Нина Воронель - Тель-Авивские тайны Страница 32

Тамаз открыл мне дверь, тщательно, как обычно, запер ее за мной и сонно побрел на свою раскладушку. В заведении было тихо, душно и темно, все окна были наглухо закрыты, зашторены и затемнены наружными ставнями. Ковры, кресла и диваны густо пропахли терпкой пепельной смесью сигаретного дыма, пота и крепких духов, особенно невыносимой после голубого утреннего бриза, настоенного на желтых и лиловых цветах.

Я наскоро стряхнула окурки и кондомы в пластиковый мешок и решила отпраздновать неожиданное наступление весны веселой мойкой окон. Я отдернула шторы, подняла ставни и распахнула все рамы. Квартиру залило солнечным светом, который дробясь на фигурных завитках оконных решеток, переливался всеми цветами радуги на хрустальных люстрах, недавно выписанных Женькой по дешевке из Нью-Петербурга. Граненые подвески люстр слегка подрагивали на сквозняке, наполняя комнаты неуловимым праздничным перезвоном очень высокого регистра, из-за чего он был почти неслышен, но неистребим — его не мог перекрыть ни переливчатый храп Тамаза, ни несмолкаемый рев утренних автобусов, газующих на крутом подъеме от моря в город.

Наверно, именно из-за этого рева я не сразу услышала истошные крики, несущиеся из спален. Там страшно орали и колотили дюжиной рук и ног в запертую стальную дверь, надежно глушившую шум. Я тряхнула Тамаза за плечо, но он, поддавши, видно, хорошенько за ночь, продолжал храпеть как ни в чем не бывало.

За дверью вопили в предсмертном ужасе, хоть нельзя было разобрать что. Потом где-то снаружи за стеной раздался звук разбитого стекла и из окна потянуло дымом.

Обезумев от ужаса, я бросилась к Женькиной конторе и изо всех сил забарабанила в дверь:

— Пожар! Вставай, Женька, — пожар!

Женька выскочил как был, в майке и без трусов, услышал крики за стеной и сразу сориентировался — ногой опрокинув раскладушку Тамаза, он быстро отодвинул засов и распахнул дверь.

Сквозь дверной проем, заполнившийся дымом как адские врата, с визгом протискивались девки — их было всего шестеро, но каждая так стремилась вырваться наружу, что ни одна не могла выйти сразу. Это длилось всего пару секунд и выглядело неправдоподобно, как ночной кошмар — многоголовое, многорукое чудовище, дико орущее на фоне адского огня.

Тамаз, наконец, проснулся, вывернулся из-под придавившей его раскладушки и, сильным толчком оттеснив девок назад, от двери внутрь, начал выдергивать их одну за одной, не давая им упасть на пороге или растоптать друг друга.

В полсекунды все шесть вывалились в кухню и сбились в кучу на полу, продолжая причитать и кашлять. Были они расхристанные, босые, в съехавших с плеч ночных сорочках, и только Дина с Зойкой успели натянуть сапоги, джинсы и куртки. Собственно, тогда, обалделая от дыма и страха, я этого как бы не заметила, но где-то в глубине сознания это зарегистрировалось, и позднее всплыло в памяти неопровержимой уликой.

Женька подбежал к Тамазу с красным огнетушителем в каждой руке. Тамаз перехватил у него один, ловко сорвал с него пломбу и, замотав рот и нос мокрым полотенцем, направил струю на рыжие языки пламени, рвущиеся из ближней спальни. Языки испуганно скукожились и погасли, испуская едкий дым, но сквозной ветер из распахнутых окон проворно высасывал его наружу.

Тамаз шагнул внутрь и приказал Женьке отрывисто:

— Иди за мной!

Женька переминался с ноги на ногу на пороге, не решаясь войти в дымный провал спален. Тамаз бросил на пол пустой огнетушитель, вырвал у Женьки второй и исчез в дыму. Оттуда донеслось шипение и дробный топот, словно слон выбивал чечетку на каменных плитах.

— Женька, принеси мокрое полотенце! — крикнул Тамаз и громко закашлялся, но топать не перестал.

Женька намочил полотенце под кухонным краном, на миг застыл в дверном проеме, но преодолел себя и, сверкнув белизной голой задницы, ринулся вглубь. Его хватило ненадолго — через секунду он, захлебываясь кашлем, вылетел обратно в салон и прижался лицом к оконной решетке, жадно втягивая в легкие морской воздух. Через минуту в кухню вышел Тамаз и, склонившись над раковиной, начал плескать воду себе в глаза.

Девки тем временем постепенно очухались и начали выползать на четвереньках из кухни в салон. Только Платиновая осталась лежать ничком в узком ущелье между буфетом и холодильником. Ее черный пеньюар высоко задрался над правым бедром, узор его обгоревшего кружева отпечатался на коже малиновыми прожилками мелких ожогов. Я жутко испугалась, что она умерла — я стала на колени и повернула ее голову к себе, она открыла мутные глаза и застонала. Значит, жива, слава Богу! А Зойка уже трясла Женьку за плечо:

— Надо срочно вызвать пожарников!

Женька тут же пришел в себя, он даже кашлять перестал:

— Зачем? Тамаз уже погасил пожар.

Но переспорить Зойку было не так просто. Она потащила Женьку назад на кухню к распростертому телу Платиновой:

— И скорую помощь! Глянь на нее! Или ты хочешь, чтобы она умерла?

— Ничего страшного! — не сдавался Женька. — Сейчас мы вызовем нашу медицинскую мамочку.

Она лучше всякой скорой помощи. — Он был здорово напуган и лебезил даже передо мной. — Правда, Нонна?

Я не успела ответить, — из салона донесся звенящий вопль нескольких голосов сразу:

— Пожар! Горим! Ма-ма-а-а-а-а!

Тут уж все смешалось и покатилось в тартарары.

Женька с силой оттолкнул Зойку и ринулся в салон, но Тамаз, опережая его, рванулся от раковины к двери, где они столкнулись, и Женька упал Тамазу под ноги. Тамаз отфутболил его на бегу, Женька ударился головой о буфет и так и остался лежать с закрытыми глазами поперек Платиновой, у которой как раз тут началась рвота. Зойка переступила через них, я побежала за ней и застыла на пороге: штора большого трехстворчатого окна факелом полыхала на ветру. В дальнем конце квартиры, за дымовой завесой скулящие тела в разодранных ночных сорочках в панике бились о стальную плату входной двери.

Надо отдать должное смелости Тамаза — он в два прыжка пересек салон, рывком сорвал горящую штору, повалил на нее диванные подушки и стал кататься по ним, усмиряя огонь. Огонь отступал неохотно, но Тамаз его не боялся — мама говорит, что это бывает от недостатка воображения.

Из-за моей спины, покачиваясь на ватных ногах, выкатился взъерошенный Женька. Он сипло сказал мне:

— Пойди в контору, там за диваном есть огнетушитель, — и грохнулся на пол, кажется, потерял сознание.

Я рванула дверь в контору и увидела Дину: она говорила по телефону. И говорила на иврите, да еще на каком! Потом, вспомнив про раскопки и Кумранские свитки, я поняла, что она просто выучила иврит в Москве, но в ту минуту мне показалось, что я схожу с ума.

— Нонна, давай огнетушитель! — донесся до меня голос Тамаза, а Дина спокойно положила трубку и сказала: — Сейчас приедут пожарники и скорая помощь.

Я выбежала в салон с огнетушителем, а она выскользнула за мной и присоединилась к беснованию у двери. Ее минутного отсутствия никто не заметил в суматохе.

Тут наступила какая-то чересполосица: озверевшие девки кого-то куда-то тащили и били по пути, кажется, Женьку, я точно не помню, — похоже я ненадолго потеряла сознание. Они бросились, было, и на Тамаза, но он их расшвырял, как котят, и они опять сбились под дверью, скуля и зализывая раны. Не исключено, что мне тоже досталось как представителю администрации, потому что потом Никита обнаружил у меня на спине и на филейной части несколько довольно внушительных синяков.

Кончилось все тем, что в дверь громко заколотили снаружи и в мегафон потребовали отворить. Девки дружно завопили и снова повисли на Женьке, но Женька продолжал упираться, — он все еще надеялся, что обойдется. И только когда дюжие фигуры в пожарных касках, размахивая топориками, замельтешили за зарешеченными окнами, он сообразил, что сейчас начнут ломать, и велел Тамазу снять засовы и болты.

Девицы, рыдая, выбежали на улицу, а навстречу им в открытую дверь потек разный народ: пожарники с топориками, санитары с носилками и пара-другая любопытных прохожих. Особый интерес у всех вызвал наш фирменный самовар, — его ощупывали и оглаживали, пока Женька не вмешался и не выставил любопытных обратно на улицу. Они обиделись и, уходя, нелюбезно обратили Женькино внимание на тот факт, что он бегает без трусов.

Женька чертыхнулся и скрылся в конторе. Тем временем пожарники загасили тлеющие тряпки, а санитары потащили носилки с Платиновой к машине скорой помощи, в которую взобрались уже все девки, кроме Дины и Зойки. В салоне молодой врач пытался осмотреть обгоревшие руки Тамаза, но тот не давался, бормоча, что это пустяки, он вылечит их своими средствами. Но врач оказался упрямый, он позвал санитаров, и они и повели Тамаза к машине, подпирая его с двух боков. Тамаз по пути неприязненно косился на их узкие спины, представляя, наверно, как мог бы раскидать их одним махом, но благоразумно решил не связываться.