Джон Гришэм - Покрашенный дом Страница 32

Прошлой ночью шел дождь, но на полях не осталось и следа от него; хлопок стоял сухой, почва пылила. Но Паппи и отец видели в этом дожде предзнаменование грядущих неизбежных наводнений, и теперь выглядели крайне озабоченными, что передавалось, как заразная болезнь.

Урожай в этом году был просто отличный, но у нас было всего несколько недель в запасе, чтобы все убрать, прежде чем разверзнутся хляби небесные. Когда трактор остановился возле прицепа, мы быстро разобрали свои мешки и полезли в заросли. Со стороны Спруилов не слышалось ни смеха, ни пения; от мексиканцев, оставшихся в отдалении, не доносилось вообще ни звука. Поспать я не рассчитывал, поэтому собирал волокно так быстро, как мог.

Солнце поднималось, испаряя росу с коробочек и волокна. Тяжелый воздух прямо-таки лип к коже, одежда была насквозь мокрая от пота, пот капал с лица. Некоторое преимущество небольшого роста заключалось в том, что стебли хлопчатника по большей части были выше меня и я хоть частично, но был в тени.

Два дня напряженных сборов хлопка — и наш прицеп был полон. Паппи повез его в город; это всегда делал Паппи, а не отец. Точно так же как с мамой и огородом. Это была одна из тех обязанностей, которые были распределены задолго до того, как появился я. А мне полагалось ездить с Паппи, и я всегда радовался, потому что это означало поездку в город, пусть только до джина.

Мы быстро поели и, сев в грузовичок, поехали в поле за прицепом с хлопком. Мы залезли на него и закрепили брезент, чтобы хлопок не унесло ветром. Это ж настоящее преступление — позволить улететь хоть одной унции добра, в сбор которого вложено столько трудов!

Когда мы подъезжали к дому, я увидел мексиканцев — они сидели за амбаром тесной группой и медленно жевали свои тортильи. Отец был возле сарая для инструментов, латал шину от переднего колеса трактора «Джон Дир». Женщины мыли посуду. Тут Паппи вдруг остановил грузовик. «Побудь здесь, — сказал он. — Я сейчас вернусь». Видимо, что-то забыл.

Когда он вернулся, в руках у него был дробовик двенадцатого калибра, который он, не сказав ни слова, засунул под свое сиденье.

— Мы что, охотиться будем? — спросил я, прекрасно зная, что ответа не получу.

Случай с Сиско ни за ужином, ни потом, на задней веранде, не обсуждался. Думаю, что взрослые решили не касаться этой темы, по крайней мере в моем присутствии. Но ружье наводило на самые разные мысли и предположения.

Я тут же подумал о возможной перестрелке возле джина в стиле Джина Отри. Хорошие парни, то есть фермеры, с одной стороны, стреляют, прячась за свои прицепы с хлопком; плохие парни, Сиско и их приятели, с другой стороны, стреляют в ответ. Свежесобранный хлопок летает вокруг, а в прицепы попадают новые и новые заряды. Звенят разбитые окна, взрываются грузовики… К тому времени, когда мы переехали реку, я уже видел множество мертвых тел по всему пространству возле джина.

— Ты в кого собрался стрелять? — спросил я снова, пытаясь заставить Паппи хоть что-то сказать.

— Занимайся собственными делами, — мрачно ответил он, переключая скорость.

Может, ему надо было свести счеты с кем-то, кто его оскорбил. А это напомнило мне одну из любимых в семействе Чандлеров историй. Когда Паппи был совсем молодой, он, как и многие фермеры, обрабатывал поле с помощью мулов. Это было задолго до появления тракторов, когда все работы на фермах выполняли только люди и животные. Один из наших соседей, вечный неудачник по фамилии Вулбрайт, однажды увидел Паппи в поле — по всей видимости, у Паппи был неудачный день и мулы его не слушались. По словам Вулбрайта, Паппи колотил бедных мулов здоровенной палкой по головам. И когда потом Вулбрайт рассказывал эту историю в «Ти шопп», то добавил: «Если б у меня тогда был под рукой мокрый джутовый мешок, я бы проучил Илая Чандлера!» Его слова разнесли по округе, и Паппи узнал, что сказал Вулбрайт. Несколько дней спустя, после тяжелого и жаркого дня в поле, Паппи взял джутовый мешок, засунул его в ведро с водой и, не поужинав, отправился пешком за три мили к дому Вулбрайта. Или за пять миль, или за десять — зависело то того, кто это рассказывал.

Добравшись туда, он позвал Вулбрайта и потребовал, чтобы тот вышел наружу, поговорить. Вулбрайт как раз заканчивал ужин, а у него то ли была куча детей, то ли вообще их не было. Так или иначе, но Вулбрайт подошел к сетке, загораживавшей вход в дом, выглянул во двор и решил, что ему будет безопаснее посидеть внутри.

А Паппи все орал ему, чтобы выходил наружу. «Вот тебе джутовый мешок, Вулбрайт! — кричал он. — Выходи, доводи дело до конца!»

Вулбрайт отступил еще глубже в дом, и когда стало ясно, что он так и не выйдет, Паппи швырнул мокрый джутовый мешок сквозь сетку на входе. А потом пошел назад домой — три, пять или десять миль — и лег спать, так и не поужинав.

Я слышал эту историю достаточно много раз, чтобы поверить, что это правда. Даже мама верила. Горячий нрав Илая Чандлера был хорошо всем известен в его молодые годы, да и в шестьдесят он по-прежнему заводился с пол-оборота.

Однако он никогда не стал бы никого убивать, разве что при самообороне. И вообще он предпочитал действовать кулаками или не очень опасными предметами вроде джутовых мешков. Ружье он взял с собой на всякий случай. Эти Сиско ведь полные идиоты.

Когда мы подъехали к джину, там все ревело и гремело. Впереди нас уже стояла длинная очередь из прицепов, и я понял, что мы тут несколько часов проторчим. Было уже темно. Паппи выключил мотор и забарабанил пальцами по баранке. А ведь сегодня играли «Кардиналз», и мне очень хотелось оказаться дома.

Прежде чем вылезти из грузовика, Паппи внимательно осмотрел все прицепы, грузовики и тракторы, понаблюдал за рабочими с ферм и обслугой джина, занимавшимися своими делами. Он все пытался определить, не назревает ли какая-нибудь неприятность. Не увидев ничего подозрительного, он наконец сказал:

— Пойду посмотрю… Ты тут посиди.

Я смотрел, как он пересек усыпанную гравием площадку и остановился возле группы людей, собравшихся рядом с офисом джина. Некоторое время он стоял там, говорил и слушал, что говорили ему. Возле прицепа впереди нас собралась другая группа — молодые люди, они стояли там, курили и ждали своей очереди на разгрузку. Хотя джин сейчас был центром деловой активности, дела здесь делались медленно.

Краем глаза я заметил какую-то фигуру, она появилась откуда-то из-за нашего грузовика. «Привет, Люк!» — раздался голос, и я вздрогнул. Резко повернувшись, я увидел дружелюбную улыбку Джеки Муна, парня постарше меня, который жил в северной части города.

— Привет, Джеки, — ответил я с облегчением. На секунду я решил, что это один из Сиско выскочил из засады. А Джеки оперся о передний бампер, встав спиной к джину, и достал уже свернутую самокрутку.

— От Рики что-нибудь слышно? — спросил он.

— Давненько ничего не было, — сказал я, глядя на его самодельную сигарету. — Последнее письмо пришло пару недель назад.

— Как он там?

— Да вроде нормально.

Он чиркнул спичкой о борт грузовика и закурил. Это был длинный и тощий парень, он очень долго, насколько я помню, был настоящей баскетбольной звездой в средней школе в Монетте. Они играли вместе с Рики, пока Рики однажды не застали курящим позади школы. И их тренер, ветеран, потерявший на войне ногу, выгнал Рики из команды. Паппи потом целую неделю бегал по всей ферме Чандлеров, угрожая убить своего младшего сына. А Рики мне сказал по секрету, что ему все равно уже надоел этот баскетбол. Он хотел играть в футбол, но в Монетте не было футбольной команды, потому что летом и осенью все заняты хлопком.

— Я тоже, может, туда попаду, — сообщил Джеки.

— В Корею?

— Ага.

Я хотел было спросить, с чего это он взял, что может понадобиться в Корее. На что уж я ненавидел собирать хлопок, но все равно предпочел бы заниматься этим делом, чем получить пулю.

— А как же баскетбол? — спросил я. Был такой слух, что Джеки пригласили в команду штата.

— Да ухожу я из школы, — сказал он, выпустив клуб дыма.

— С чего это?

— А надоело. Двенадцать лет уже туда таскаюсь, больше чем любой другой из нашей семьи. Хватит, достаточно поучился.

В нашем округе ребята часто бросают школу. Рики тоже несколько раз пытался бросить, и Паппи в конце концов плюнул на это. А Бабка, наоборот, настояла на своем, и Рики в конечном итоге все же получил аттестат.

— Там многих ребят уже убили, — сказал он, глядя в пространство.

А вот этого я вовсе не желал слушать, так что ничего ему не ответил. Он докурил свою самокрутку и засунул руки глубоко в карманы.

— Говорят, ты видел эту драку с Сиско, — сказал он, не глядя на меня.

Я понимал, что вопрос об этой драке непременно возникнет во время нашей поездки в город. И припомнил строгое предупреждение отца — ни с кем этот инцидент не обсуждать.