Юнас Бенгтсон - Письма Амины Страница 32

Иду по коридору, балансируя с двумя чашками чаю в руках. Пытаясь ничего не пролить, локтем стучу в дверь Томаса. На второй раз он открывает. Он явно рад меня видеть. На столе груда журналов по электронике, он складывает их стопкой, чтобы освободить место для чая.

— Я боялся, что в прошлый раз сказал что-то не то.

— Почему?

— Раз ты не приходишь… и вообще…

— Я просто немного устал.

— Да, я так и подумал. Не хотел тебя беспокоить, раз уж ты хочешь побыть в одиночестве.

Я сажусь, делаю глоток чаю. Слишком крепкий получился.

— Я тут кое о чем думал.

— Да?

— Ляйф, да?

Мне даже не нужно задавать вопрос. Ответ я читаю в его глазах. Он опускает взгляд, возится с журналом, нервно загибает страницу, откладывает его:

— Ну, он и так большую часть знал. Все здесь слышали о письмах. Я ведь ему не сказал ничего такого, чего бы он уже не знал.

Я ничего не говорю, просто смотрю на него.

— Черт возьми, Янус, мне же не с кем было поговорить! Тебя не было, с кем я должен был разговаривать? Сидел здесь неделями один. Говорил только с Карин, когда она меняла белье.

Я отодвигаю пластиковый стул от стола, при движении по линолеуму он издает визжащий звук.

— Мне так жаль, Янус. Если бы я знал, что ты вернешься…

Ночью я чувствую в комнате запах табака. Его маленькие вонючие сигариллы. На стуле напротив постели я вижу силуэт старика. Он смеется. Смеется и смеется. Выкашливает свои старые легкие и продолжает смеяться. Говорит: «А что я сказал…» Он в приподнятом настроении. Продолжает говорить, затем начинает действовать снотворное.

45

Карин спрашивает, пойду ли я в бассейн. Я сижу на кровати в своей комнате. Она переспрашивает еще раз. Я молчу, мне не до того: на стене рядом с дверным косяком темнеет пятно. Не знаю, сколько времени я на него глазею, возможно, оно чуть сдвинулось с тех пор, как я его заметил.

— Пойдем, Янус.

Ее голос звучит так, словно она искренне хочет взять меня с собой. Нет, не думаю, что пятно сдвинулось.

— Ты пойдешь или как?

Мимо по коридору проходит Микаель. Карин выходит к нему. Я слышу, как они говорят обо мне. Она спрашивает, не попробует ли он уговорить меня пойти в бассейн, мне это пойдет на пользу. Говорит, что он, наверное, единственный, кто может со мной разговаривать. Пятно похоже на Лангеланд. Немного. Если оно на что и похоже, то на Лангеланд. Но это все же просто темное пятно.

Микаель отвечает, что не будет со мной говорить. Я имею полное право сидеть в ступоре, если мне так хочется. Продолговатое темное пятно, откуда оно взялось? Было оно там до моей выписки? Раньше я не обращал на него внимания. Карин раздражается на Микаеля, говорит, что мне нужно куда-то пойти, что я просидел так уже много дней. Конечно, она ошибается. Я не отвожу глаз от пятна. Микаель идет дальше по коридору, я узнаю его шаги. Карен снова заходит ко мне.

— Пойдем, Янус. Я достану твои плавки.

Она начинает рыться в моем ящике. В обычной ситуации я бы разозлился. Руки прочь от моих вещей, моих личных вещей! Но сегодня мне все равно. Пятно глядит на меня в ответ.

Я сижу в микроавтобусе, старой развалюхе, в которой они перевозят нас, психов. Не знаю, как она меня уговорила, может, мне просто надоело ее слушать. Думаю, пятно никуда до моего возвращения не денется. Пока мы ждали автобуса, Ляйф и еще один парень, имени которого я не уловил, дрались пакетами с плавками. Пытались попасть друг по другу этими пакетами и громко смеялись, когда у них получалось, прямо как мы в седьмом классе. Карин пришлось на них накричать, чтобы они успокоились. Сейчас она сидит рядом с шофером, они говорят о сериале, который идет по телевизору. Ляйф в хорошем настроении, он сидит рядом с тем новым парнем, таким несколько долговязым, рыжим типом, двадцати с небольшим лет. Они машут людям, мимо которых мы проезжаем. Некоторые растерянно машут в ответ, другие делают вид, что не замечают нас. Некоторые дорожные рабочие встают и машут нам, широко улыбаясь. Заметили на автобусе крупную надпись «инвалиды» и наверняка думают, что мы дауны.

Все любят даунов, так же как ненавидят душевнобольных. А мне они никогда особо не нравились. Такие милашки, блин, с большими улыбающимися глазами, большими улыбчивыми улыбками. Ненавижу их почти так же, как ненавижу дельфинов. Гребаные альтруисты. Мы сливаем к ним в море грязь и дерьмо, а они все равно играют с нами в мяч и спасают тонущих даунов…

В бассейне, как всегда, пахнет хлоркой. Одноэтажное здание из красного кирпича, на стенах — большие белые таблички с надписями, рассказывающими, чего здесь делать нельзя. Нельзя курить в бассейне, нельзя входить туда в обуви, надо мыться перед плаванием. Девочка восьми-девяти лет выходит из женской раздевалки. Ее ждет отец. У обоих мокрые волосы. Он покупает для нее колу в автомате. Карин подходит к женщине за стойкой. Она хорошо нас знает. Карин выдают кипу белых мочалок, посыпанных порошковым мылом, она протягивает их нам и продолжает болтать с женщиной. Берет ключ. Во вторник бассейн закрывают в пять, и наступает наше время. По средам — время девушек в хиджабах. Мы, меньшинства, можем приходить после закрытия.

Я надел плавки. Смешные маленькие трусики, мне их подарили на день рождения в больнице. Ошибка разрешать психам выбирать подарки. Плавки слишком обтягивающие, через темно-синюю ткань видна головка члена. Но я не боюсь, что у меня возникнет эрекция, об этом позаботятся таблетки.

Шофер автобуса — полный, пахнущий табаком мужчина в кожаном жилете, лет за пятьдесят — пошел с нами, сегодня никто из санитаров-мужчин не смог поехать. Стоит и нервно на нас поглядывает, боится, что, пока он с нами один, мы тут взбесимся. На ногах у него синие бахилы.

Я выхожу из раздевалки одним из последних. Кое-кто из женщин простодушно плавает по дорожкам большого бассейна. Ляйф и новенький бултыхаются с большим красным кругом в детском бассейне. Я спускаюсь по металлической лестнице. Ложусь на воду. Делаю пару гребков и расслабляюсь, держась на поверхности. Хлорка щиплет глаза. Когда-то я хорошо плавал. Взял даже как-то медаль в школе. Какой-то там сертификат. Их много было. Нужно было нырнуть за металлическим крестом, который кидали на дно, нужно было проплыть пару дорожек в одежде. Сейчас я не могу заставить себя плыть, у меня для этого нет энергии. Я лежу на воде и лениво гребу.

Я выбираюсь из бассейна. Ляйф и новенький стоят у вышек. Ляйф подначивает парня прыгнуть с пятиметровой вышки. Он, похоже, уже начинает действовать тому на нервы.

— Да не боюсь я.

— Да ну как же, как же, боишься!

— Так давай ты первый прыгай. Хочу посмотреть, как ты первым прыгнешь.

— Ты думаешь, я боюсь?

— Да ты прыгни с трешки, тогда я тебе поверю.

— Хочешь посмотреть, как я прыгну?

— Я именно это и сказал.

— Так я прыгну, но ты первый, трусишка несчастный.

Когда я прохожу мимо них и поднимаюсь на пятиметровую вышку, они замолкают. Отсюда виден весь бассейн. Две ванны с голубым дном. Большие окна, снаружи — лужайка и кусты. Карин замечает меня и откладывает книгу. Она сидит рядом со светловолосым спасателем. Мускулистый, один из этих, с такой татуировкой вокруг предплечья, какие все делают в подростковом возрасте. Ляйф кричит мне, я не слушаю, и акустика в бассейне не дает мне разобрать слова. Я подхожу к краю вышки и падаю. Вишу в воздухе несколько часов. Падаю в воду, кожей ощущая покалывающую боль. Выпуская воздух из тела. Но мне не страшно, все это происходит с другим. Глаза открыты, мир голубой и наполнен белыми пузырьками. Здесь тихо. Я не знаю, вверху моя голова или внизу. Мыслей нет, по крайней мере не много, вижу перед собой Амину, но не удерживаю картинку. В легкие попадает вода, но и эта мысль просто уплывает. Я чувствую, какое все бесконечно тяжелое. Мои мысли плывут, как и тело.

Тут все снова становится твердым и острым. Кто-то тащит мое тело. Звук возвращается. Я лежу на спине и смотрю в сводчатый потолок бассейна. Мне в нос вдувают воздух. Я кашляю, изо рта по груди течет теплая вода.

Я прислоняю голову к холодному автобусному стеклу. Болтают меньше, чем по дороге туда. Ляйф и новенький потихоньку поглядывают на меня с переднего сиденья. Карин сидит рядом со мной. Смотрит на меня с досадой. Во рту ощущается вкус хлорки, глаза болят, в носу щиплет.

В больнице я делаю все, что мне велят. Ложусь на кровать. Мне дают таблетки, я не замечаю. Еще тяжелее голова уже не станет. Дверь в комнату оставляют открытой, и время от времени ко мне заглядывает санитар. Под брюками на мне по-прежнему мокрые плавки. Карин пошла со мной в мужскую раздевалку и попросила молодого спасателя помочь меня переодеть. Ляйф издавал громкие смешки, приспускал свои плавки и показывал член. Карин нервничала и злилась, наверняка ей влетит, когда мы вернемся. Они натянули на меня рубаху и надели брюки поверх плавок, потом, наверное, забыли об этом. Пятно темнеет на старом месте у дверного косяка.