Галина Щербакова - Спартанки Страница 32

Аркадий смотрел, как улетает белая птица. «Так это ж Тамарка-чеченка, - закричал он. - Не домочили их в сортире, гадов. А ведь давно хотел ее придушить. Ведьма, оказывается!» Он не вспомнил ни о Надьке, молодой жене, ни о матери, помнил только, что у его подельника в лесу есть землянка, он найдет ее и свернет безногому голову за безобразие. Где ж теперь жить, если одна ровная и липкая земля? Так не договаривались. Спалить надо было ну хотя бы половину.

С трудом ему удалось дойти до землянки. Она была пуста и прибрана. Не было ни старой инвалидной коляски, которая всегда стояла рядом с ржавым мотоциклом, ни примитивного кресла на роликах. Исчез и сам пиротехник.

Аркадий завалился на непокрытую лавку. Как неудобен оказался дорогой импортный костюм для лежания на досках. Жало под мышками, терло в паху. Рубашка отставала от тела, холодя кожу. Он сдернул с дверей мешковину, которая закрывала вход, завернулся в нее и заснул крепко и сладко, как младенец. Он-то был жив.

Где-то…

С тех пор как русский беженец Егор открыл странную клетку, в биологии началась паника. Клетка была неуничтожаема, она жила в человеке, побуждая убивать все вокруг. Ее назвали death cell (клетка смерти), в секретных отчетах она обозначалась буквами ДС. Широкие исследования показали: ДС нет у кормящих матерей и младенцев, ее подавляет, а то и уничтожает другая клетка - life cell (клетка жизни). Соотношение этих двух антиподов в организме, в сущности, определяло все: тип личности, характер, жизненное предназначение и даже любовь. Экстракт из женского молозива стал вводиться всем, как прививка от оспы. Но главное было не в этом. Прививка действовала в стерильных условиях, но если человек попадал в обстановку войны, ДС оживала, пронизывая все его существо. Убийства, совершенные лично или просто увиденные, возвращали человека в первичное состояние, приводя в восторг. Человек был готов убивать бесконечно и беспощадно, кормя ДС.

На помощь пришли специалисты минералогии. Зная свойство камней помнить прошлое и сливаться с человеком, становясь, в сущности, его защитником, ученые отобрали наиболее «живые» камни для спорных людей. Так называли рожденных чистыми, подхвативших клетку смерти в обстоятельствах войны. Люди получали камушки, не зная их силы. Но камни вступали с людьми в общение, они предупреждали, объясняли, успокаивали, в критических случаях давали сигналы для спасения. Егор называл такой камень русским словом оберег, англичане - тайкером (от take care), сербы - бржемом.

Там, в Панкиси, обереги имели Вахид и Степан, а когда прибился к ним Николай, Вахид, почувствовав, как тот незащищен, положил свой оберег ему в карман. Добираясь в Забабашкино, Николай понял значение камня. Это случилось на перегоне Лисичанск - Харьков. Дрались два десантника, насмерть. Битый и слабый, Николай все же непременно ввязался бы в драку, но что-то вывело его в тамбур. Полез за папиросами, в кармане - камень. На него смотрели зеленые глаза турмалина. «Они обречены, - говорили ему глаза. - Ничего изменить нельзя. Ты будешь нужен в другом случае».

Здесь и сейчас

Я знаю все это от камня, который получила от Николая. Я думаю: разве я тот, другой случай? Сто?ю ли такого дара?

А однажды исчез мой муж. Хлопнули створки окна, и большая птица вылетела из него. Я успела увидеть, что муж держал кота. Я схватила камень. Он был горяч. «Родная моя, - услышала я, - совсем скоро мы снова будем вместе. Боже, как красив мир».

Как это на него похоже: замереть над строчкой стихов -

Мои нечаянные умолчания

В молитвы мне по благости зачти…

- Я поражаюсь, - говорил он, - как точно можно выразить суть. «Нечаянные умолчания» - какое понимание человеческой души, ее постоянного смятения в отсутствии нужных слов.

А что значит «как красив мир»? Да скажи лучше, где ты? Как я буду без тебя? Я же умру…

Но знаю - не умру. Во всяком случае сейчас, закрывая створки окон и думая, что прыгнуть вниз с десятого - такой простой выход.

Я ухватила камень рукой. Сколько голосов сразу. Это говорит пока еще живая Земля.

Огромными усилиями создавались пространства, куда эвакуировали «чистых» людей. Там открывали школы, где работали лауреаты нобелевских премий, где Платон и Платонов стояли в одном ряду, где Иисус и Мохаммед сравнивались до запятой не старыми богословами, а самими детьми.

Нужна была новая порода людей, новая элита. К островам приплывали веками живущие отдельно тибетцы, давно знающие о клетке смерти. Они были чисты.

Русская академия открытия не признала. Клетку ДС назвали ложной хромосомой, провели свои опыты и все связанное с ней объявили еще одной лженаукой. Некоторые лихие борцы с мракобесием называли это новым расизмом. Подумаешь, войны! А когда их не было? И что? Человек воспроизводил самого себя в любых условиях.

В стране все шло по-старому. Юркие ребята из органов опеки (так по указу президента стали называть старую гвардию чекистов) тем не менее под видом ученых, санитаров, подметальщиков старались проникнуть на чистые острова. Но охрана была жесточайшей.

В общем, мир жил, как жил, хотя внутри него что-то явно происходило.

Но войны шли. Хотя почему-то неожиданно успокоилась Ирландия. Замирились баски и испанцы. Евреи, проснувшись однажды, сообразили, что арабы - их двоюродные братья, а арабы в это утро не захотели кричать «Аллах акбар». Они смотрели на солнце, и оно не палило им глаза ненавистью, а было ласковым, как мать. Заплакали и запели вместе абхазы и грузины, и вычистили свой прекрасный берег, и сразу оказалось, что турецкий берег нам на самом деле не нужен.

И только севернее Эльбруса Россия истекала кровью.

Где-то в России…

Вахид лежал на земле и ждал возвращения сынов и внуков. Все сроки прошли, но их не было, зато над ущельем очень низко стали летать вертолеты, так низко, что цеплялись за горы и разбивались. Вахид хоронил русских солдат и плакал над ними, молодыми, почти мальчишками. В одном из вертолетов оказался русский старик; он искал своих сыновей, хоть живых, хоть мертвых. Он прошел все госпитали и морги, и вот упросил взять его в вертолет, который летел в ущелье, где могли быть пленные. У него были перебиты ноги, а над пахом была огромная кровавая дыра, из которой хлестала кровь. Вахид, как сумел, стянул рану, но знал - это не надолго. Знал это и раненый Степан.

- Скажи, чеченец, - спросил Степан, - тебе эта война нужна?

- Я остался один. А какая была семья! Какая семья! Нужна ли мне война? Я проклинаю ее с первого выстрела, который убил мою почти семейную ворону. Я плакал над ней, как мальчик. А потом погиб от бомбы мой сын, сожгли соседей с улицы, и я уже не плакал. Как я мог хотеть войны? Я что, ненормальный?

- А другие чеченцы? Которые бандиты, которые насилуют русских девушек?

- Степан, нас стравили, как петухов. На нас делали ставки. Я учил детей в школе, сын - в университете. Если б ты знал, как мы ненавидели войну задолго до войны. Как мои внуки хотели учиться в Москве. Я пойду и сам себе отрежу голову, если узнаю, что после этого война кончится. Я оплакал всех, ты оплакал всех, но разве это дает нам право желать горя другим? У зверей этого нет - мести.

- Тогда у меня к тебе слово, - сказал Степан. - Ты похоронишь меня, как человека?

- Я буду спасать тебя как человека, пока смогу. Мне бы вспомнить слова молитвы моей бабушки. Она заговаривала кровь. Но клянусь, если не спасу, я похороню тебя и лягу рядом с тобой. Понимаешь, Степан, то, что творится, заставляет стыдиться быть человеком.

Вахид пошел к разбившимся вертолетам искать какие-никакие медицинские пакеты, какой-никакой йод. В одном из вертолетов он нашел еще человека - полуживого русского солдата. Тот несколько месяцев был в плену сначала у чеченцев, потом у своих, был весь изрезан, кастрирован, и свои хотели просто сбросить его с вертолета. Вахид с трудом вытащил раненого. «Брось! - говорил тот. - Я почти неживой, мне шаг до могилы». - «Не болтай, - сказал Вахид, - у меня лежит старик простреленный, и я не позволяю ему так думать. А ты еще молодой».

Он сам не знал, как ему удалось дотащить парня до убежища. Никакой медицины он не нашел, кроме пузырька с зеленкой. Парня звали Николай. Вахид укутал его, чем мог, и положил рядом со Степаном.

- Удивляешься? - спросил Николая Степан.

- Чему?

- Ну, что я, русский, с ними? Я тоже навернулся с вертолетом. Вот враг, можно сказать, подобрал и лечит.

- А если бы ты подобрал чеченца, ты б лечил? - спросил парень. - Вот дай мне ответ на этот вопрос.

Степан как-то неловко дернулся и уже хотел что-то сказать, но Николай перебил.

- Мы умрем через час, а может, через десять минут, так давай не врать друг другу. Русские обучены и приучены убивать. Где меня только не носило: весь Афганистан, Африка, Аравия. А отец мой даже в Колумбии покуролесил. Наша с ним профессия - учить убивать. Прилетаем - дети прыгают, солнце светит, бабы на голове горшки несут. А задание - уничтожить всех от мала до велика. «Красные бригады» патриотов. Зачем? Для чего?… Готовили террористов для всего мира. Я лично. У меня друган был из учителей убийц, ему в Афгане отрезало ноги. Вернулся - и никому не нужен. Он классный пиротехник. Все мог подорвать до основания. Когда ему, безногому, даже коляску не дали, я для него украл ее в больнице. И он меня спросил: «За что? За что нам это все?» Мне надо его найти. У него страшный замысел - взорвать сразу всех… Мне бы только как-то проскочить мимо Москвы. Там удавят, без вопросов.