Ричард Флэнаган - Смерть речного лоцмана Страница 33

Мария посмотрела на тянущуюся к потолку слабую струйку дыма от почти потухшей сигары и проговорила:

– А что, если так оно и есть? Чем больше я старею, тем чаще задумываюсь: может, в таких историях действительно таится сермяжная правда. Раньше-то я совсем путалась в таких вещах. А теперь вот думаю, мы, наверное, путаемся все больше для того, чтобы не слышать тишину. И не видеть пустоту.

Мария Магдалена Свево смолкла – Кута Хо не проронила ни слова. Тогда Мария Магдалена Свево решила поведать другую историю:

– Знавала я когда-то одну девицу, влюбленную в одного паренька, хорошенького такого, из ее же деревни. Ей тогда, может, было… ну да, лет восемнадцать. И вот она затяжелела. И паренек, поскольку он было хороший малый, сказал, что желает, как говорится, сделать все честь по чести и на ней жениться. А она возьми да откажи. Они два дня кряду просидели в слезах у нее в спальне. Она говорила, что не хочет выходить за него из-за младенца, потому как младенец – не самый лучший повод жениться. Но он был человек порядочный и потому стал возражать; сказал, что любит ее и считает, что им нужно пожениться. Они так и не сговорились, что же делать, а поскольку меж них была любовь самая что ни на есть сердечная, им оставалось только оплакивать свою беду. Они так плакали, что залили слезами покрывало, на котором сидели. И тут ее домашние услыхали, как они плачут, и удивились, что такое стряслось. Когда же парень с девицей наконец вышли из спальни, та объявила, что свадьбы у них не будет и что она собирается поехать в соседний городок, чтобы малость развеяться. И в том городке она избавилась от плода, а как уж и не помню – давно это было, да и такие вещи тогда делали тайком. На обратном пути домой ее повозка съехала с дороги, врезалась в дерево – и девица зашиблась насмерть. Ее похоронили, а через почтительный срок после похорон родственники решили прибраться в ее комнате, перед тем как пустить жильца. В комнатенке той было шаром покати, потому что семья бедствовала. Залитое слезами покрывало они сняли с постели и постирали, но большое слезное пятно не отстиралось. Как они дальше ни бились, а отстирать его так и не смогли. Они несколько раз отбеливали покрывало и первое время после смерти девицы то и дело стирали его, но все без толку. Слезное пятно въелось насмерть. Думаю, им в конце концов все до того обрыдло, что они отдали злосчастное покрывало тому парню, ведь он был ей не чужой.

– И что потом? – спросила Кута Хо. – Я хочу сказать, что сталось с тем парнем?

– Да ничего. Ничего особенного, правда. Прошли годы, и он женился. Брак был не то чтобы несчастливый, но и счастливым его не назовешь. Жена родила ему четырех дочерей. И вот когда старшей исполнилось девятнадцать, он отдал ей то покрывало, а заодно рассказал историю про него.

– И что дальше?

– А дальше ничего.

Мария достала из коробки с двуглавым орлом сигару и постучала одним ее концом о клюв одной из орлиных голов.

– Es ist passiert? – печально проговорила она. Голова ее склонилась, и в какой-то миг, всего лишь миг, Куте Хо показалось, что хрипловатый старушечий голос дрогнул. – Все так и было, как говорят старики австрияки. Es ist passiert.

Она опять смолкла, будто мысли мешали ей говорить. Затем снова заговорила, так же резко, как прервалась:

– Так что теперь дочь его каждую ночь, укрываясь тем покрывалом, перед сном разглядывает то пятно и размышляет о странностях жизни и о том, если уж на то пошло, как сложилась бы ее собственная судьба, не прими возлюбленная ее отца того рокового решения.

Какое-то время Мария придирчиво разглядывала сигару, словно высматривая на ней изъян. Потом прикурила, затянулась и, выждав мгновение-другое, сипло спросила:

– Хочешь на него взглянуть? – Сглотнула слюну. И дыхнула мерзким табачным перегаром.

День пятый

Дым застит мне глаза. А когда он рассеивается, я вижу, как клиенты собираются у костра и доктор Рики несколько раз тщетно старается развести огонь. Дело это непростое: ведь после давешнего ливня хворост отсырел даже под навесом. В результате костер шипит, свистит, парит и дымит, когда ущербное пламя то ныряет под сырые ветки, то выныривает наружу, словно ищет ту, которая разгорится. Пора завтракать. Утро наступает неспешно, свет слабый, угнетающий, черные тучи, хоть и выжавшие из себя все до капли, пока еще висят неподвижно, омрачая сизое небо, отчего создается впечатление, будто на него опрокинулась громадная чернильница.

Таракан просматривает меню, распечатанное на листе бумаге, в прозрачной пластиковой папке, – он выбирает, что они будут есть на пятый день. Таракан решает не возиться с костром – он разводит оба примуса и на каждый ставит по котелку с водой: один для кофе, другой для овсянки. Когда примусы начинают громко шипеть, живо поглощая пары топлива, я замечаю Аляжа – он выходит из леса и сворачивает к реке. Вижу, как он потягивается, зевая; его тело, сухое и согревшееся за ночь в спальном мешке, явно не в ладах с прохладой и сыростью.

Он осматривает палку, которую накануне вечером воткнул в прибрежный песок вместо водомерной рейки. Вода то опускается, то поднимается, пульсируя легкой рябью, – какое-то время Аляж стоит и смотрит, чтобы удостовериться, что не ошибся в своих предположениях. Вода поднялась сантиметров на десять над вчерашней отметкой. В сравнении с тем, что за вчерашний день она поднялась на пять метров, нынешнее повышение совсем незначительное. Аляж возвращается и зовет Таракана. Они вдвоем спускаются к реке, осматривают водомерную палку. И размышляют, стоит ли пробовать продраться через теснину или, может, лучше остаться на месте. Они глянули на тучи и попытались предугадать, какой будет погода. Если они задержатся еще на день, то выбьются из графика. Задержка во времени никак невозможна, поскольку в таком случае они опоздают к месту погрузки на гидросамолет, который должен забрать их с реки Гордон. Но если вода будет подниматься и дальше, теснина станет еще опаснее, и тогда им придется просто ждать, невзирая на обманутые надежды клиентов, которые и без того порядком сникли, понимая, что их драгоценные отпускные дни из-за стремительного паводка пошли псу под хвост.

– Может, погодим еще денек? – спрашивает Таракан.

Аляж с удивлением поднимает глаза: Таракан как будто читает его мысли. А Таракан знай себе улыбается своей беспечной улыбкой, выставляя напоказ кривые зубы.

– Уж конечно. Не станут же боги наказывать нас, если мы немного обождем, – говорит он.

Это шутка – кривые зубы выступают снова. Таракан что-то замечает. Он наклоняется вперед, щурится и указывает на водомерную палку. Вода, хоть и едва заметно, начала спадать. И в тот самый миг, как Таракан делает свое открытие, сквозь сумрак пробивается луч света и падает на обоих лоцманов, словно театральный прожектор. Они поднимают глаза к небу и видят, что тучи расступаются и между ними проглядывает синее небо. Решение подсказывают им сами силы небесные.

– Скорей в теснину, пока убывает вода! – смеется Таракан.

Лоцманы вдвоем направляются в лесной лагерь.

– Сами ангелы распоряжаются нами, – добавляет Таракан.

По возвращении они видят, что овсянка подгорела.

Бухгалтер Дерек извиняется:

– Я два раза мешал, – неловко оправдывается он, – а потом хотел сложить спальник.

Таракан заводит глаза, обзывает Дерека болваном и говорит, что уж кофе он сварит самолично. И берется готовить крепчайший черный кофе, с гущей, забивающей Аляжу рот. Он потягивает кофе из зеленой эмалированной кружки, сидя на корточках на земле. От чересчур крепкого кофе, замешенного на страхах, затаившихся в самой глубине желудка, у него сводит живот. В кишках ощущаются непривычные рези. Клиенты кучкуются рядом с лоцманами, точно звери возле трупа. Они чувствуют, что решение принято, но какое – никто не спрашивает. Они тихо перешептываются – обсуждают проблемы пищеварения и сна и способы, как сделать так, чтобы спалось лучше.

– Лично я сворачиваю одежду и укладываю себе в спальник вместо подголовника, – говорит Шина.

– А я выкапываю ямку себе под задницу, – говорит Рики.

– А я залезаю в спальник в сырых носках, так, от тепла тела, они лучше сохнут, – говорит Дерек.

– А я всю ночь пускаю газы и от них согреваюсь, – говорит Отис. Все оглядываются на здоровенного малого. И видят, как его лицо медленно расплывается в улыбке. – Шутка.

Аляж тоже улыбается. Таракан смеется. Остальные начинают смеяться следом за ним.

Аляж встает, потягивается, потирает руками щеки, стягивает с головы вязаную шапочку, проводит рукой по сальным волосенкам и натягивает шапочку обратно. Когда смех утихает, он берет слово:

– Минуточку внимания!

Стихает и приглушенный шепот.

– Обычно мы не ходим тесниной по такой воде. Но, как видите, сейчас теплее, чем вчера, да и дождь закончился. Потепление означает, что погода изменилась и севернее. А это значит, небо будет ясное по крайней мере несколько дней. Вода в реке начинает убывать, и, если погода не испортится, за день она спадет еще.