Борис Минаев - Мужской день Страница 32

– Колупаев, Колупаев, что она делает? – взволнованно закричал я.

Колупаев высунул голову, и тут же выскочил из ямы могучим прыжком, в одних трусах, чем, по-моему, немного ошеломил молодых мам с колясками. Он стал страшно орать и кидать в собаку кусками исторического асфальта.

– Мои новые брюки! С тебя за брюки рубль, Лева, ты понял! – чуть не плакал Колупевич, но тут его голос вдруг

повеселел. – Слушай, а собака меткая. Она попала только на твои. Мои сухие! Ты смотри, какая умная собака!

Колупайчюс аккуратно положил свои драгоценные брюки на деревянный столик и попросил молодых мам присмотреть за ними. Мамы возмущенно загалдели. Они и так были не рады, что дети притащили их на самую жару. А тут еще Колупай-ага-оглы с какими-то дурацкими приставаниями, и к тому же в одних трусах! От вида этих могучих трусов одна маленькая девочка вообще заплакала, и ее увели.

Колупаев протянул мне мои немного потерявшие вид брюки.

– Знаешь, ты их лучше спрячь где-нибудь здесь, – ласково сказал он. – А то если их на солнце сушиться положить, все собаки начнут сюда стремиться. Они знаешь как запах чувствуют...

Я положил брюки в образовавшуюся нишу.

Дыра благодаря асфальту имела еще и массу боковых ответвлений и отверстий. Ну как бы шахт. Туда можно было засунуть руку не то что по локоть, а намного дальше. Туда ногу можно было засунуть! Но Колупаев не посоветовал нам с Суреном этого делать (Сурен все-таки влез в дыру):

– Асфальт придавит, вытаскивай потом твою ногу... Не толкайся, Сурен.

Работа продолжалась. Гора сырой рыжей земли пополам с кирпичами была уже такой величины, что некоторые дети забирались на нее с разбега, а потом, проваливаясь по колено, прыгали вниз с радостным визгом. Мамы с колясками, уже совершенно обалдев от нашего нескончаемого трудового

подвига, ушли в тень и там пили кефир. Старушки, которые продолжали живо обсуждать перспективы нашей дыры, принесли себе из дому по табуретке и теперь сидели со всеми удобствами, наблюдая, как мы втроем, голые и грязные, продолжаем идти вниз, к глубинам времен. К обломкам затерянных цивилизаций.

– Слушай, Лева, – говорил мне Колупаев громким шепотом, чтобы не услыхали старушки на табуретках. – Давай здесь оборудуем блиндаж. Укрепим стены. Возведем крышу. Можно поставить печку-буржуйку, а трубу вывести наружу.

– Какая буржуйка, Пай Колу! Сейчас лето. Здесь, наоборот, можно будет отдыхать от жары. Можно здесь открыть ковбойский бар. Принести квасу. И холодильника не надо!

– Это летом здесь прохладно! – опровергал меня Пай Колубек. – А зимой, если развести костерок, это будет любимое убежище индейцев, воров и бандитов нашего двора. Мы здесь поставим круглосуточную охрану, а сами с тобой и Суреном будем играть в карты и ножички.

Тут я решил проверить, куда положил брюки, и попросил всех выйти на некоторое время из дыры.

Неохотно и мрачно Колупай и Сурен покинули обжитое место.

Я стал медленно осматривать плоды нашей кипучей деятельности. Плоды были просто замечательные. Неровно темнела земля, расслаиваясь на типы почвы и породы камня. Красиво и тихо сыпался мелкой струйкой песочек. Асфальт, как и положено музейному экспонату, скромно виднелся в нишах и боковых отверстиях, его можно было трогать и щупать, но предельно осторожно – иначе он мог рухнуть на ногу. Все было просто прекрасно. Втроем с Суреном мы утоптали почву, и теперь она не вязла под ступней, не булькала и не хлюпала противно. Это была прекрасная настоящая яма, которую можно было использовать на радость людям и в назидание потомству. Но брюк не было. Наклонившись, чтобы разглядеть какой-то боковой ход – не попали ли туда мои несчастные брючки, – я вдруг снова обнаружил странный блеск металла под ногами.

– Эй! – заорал я. – Смотрите! Я вам точно говорю, здесь что-то есть.

Мой голос выдавал неподдельное волнение золотодобытчика.

Люди, давно уже бесцельно сидевшие и ходившие вокруг дыры, подошли близко, с изумлением глядя, как я руками счищаю грязь с металлического слитка шириной в хорошую потолочную балку.

– Дети! – вдруг сказала одна из старушек. – А что вы здесь делаете?

Мы с Колупансоном чуть не прыснули от смеха. Ничего себе, мы тут целый час роем, а она только решила узнать. С другой стороны, ее вопрос застал нас врасплох.

– Что, не видите? – сказал я сурово. – Мы нашли слиток белого металла. Ученые будут проверять его происхождение. Нас наградят почетной грамотой. И дадут денежную премию.

– Вы что, не видите, что это обычные хулиганы? – злобно сказала молодая мамаша с ребенком на руках.

Уже давно этот ребенок стремился слезть с ее рук и прямо отправиться к нам в дыру. И все время получал за это по попе. Однако своих усилий не оставлял.

– Были бы руки свободны, – мечтательно сказала эта молодая мамаша. – Ух, я бы уши им надрала... Устроили тут!

– Граждане! – сурово произнес я. – Неужели не понятно, что мы роем не сами, а по заданию? Здесь будет закладка памятника первопроходцам Красной Пресни. Для начала надо установить мемориальную плиту. В плите заложить капсулу. В капсуле будет лежать письмо от молодого поколения нашего двора к молодому поколению того двора, который здесь будет через пятьдесят лет. Дети ваших детей или их внуки должны достать эту капсулу и достроить памятникам первопроходцам.

Постепенно люди стали от нас отходить. Дети просились домой, старушки унесли свои табуретки. Остался только пенсионер в белой рубашке и черной шляпе.

– Мальчик, – сказал он, – а ты уверен, что вы удачно выбрали место? Не лучше ли было поставить мемориальную плиту где-нибудь в сквере, или, предположим, на площади?

– Нет, – сказал я. – Именно во дворе. По крайней мере, такое у нас задание.

– Спасибо вам за все, – сказал пенсионер и, сильно успокоенный, удалился.

Между тем солнце вдруг скрылось куда-то. Небо заволокло серым и противным налетом, от которого не последовало никакой прохлады, одна духота. Сильно захотелось есть и пить.

– Ну что, перекур? – сказал Колупаев. – Пойдем водички принесем. Заодно и хлеба. А то уже каторга какая-то получается, а не закладка памятника первопроходцам.

– Лева, а действительно, зачем мы ее роем? – вдруг пытливо посмотрел на меня Сурен. – Какая цель нашей работы? Будет ли от нее польза?

Колупаев начал было ему объяснять про ковбойский бар, мачту для пиратского флага, окоп и блиндаж, как вдруг замолк и смущенно закашлялся. Он смотрел на меня, пораженный моим молчанием и полностью отсутствующим видом. Лицо его сквозь трудовую испарину стало медленно наливаться багровым цветом заката.

...Ну что я мог им сказать?

Ну не мог же я им сказать то, что думал на самом деле?

Что дыра прекрасна и огромна сама по себе. Что стены ее уютны и прочны, асфальт надежен, глина мягка, песок бел и сыпуч, кирпич темен и загадочен... Что наш труд на благо двора объединил нас, таких, в сущности, разных, в одном трудовом порыве. Что памятник первопроходцам Красной Пресни, которые жили во времена первых асфальтов, когда вокруг еще цвели подсолнухи и какали козы – это не шутка, а моя заветная мечта. И что, наконец, мы с ними стояли уже по пояс в дыре, а ноги наши находились на уровне – страшно подумать – на уровне какого-нибудь тысяча девятьсот пятьдесят девятого года! Или даже еще раньше! Голова у меня даже слегка закружилась от понимания того, на какой исторической глубине стоят мои старые сандалии, и я хрипло сказал, повинуясь неожиданной интуиции:

– Смотрите. Он опять появился. Слиток белого металла.

Колупаев издал вопль и начал руками счищать слой за слоем. Сурен острой лопатой взрыхлял почву по бокам слитка.

– А если это золото? – прошептал Колупайшвили страшным голосом.

Сурен издал радостное бульканье и сказал, что побежит за отцом и братом, иначе нам одним не справиться.

Вскоре семья Сурена во главе с мамой в тапочках и фартуке взволнованно приблизилась к нам на безопасное расстояние.

– А это не бомба, Суренчик? – гортанно сказал мама. – Москву же бомбили во время войны, я знаю. Одна бомба запросто могла не разорваться. Такие случаи были, я знаю.

– Бомба была бы ржавая, – сказал отец. – Это явно не бомба.

– А ты уверен, что это слиток? – сказал брат Сурена в черных очках и с сигаретой. – Слиток не может быть такой большой.

Сурен гордо стукнул лопатой о металическую штуку, которая уже прилично высовывалась из земли, и раздался страшный звон.

– Ох! – сказала мама Сурена. – Ох, мне не нравятся эти ваши дела! Что скажет милиция, интересно мне знать? Вы роете московскую землю на глазах всего двора... Что скажут люди, в конце концов?

Отец Сурена, еще более мрачный, чем он сам, и очень небритый мужчина молча спрыгнул в нашу дыру и вытолкнул Колупянчика и меня одним движением короткой сильной руки.

– А черт его знает, – сказал он по-армянски. – Я не знаю, что это такое.

Но мы все почему-то поняли.