Генрих Сапгир - Летящий и спящий Страница 32

в младенчестве головы колошматили друг друга

чем ни попадя:

ложка — ложкой!

кошка — кошкой!

башка — башкой!

руки только две тем не менее

в школе Марина была отличницей

Вова тянул на подсказках (балбес)

Марина рано пошла работать (умница)

большой универмаг

в четыре глаза гляди

а Вова только строил глазки

скучающим подругам

ах вы руки руки

чем вы были заняты?

зачем вы Наташу

хлопали по попке?

покупатель просил кружева показать

а она мне свои кружева показала

Вдруг скандал!

кожаную куртку

цыган унес

Марине расчет

виноват Володя

у Марины друг был

славный тоже в коже

лишняя голова

делу не помеха

решил подумав:

«сразу две свадьбы»

батюшка говорит:

«если по любви — можно»

на двух машинах муж катается

на пяти предприятиях директор

и Вовину голову

по-родственному пристроил —

телохранителем на пол-оклада

Наташа родила (дуреха)

семиголового —

по три кило каждая

растет на свободе

семейное дерево

как заревут хором

оглохнуть можно

(семь худых коров Иосифа)

сами посудите

если бы не мутанты чернобыльские

откуда бы взялись эти стихи!

ОРНАМЕНТ

одна две три елочки

мальчик на набережной внимательно

развернулись — и дальше

главное не можем найти

дали ей выпить — повеселела

и местная в платочке не могла точно

пылим-пилим дальше

где-то тут свернуть

пусть поет

первый второй третий поворот

одна две три елочки

у киоска внимательный мальчик

по-моему мы дали круг

все-таки спросим

хотела выпрыгнуть

даже туфлей песок зачертила

хочешь жить сиди

нет все-таки спросим

ничего внятного не сказал

сутулая спина

держи ее крепче

закрой дверцу

снова набережная

спросим у того мальчика

где же он

там у киоска стоял

дайте ей еще выпить

не тот киоск

опустите стекло — пусть дышит

одна две три

вот он киоск — и мальчик знакомый

чего у него спрашивать

отвернулся — не смотрит

обиделся

развернулись и запылили

а вот и наш пенсионер в платочке

дайте ребята я спрошу

совсем по-другому объяснил

а я говорю была старушка

поднимите стекло — дышать нечем

в прошлый раз тоже сюда повернули

я же помню как

влейте ей в глотку

брыкается

едем дальше — опять набережная

опять эти елочки

опять этот мальчик

сейчас я его застрелю

что он рисует на пыльном стекле

грязным пальцем?

одна две три четыре — это же не те

не тот мальчик

не та машина

да и мы не те

те давно повернули куда надо

получили благодарность и деньги

пьют джин из ледяных толстых стаканов

ублюдки

а мы снова развернулись

и опять запылили по кругу…

одна елочка две три елочки

такой снег — ни киоска ни мальчика не разглядишь

ЛЮБОВЬ К ШОКОЛАДУ

герой еще не написанной повести

боится женщин

украдкой ест шоколад

в темноте

поэтому жена у него — черная палка

(не говоря о том что у мамы — помнит —

был любовник — сухой армянин)

уничтожая шоколад

думает перед сном:

часто страдаю запорами

поэтому жена у меня и т. д.

горечь и сладость но больше горечь

сухие листья — уходит в леса

в черном пальто

гладкие неблестящие

не оборачиваясь

уходит в леса

из забытья переходит в сон

черная

между стволами деревьев

куда ни глянешь — везде она

окликнешь —

не оборачиваясь быстро уходит

то ли в мантилье

то ли в монашеской рясе

да она вообще из чужого романа

скорее всего символиста

герой еще не написанной повести

гонится за женщиной из чужого романа

по редким лесам в лунном свете

(не забыть упомянуть о желудях)

и уже под утро

она оборачивается в тумане

и сбрасывает накидку

длинное темное сухое тело —

стручок на подстилке из горьких листьев

полураскрытые губы негритянки

незнакомый пряный запах

(и хрустит блестящая обертка)

серый пучок листьев

судорожно схватила рука

ТИХИЙ АНГЕЛ

иссякла

и любовники куда-то подевались

даже не снятся

любит внука — это пухлое тельце

давеча снилось что рожает

как по маслу

дайте посмотреть

а он взрослый

такой ладный складный

юноша в пеленках

да это покровы свиваются

мать ведь ты ангела родила

смотрю: и впрямь ангел

сквозь ресницы улыбается тихий

значит не истощилась еще

любви — целый склад

пусть их — нелюбы!

эти вечные попреки и укоры

кусками сердце из груди вырывают

дети дети что я вам сделала?

буду теперь ангелов рожать

тонкую плоть

душевную ткань

темен человек душен

а то приходи вечером поскучаем

снова слышишь ангел пролетел

делать нечего

старые женщины ангелов рожать стали

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

молодому человеку

лучше с бородой

сунуть в руки автомат

просто любо-дорого!

а если посадить задом

на горячую броню

в яркий день

хоть снимай на кинохронику!

такой пыль-порох с бородой едет

глядят небось (ага!)

идет рослая пара (ненавижу таких)

что-то ей (про меня) — обернулась

да как она смеет (при мне)

такую короткую юбку

такие длинные ноги носить!

его — к стенке (ага!)

запрыгала челюсть

ее — в заброшенный сад

юбку — на голову

засыплю всю лепестками шиповника!

будет она у меня плакать

будет смеяться счастливая

глажу нежно

гладкое темное железо

утешаю глупую: да ты

у меня как за каменной стеной —

в укрытии

бьет где-то близко

щелкают осколки

сыплются срезанные ветки

а мы

нашли забытый воинский склад

еще с прошлой войны

столько ящиков банок бутылок

тушенка французский коньяк

красивую жизнь проживем

погоди погоди я сейчас…

почему-то приходится в резком солнце

бежать и стрелять

и вжиматься в каждую щель…

на асфальте в луже крови

женщина смотрите сидит

силится приподняться —

только дергаются обрубки…

погоди погоди — ты у меня будешь

все у меня будет

вот сейчас добегу… добегу…

ПРЕДМЕТЫ ПРИРОДЫ

профиль римского цезаря

лысеющая головка —

старуха в кресле на колесах

«жуки-древоточцы съедают

великолепную мебель

и под лаком труха и разруха»

у нее не было ног

зато были мозги

в глубокой тени не просыпались еще

сухие венки бессмертников

мы сходились на молитву

сосуд камень раковина-рапан —

на досках стола

светили предметы природы

всякий своей извилиной

отсветом или изъяном

Учитель учил что природа —

идеальный почтовый ящик

вот он сам — клинышком бородка

посылает свое посланье

(он всегда глядит на темный габриак

свилеватый похожий на женщину)

в полдень когда солнце по-хозяйски

располагалось

под ветхим навесом

и вечером когда удалялось

перебирая венки

на каменной стене

мы снова сходились на молитву

мы были община

больше чем семья

никто не знал кто с кем спит

потому что света по ночам не зажигали

в двухэтажном доме —

шорохи перебежки впотьмах

глухие вскрики стоны

а утром — святые предметы

но однажды ночью

Бог исполнил все наши просьбы

пятеро не явились к утренней молитве…

как установило следствие

сосуд камень заточенная раковина —

идеальное средство

отравить убить перерезать горло

(учитель жил со старухой и внучкой

муж которой Витя жил с долговязым Борей)

мы были община

больше чем семья

но жуки-древоточцы —

тайная работа

превращала нас всех в труху