Лариса Райт - Мелодия встреч и разлук Страница 32

Алина поправилась, и выяснилось, что Зинино «тогда, возможно…» по-прежнему оставалось для Фельдмана «невозможно никогда». Все больничные выписки, все рекомендации по последующему поэтапному лечению с расписанными по годам операциями, с плановыми госпитализациями и очередью на аппарат Илизарова были убраны в ящик комода и забыты там навсегда. Это потом Алина узнает, что ее осложнение вовсе не было пожизненным приговором. А пока ей всего пять лет. Она — обычный ребенок, воспринимающий как данность толстую деревянную колодку под правым ботинком, пятидневное пребывание в детском саду и всеобщее семейное поклонение таланту старшей сестры. Она — обычный ребенок, мечтающий о встрече с Дедом Морозом и о неограниченном поглощении мороженого, а еще о том, чтобы мама перестала все время работать и хотя бы один раз пришла к ней на утренник, а папа смог бы приезжать в выходные, а не только по будням, когда ее не бывает дома.

— Во что будем играть? — спрашивает у Алины новая подружка. Таня окончательно успокоилась, больше не плачет.

— Давай в дочки-матери, — наконец-то у Алины есть возможность сыграть женскую роль.

— Ладно. Чур, я мама.

— Хорошо. Мамочка, спой мне песенку.

— Ладно, доченька. Садись сюда, — Таня хлопает себя ладошкой по колготам.

— Ты что? С ума сошла? — Алина смотрит недоверчиво, исподлобья.

— Почему? Ты — мой ребенок. Я тебя сейчас покачаю на ручках и спою колыбельную, а потом положу спать.

— Подожди! — Алина семенит к полкам с игрушками, снимает оттуда пупса и возвращается. — Я буду старшей, а он младшим, ладно?

— Ладно.

— Давай, пой! — Забирается на Таню, обнимает ее за шею и закрывает глаза. Таня поет.

— А теперь спи, Алиночка, а я пойду посмотрю, как там твой братик.

— Нет! Не подходи к нему!

— Почему?

— Потому что он младший!

28

Славочка, прости, — опять отписка.

Надеюсь, сердиться не станешь. Ты ведь меня знаешь — все на алтарь науки. И теперь, когда материал наконец-то найден, все время трачу на его обработку. Подумать только, много лет я пыталась найти что-то стоящее для психологии, откладывала работу, начинала писать и бросала. Теперь ты знаешь, то, за чем я буквально охотилась, оказалось перед самым моим носом, и я вынуждена признать, что в некоторой степени психика Алины сформировалась не без моего участия. Видишь, я приложила к этому руку, а ты советуешь все бросить! Нет, этого позволить я себе не могу. К тому же открыто признаюсь тебе в корыстных побуждениях: я все еще лелею мечты о степени. Скоро сможешь наконец говорить, что твоя сестра — кандидат наук. Хотя там, где ты теперь, об этом, наверное, лучше помалкивать.

Не сердись, дорогая.

Целую, напишу позже.

29

Новую жизнь Влад, как и большинство людей, начинал уже неоднократно. Пытался начинать с понедельника, после отпуска или в очередном квартале. На этот раз он решил попытать счастья в новом тысячелетии, но никак не ожидал, что эта самая новая жизнь будет ждать его у рабочего кабинета в первое же утро после новогодних праздников. Она сидит в приемной и спокойно листает журнал. Статьи не читает: внимательно разглядывает снимки — профессионал! У нее снова кудрявые волосы. Здорово. Так ей больше идет. Хотя без разницы. Она по-всякому хороша. Она изменилась. В позе нет ничего напряженного. Нет, не совсем. Она все-таки немного волнуется: легонько качает левой ногой, закинутой на правую. Неужели, перед встречей с ним? Ну и чушь! Что за мысли иногда лезут в голову! Зачем, вообще, она пришла? Тогда, оставляя на ее столе визитку, он, конечно, надеялся на чудо, но прекрасно понимал, что его не произойдет. Он отдавал себе отчет в том, что искать и добиваться придется самому, но ничего не делал. Уж слишком хорошо он помнил злой блеск ее глаз и решимость распрощаться с ним как можно быстрее. Опыт последней встречи заставлял его медлить, снова и снова обдумывать возможные последующие шаги, рисовать в уме и на бумаге поведенческие схемы и анализировать варианты дальнейшего развития событий. Однако варианта ее добровольного появления в своем офисе Гальперин не просчитывал ни в конспектах, ни в воображении. Пожалуй, пришла пора усомниться в собственном профессионализме.

— Владислав Андреевич! — Секретарша отрывает взгляд от монитора и замечает Гальперина, прислонившегося к косяку двери и разглядывающего посетительницу.

— Я… Доброе утро, Лена. Вы ко мне? Не помню, чтобы вас записывали.

«Идиот! Что я несу!»

«Он что, идиот?»

— В общем, неважно. Все равно никого нет. Проходите.

«Как будто если бы кто-то был, ты заставил бы ее сидеть в очереди!»

«А если бы кто-то был, он заставил бы меня сидеть в очереди?»

«Зачем же она пришла?»

«И зачем только я пришла?»

— Простите, Алина. Я что-то с утра немного не в себе, — Гальперин замечает, как молниеносно взлетают вверх секретарские брови. Такого от начальника она еще не слышала. Доктор Гальперин всегда спокоен и рассудителен. А еще он вежлив с пациентами и никогда не теряет самоконтроля. А тут — не в себе. — Я рад вас видеть, — брови почти доходят до корней волос, — проходите, прошу. — Влад распахивает дверь кабинета.

«Уф. Ну вот, кажется, уже лучше. Еще немного, и она бы ушла».

Алина проскальзывает внутрь.

«Слава богу! Уже гораздо лучше. Еще немного, и я бы ушла».

— Чай? Кофе?

— Нет-нет, я на минутку.

«Всего на минутку?»

— Извините, я, наверное, должна была позвонить…

— Вы бы все равно не дозвонились. На визитке старые телефоны.

«Сказать ему, что я выкинула визитку? Пожалуй, не стоит».

— В Интернете есть новые. Я просто читала про ваш Центр.

«Врешь! Ты наверняка выкинула визитку».

— Надеюсь, вам понравились отзывы?

«Можно и поиздеваться немного».

«Он издевается?»

— Да-да. Они вполне удовлетворительные.

— Значит, вас устроили?

— Да. То есть нет. В общем, не совсем, — она замолкает, смотрит на него растерянно несколько секунд, а потом вдруг начинает смеяться. Успокоившись, сообщает: — Я не собираюсь у вас лечиться.

— Вот как?

«А надо было бы».

«Может, и надо было бы».

— Нет, не собираюсь. Вы же не хирург, — она усмехается.

«Я могу прооперировать душу».

«Хотя, наверное, мне нужно оперировать не только ногу».

— Вы знаете, — Алина решает прекратить затянувшуюся игру в пинг-понг, — я пришла, чтобы кое-что выяснить.

— Что же?

«Сейчас спросит, зачем я притворялся журналистом. Давно пора».

«Давно пора спросить, зачем он тогда притворялся».

— Это вы хотели купить мою работу в Доме фотографии?

— Я? Что? Да нет. В общем, да. А почему, собственно…

«Ну и вопросы. Полгода прошло».

«Конечно, уже полгода прошло».

— Почему я спрашиваю? Просто решила проверить свою догадку.

— И вы так долго об этом думали?

— Я была в командировке на Камчатке, так что раньше не могла поинтересоваться.

«Врать психологу — гиблое дело. Но я и не вру. Была ведь. Первый раз три дня в октябре, и второй — на прошлой неделе».

«Зачем она врет?»

— Не знал, что в феврале на Камчатке можно приобрести такой дивный океанский загар.

— Я хожу в солярий.

«Только бы не покраснеть».

«Она покраснела».

— А-а-а… Тогда понятно.

— А мне не понятно, к чему эти выяснения. Я просто задала вопрос и хочу получить ответ.

— Нет.

— Что нет?

— Я никогда не собирался покупать ваши работы.

Алина вспыхивает. Резко встает.

«Идиотка! Что ты себе навоображала! Какое унижение! Явиться к этому кретину в кабинет, и для чего? Для того, чтобы получить этот плевок?! Может, я и вела себя дерзко и грубо, но не настолько же, чтобы он теперь…»

Она уже распахивает дверь.

— Алина, подождите! Я только сказал, что не хотел покупать ваши работы.

«Ну что у меня за привычка такая: отвечать на конкретно заданный вопрос! Спросила меня: „Хотел покупать?“ И я честно ответил: „Нет“. Я только должен был узнать, продается ли».

— Алина, я не то хотел сказать, — Влад выскакивает за девушкой в приемную. Алина оборачивается, холодно бросает:

— Всего хорошего.

— Алина! — Гальперин делает рывок и натыкается на все те же изумленные брови секретарши. Да, хорош он будет, если начнет заискивающе семенить за девушкой на глазах у подчиненных. Он живо представил, как начнут хихикать медсестры в курилке и судачить во всех кабинетах о поведении профессора. Скажут, что наконец-то «пала неприступная крепость», — после разрыва с Ниной они с Финчем до сих пор вели удобную жизнь закоренелых холостяков. А еще неприятнее будет, если, используя его же, гальперинскую, терминологию, наградят его диагнозом, который он приписывал всем влюбленным коллегам: сочтут его пленником маниакально-депрессивного психоза с проявлениями, опасными для окружающих. Влад вообразил сонм косых взглядов и язвительных комментариев, которым теперь будет сопровождаться его появление в стенах родного Центра, и так и не покинул своей приемной. Сапожник без сапог. Психолог с кучей комплексов. Целитель человеческих душ, не умеющий подбирать слова. Пусть так. Но об этом будет знать только он, а не весь персонал «Полиграфа». Влад вежливо интересуется у секретаря временем следующего приема и возвращается в кабинет вспоминать и переживать.