Дмитрий Леонтьев - Охотники за удачей Страница 33

«Он либо великий идиот, либо великий гений, — подумал Врублевский. — А может быть, это одно и то же. Во всяком случае, я бы до такого не додумался. Парня стоит «прикормить». Время от времени давать ему информацию, которая и выеденного яйца не стоит, а при необходимости предоставить ту информацию, которая в результате обнародования будет для нас оружием не менее действенным, чем автомат. Парень явно работает по принципу: "Главное опубликовать слух, а виновен человек или нет, это уже компетентным органам разбираться". Ведь прекрасно понимает, подонок, что обыватель верит всему, что написано, словно у нас все еще существует цензура… Или не понимает? А что, он вполне может быть искренне убежден в том, что "любую информацию надо предать гласности", а то, что человек может оказаться невиновным, но облитым грязью, и заработает инфаркт, это уже "издержки производства". Да, этому шакалу пера необходимо подсунуть "источник информации", пусть считает его своим агентом. При этом журналист не будет стоить нам ни копейки. Наоборот, он сам будет платить моему человеку за информацию…»

В дверь постучали, и в комнату вошел Ключинский.

— Отвлекаю?

— Нет, проходите, Григорий Владимирович. Это «домашнее задание» может и подождать. К тому же оно меня уже утомило. Нужно передохнуть.

— Володя, я давно хотел с тобой поговорить… Можно я присяду? Благодарю… Володя, я невольно становлюсь свидетелем некоторых событий, происходящих в твоей жизни… Не знаю, как это правильно сказать… Не стану скрывать — я догадываюсь, что происходит и в какую компанию ты попал… Володя, мальчик мой, поверь — я очень к тебе привязался и не хотел бы огорчать тебя даже старческими нравоучениями, но именно искреннее расположение к тебе толкает меня на такой некорректный поступок, как обсуждение чужой жизни. Я знаю, что судьба у тебя была очень нелегкая, догадываюсь и о мотивах, толкающих тебя на эти поступки, но поверь — это неправильная дорога. Жизнь — это очень сложный лабиринт, и стоит ошибиться один единственный раз, пойти не в ту сторону, и все последующие выборы будут неправильны. В конце этой дороги нет выхода, Володя… Пойми, что человек получает в жизни не то, что хочет, а то, что заслуживает. Так уж устроен мир. Если не ты оплатишь свой счет, то за твои прегрешения будут вынуждены расплачиваться твои дети, твои друзья, твои любимые и близкие. Но платить все равно придется. Ты еще совсем юный мальчик. Воевавший, немало повидавший и вытерпевший, но мальчик. Может быть, тебе кажется, что твое… м-м… занятие романтично, что ты сможешь что-то изменить в психологии окружающих тебя людей, как-то контролировать ее, менять, но это ошибка. Это они проглотят и переварят тебя, принеся в жертву своим интересам. Все это «братство» основано на самых низких человеческих инстинктах — жадности, вседозволенности, жестокости, и действует только этими методами. Почему ты решил, что сможешь играть по другим правилам? Потому что ты — сильный? Потому что ты сможешь предвидеть и предотвратить? Потому что успеешь получить то, что хочешь, и вовремя отойти в сторону? Нет, всегда найдется более хитрый, более сильный, более жестокий, более дальновидный… И отойти ты не сможешь, это не твердая почва, это — болото, и оно затягивает, только замечаешь ты это не сразу… А судьба — она жестока. Она справедлива до жестокости и не умеет прощать, нанося удар тогда, когда ждешь этого меньше всего… Я уверен, что ты смог бы достичь больших высот и иным путем. Ты умный, целеустремленный, бесстрашный и даже несколько авантюрный мужчина… Может быть, не стоит воспринимать все произошедшие с тобой неприятности именно так? Может быть, они не были так уж бессмысленно жестоки? Ведь есть же у тебя какие-то особые таланты, как и у любого другого человека, а значит, есть и предначертание. Может быть, жизнь просто толкает тебя к какой-то определенной цели, преграждая «путь в сторону» — «стенками», о которые ты впопыхах и ударяешься лбом?

— Тогда уж — оплеухами, — усмехнулся Врублевский. — Если уж сравнивать жизнь с лабиринтом, то моя судьба гонит меня по этому туннелю оплеухами и подзатыльниками… Куда — не знаю, но выйти к свету я смогу. Я умею отыскивать свою дорогу даже в темноте. И минотавра я приручить сумею. Не просто приручить, но и служить себе заставлю. С «быками» я обращаться умею.

— Нет, Володя. Этот минотавр не «внешняя опасность», он в тебе самом. Вырастив его, воспитав и обучив, ты сможешь уничтожить его только вместе с частичкой самого себя… Или вместе с собой. А этого ты делать не станешь, потому и шансы ваши не равны. Послушай меня, Володя…

К радости Врублевского, в этот миг зазвонил телефон. Он быстро снял трубку и, услышав голос Иванченко, повернулся к Ключинскому:

— Извините, Григорий Владимирович, но это очень важный звонок. С вашего позволения, мы позже продолжим этот разговор. Не обижайтесь, хорошо?

Старик тяжело вздохнул и поднялся.

— Хорошо, — сказал он, — но мы его обязательно продолжим. Я очень беспокоюсь за тебя, Володя, и пусть ты будешь обижаться на меня, но я обязан уберечь тебя от этой ошибки…

— Спасибо, Григорий Владимирович, — терпеливо поблагодарил Врублевский и, едва старик вышел, припал к трубке: — Ты меня просто спас своим звонком, Макс. Меня едва не уморили занудными нравоучениями… Что у тебя?

— Хорошие новости, — сообщил Иванченко. — Вернулся из Питера Прохоров. Ребята стерли ноги и уши, потратили гигантские «бабки», но все же нашли то, что нужно. В Питере есть такой «Комета-банк», так вот, у его директора нежная и безответная любовь к кокаину. Мужик головастый, со связями в столице, но после смерти сына пристрастился к порошку и очень быстро сползает по наклонной плоскости. И что особенно интересно, у его младшего партнера и сотоварища тоже есть очень миленькая страстишка — любовь к азартным играм, и особенно к рулетке. Пока это только начало, первые шаги, наброски, но думаю, мы сможем помочь и одному и другому втянуться поглубже, а потом… потом — дело техники. Прохоров уже умудрился пристроить одного из наших ребят на работу в этот банк… Банк не то, чтобы очень крутой, но стоит довольно плотно. Мы прощупали, это не «мыльный пузырь». Покровители заседают где-то в просторных кабинетах Кремля, но нам это только на руку. Убивать-насиловать их мы не хотим, мы «дружить» жаждем….

— Молодцы, — искренне похвалил Врублевский. — Просто молодцы! Макс, позаботься о том, чтобы пацаны получили «премию». А Прохорову можно кинуть и «тонну» зеленых. Теперь главное — не упустить этот шанс, развить успех. Нужно закрепиться, бросить на разработку лучших людей, технику, не жалеть денег… Но об этом не по телефону. Позже встретимся, обсудим все детали и наметим план действий. Но и сейчас — молодцы!

— Володя, ты когда наконец избавишься от этого старого пердуна? — поинтересовался Иванченко. — Тебе что, нравится с ним жить? Эта старая калоша на меня смотрит как на вошь, я только из уважения к тебе ему еще в морду не заехал. Интеллигент чертов! Что ты трясешься над этим старым чучелом? Выгони его пинком под зад, да и дел-то… А если хочешь, мы с ребятами окажем тебе небольшую «специфическую услугу»…

— Нет, не надо, — отказался Врублевский. — Хотя, если говорить честно, то кое в чем ты прав. Он стал слишком много замечать, и его «жалеющие» взгляды не нравятся мне так же, как тебе — осуждающие и брезгливые.

— Вот и я говорю, — обрадовался Иванченко, — мужики уже удивляются: Врублевский крутой парень, а снимает какую-то убогую комнатенку. Зачем старику такие хоромы? Ему давно в дом престарелых переселяться пора, если не на кладбище…

— Надо будет присмотреть ему домик в пригороде, — задумался Врублевский. — У тебя нет на примете чего-нибудь добротного? Чтобы с участком, с банькой и, желательно, с садом?

— Особняк кирпичный в три этажа, — буркнул Иванченко. — Запихни ты его в сарай, он все равно даже пикнуть не посмеет. Добрый ты мужик, Володя, нельзя таким добрым в наше время быть. Сад старичку подарить хочешь… Хватит с него и сарая… И то много будет…

— И все же подбери что-нибудь добротное. Я так хочу… Считай, что это блажь…

— Блажь и есть, — вздохнул Иванченко. — Ох, погубит тебя доброта, Володя, ох, погубит… Ну ладно, подберу что-нибудь… А насчет банка надо будет завтра встретиться, потрещать. Пока.

— Удачи, — Врублевский положил трубку и задумчиво посмотрел на двери. — «Добрый»… Пришла лиса к зайцу жить, да и выгнала его на улицу… Но жизнь есть жизнь, и либо ты бандит, либо художник. Нельзя быть честным наполовину. Нельзя быть и слишком разборчивым, если хочешь многого достичь. А в загородном доме он и впрямь не пропадет. Ему-то какая разница, где жить, у него жизнь уже позади. Пожил, дай другим пожить… Прав ты, Григорий Владимирович, болото это. Но если уж в нем живешь, то не брезгуй и не морщись, а ныряй с головой и учись плавать…