Борис Виан - Пена дней Страница 33

Шары красного пламени перекатывались по лавке, а длинные огненные языки насквозь прошибали ее толстые стены, и Николя, чтобы сразу же не стать добычей огня, пришлось кинуться на пол и распластаться. Тут он почувствовал, что над ним пронеслась мощная воздушная волна, вызванная напористой струей, бьющей из гасильного аппарата пожарников. Гуденье пламени все нарастало по мере того, как струя била по нему, отсекая от пола; книги горели с сухим треском, пылающие странички пролетали над головой Николя противотоком струи, и, несмотря на разбушевавшийся вверху огонь, лежа на полу еще можно было дышать. Николя подумал, что Ализа вряд ли осталась в этой стихии огня, но он не видел двери, через которую она могла бы отсюда выбраться. А пламя под натиском пожарников тем временем быстро уползало все выше, оставляя внизу выжженное пространство. Среди кучек грязного мокрого пепла что-то сверкало ярче огня.

Дым в лавке очень быстро рассеялся, он весь ушел на верхний этаж. Книги уже не горели, но потолок пылал пуще прежнего. По обугленному полу больше не пробегали язычки пламени, только возле изогнутой огнем железной балки из-под пепла пробивался яркий свет.

Весь в саже с головы до ног, с трудом дыша, Николя пополз в ту сторону. Он слышал, как над ним грохотали сапоги пожарников. Он дополз наконец до этой искореженной железной балки и увидел копну ослепительно белокурых волос. Огонь не смог их пожрать, потому что они сияли ярче огня. Николя спрятал их во внутренний карман пиджака и выбрался на улицу.

Он едва волочил ноги. Пожарники глядели ему вслед. Пламя бушевало теперь на верхних этажах дома, и пожарники собирались оцепить квартал, чтобы там все сгорело дотла, поскольку гасильную жидкость они уже израсходовали.

Николя шел по тротуару. Сунув правую руку в карман, он гладил лежащие там волосы Ализы и прижимал их к своей груди. Он услышал рокот обгоняющей его полицейской машины и заметил красный кожаный комбинезон сенешаля на заднем сиденье. Николя чуть-чуть отогнул борт пиджака, и яркий солнечный свет ударил ему в лицо, только запавшие глаза остались в тени.

LXI

Колен уже видел впереди тридцатый опорный столб. С раннего утра он совершал обход подвала Золотого фонда. Ему вменялось в обязанность громко кричать при появлении грабителей. Подвал был огромный. Пройти его из конца в конец за день можно было только очень быстрым шагом. В середине подвала находилась бронированная камера, наполненная смертоносными газами, в которой медленно вызревало золото. Работа охранника хорошо оплачивалась, но только если ему удавалось обойти за смену весь подвал. А Колен чувствовал себя неважно, и, кроме того, в подвале было очень темно. Он то и дело невольно оглядывался и тем самим выбивался из графика, но сзади он не видел ничего, кроме крошечной светящейся точки электрической лампочки, которую уже давно миновал, и впереди — медленно увеличивающийся огонек той лампочки, к которой приближался.

Грабители приходили красть золото не каждый день, однако на контрольном пункте охраннику всегда надлежало появляться в точно обусловленное время, не то из его зарплаты удерживали в виде штрафа значительную сумму. Надо было строго соблюдать график движения по подвалу, чтобы оказаться на месте в случае появления грабителей. Они были весьма педантичными людьми и никогда не отступали от заведенного распорядка.

У Колена ныла правая нога. В подвале, выстроенном из твердого искусственного камня, пол был неровным и выщербленным. Когда Колен пересек восьмую белую черту, он прибавил шагу, чтобы вовремя оказаться у тридцатого столба. Он громко запел, подбадривая себя, но тут же умолк, потому что эхо посылало ему назад угрожающие рваные слова и к тому же на совсем другой мотив.

Ноги у него просто отваливались, но он шел, не останавливаясь, и наконец миновал тридцатый опорный столб. Он машинально обернулся, и ему почудилось что-то за спиной. На этом он потерял пять секунд и тут же сделал несколько торопливых шагов, чтобы их наверстать.

LXII

В гостиную уже нельзя было войти. Потолок опустился почти до пола, и между ними протянулись какие-то полурастительные, полуминеральные стебли, которые бурно разрастались в сыром полумраке. Дверь в коридор больше не открывалась. Оставался только узкий проход, который вел от входной двери прямо в комнату Хлои. Исида прошла первой, Николя двинулся за ней следом. Он был явно не в себе. Что-то распирало внутренний карман его пиджака, и он то и дело прижимал руку к груди.

С порога Исида оглядела комнату. Вокруг кровати по-прежнему стояли цветы. Хлоя с трудом удерживала в руках, бессильно лежащих на одеяле, большую белую орхидею, которая, впрочем, казалась бежевой в сравнении с прозрачной белизной ее кожи. Глаза у Хлои были открыты, но она едва шевельнулась, когда Исида присела возле нее. Николя взглянул на Хлою и отвернулся. А ему так хотелось ей улыбнуться. Он подошел и погладил ей руку. Потом он тоже сел. Хлоя медленно опустила веки и снова подняла их. Казалось, она была рада приходу друзей.

— Ты спала? — тихо спросила Исида.

Хлоя взглядом ответила, что нет. Исхудалыми пальцами искала она руку Исиды. Под левой ладонью Хлои притаилась мышка и посверкивала оттуда черными живыми глазками. Мышка проворно засеменила по одеялу к Николя. Он осторожно поднял ее, поцеловал в шелковистую мордочку, и мышка вернулась к Хлое. Время от времени дрожь пробегала по цветам, стоящим вокруг кровати, они увядали на глазах, а Хлоя слабела с каждым часом.

— Где Колен? — спросила Исида.

— Работа… — еле слышно выдохнула Хлоя.

— Не разговаривай, — сказала Исида. — Я по-другому буду задавать вопросы.

Она наклонила красивую голову к подушке, коснувшись прядью каштановых волос щеки Хлои, и осторожно поцеловала ее.

— Он работает в банке? — спросила она.

Хлоя опустила веки.

Из прихожей донеслись шаги, и в дверях показался Колен. В руках у него были свежие цветы, однако с работы его уволили. Грабители пришли слишком рано, да и вообще у него уже не было сил шагать. Но он пересиливал себя, старался, как только мог, и вот он принес домой хоть немного денег и эти цветы.

Хлоя, казалось, теперь успокоилась, она почти улыбалась, и Колен, усевшись на кровать, придвинулся совсем вплотную к ней. Его любовь была ей уже непосильна, и он едва касался ее, боясь причинить ей лишние страдания. Потемневшими от работы пальцами он пригладил ее волосы.

Их теперь было четверо: Николя, Колен, Исида и Хлоя. Николя заплакал, потому что Шик и Ализа уже никогда не придут, и Хлое было так плохо.

LXIII

Колену платили теперь много денег, но это уже ничего не меняло. Он должен был обходить по выданному ему списку многие квартиры и за сутки предупреждать указанных в нем людей о несчастьях, которые их ожидают.

Ежедневно он отправлялся и в бедные квартиры, и в богатые, поднимался по бесчисленным лестницам. Всюду его встречали очень плохо. Ему швыряли в лицо тяжелые, ранящие его предметы и жесткие, колючие слова, а потом выставляли за дверь. За это ему и платили, он добросовестно делал, что положено. Он не бросал своей работы. Ведь это было единственное, что он умел делать, — терпеть, когда его выставляют за дверь.

Усталость снедала его, от нее костенели колени и проваливались щеки. Глаза его видели теперь только людские уродства. Он беспрестанно сообщал о бедах, которые случатся, а его беспрестанно гнали взашей с воплями, слезами, проклятьями.

Колен поднялся по лестнице, прошел по коридору и, постучав в дверь, тут же отступил на шаг. Когда люди видели его черную фуражку, они сразу же понимали, в чем дело, и в ярости накидывались на него, а он должен был все это молча сносить, за это он и получал деньги. Дверь отворили, он предупредил и поспешил уйти. Вслед ему полетело полено, оно угодило между лопаток. Он посмотрел в списке, кто там стоял следующим, и увидел свое имя. Тогда он кинул наземь свою фуражку и пошел по улице, и сердце его стало свинцовым, потому что он узнал, что завтра Хлоя умрет.

LXIV

Надстоятель разговаривал со Священком, Колен дождался конца их беседы и лишь тогда направился к ним. Он шел, как слепой, и то и дело спотыкался. У него перед глазами была Хлоя, недвижно лежащая на их брачной постели. Он видел ее матовую кожу, темные волосы и прямой нос, ее чуть выпуклый лоб, округлый и мягкий овал лица, ее опущенные веки, которые отторгли ее от этого мира.

— Вы пришли насчет похорон? — спросил Надстоятель.

— Хлоя умерла, — сказал Колен.

И он сам услышал, как говорит «Хлоя умерла», но не поверил этому.

— Я знаю, — сказал Надстоятель. — Сколько денег вы намерены потратить на похороны? Вы, конечно, желаете, чтобы церемония была достойной.

— Да, — сказал Колен.