо всего прочего, он не настолько расточителен, чтобы уничтожать в микроволновке десять лимонов. Его финансовые дела идут хорошо, но не настолько же…

Ну же! Вперед! Поехали!

«Игорь Гаренков» – возникло первым делом название – белым по черному, в точности как на обложке. Никакой музыки в звуковом сопровождении, только истошный бессловесный женский крик, от которого он вздрогнул и потянулся к динамикам убавить громкость. Когда заставка с названием исчезла, камера сосредоточилась на стенах и потолке помещения, увидеть которое не получалось полностью. Стены обиты зеленым кафелем, потолок обшарпанный, потрескавшийся, как бывает в старых больницах.

В женский крик вплетается другой голос – тоже женский, но низкий, четкий, командный:

«Тужься, милая! Тужься! Потерпи, головка уже снаружи!»

Камера беспорядочно мечется по потолку, словно женщина, глазами которой зритель его видит, мотает в исступлении головой.

«Тужься, я кому говорю!»

Крик внезапно прекращается. Вместо него динамики заполняет мяукающий младенческий писк.

«Смотри, какого родила крупного! Богатыря!»

Камера наконец-то находит лицо роженицы – очень юное и, как сейчас только понял Игорь, очень красивое. Его не портят ни струйки пота, стекающего по лбу, ни следы только что прекратившегося страдания. Роженица блаженно улыбается, открывая два передних зуба, торчащих по-заячьи:

«Мальчик…»

Нажав на паузу, Игорь позвонил секретарше через прибор громкой связи:

– Вероника, сегодня меня ни для кого нет. Что бы ни случилось, я очень занят.

В длинном величественном коридоре элитной поликлиники перед процедурным кабинетом не было ни одного человека. Миша Парамонов, прежде чем постучаться, огляделся, точно надеясь увидеть явившуюся точно из-под земли очередь. Но очередь по-прежнему не объявлялась – здесь присутствовал он один. Единственный пациент. Никуда не денешься… Пришлось постучаться.

– Входите, прошу!