Адам Хэзлетт - Ты здесь не чужой Страница 33

— Вот и хорошо, — бормочет он.

— У нас пирожные есть. Будешь?

Он проходит в комнату, сбрасывая с плеч рюкзак. Элизабет протягивает тарелку. Тед берет три «Милано».

— Ух ты, — замечает он. — Вы все мои картинки повесили. За неделю управились?

— Сняла со стены эти невыносимые акварели и расчистила место. Портреты мне нравятся. Хорошо получились.

— Как прошла неделя? — спрашивает гость.

Смешно сказать, та маленькая брошюра, которую Теду выдали, когда он подписался на благотворительную программу, предостерегала: не следует задавать такой вопрос постояльцам пансионата, ибо для них каждая неделя ничем не отличается от предыдущей и последующей, и лучше сосредоточиться на чем-то позитивном. Чушь собачья, решил Тед, эта старуха прожила свои семь дней не хуже любого другого.

— Сплошной кошмар , — расплывается в широкой улыбке Элизабет. — Глэдис Штейн чуть не испустила дух посреди турнира по бриджу. Ее Дикки Минтер довел, все болтал насчет Муссолини.

Тед научился смеяться над ее шутками, хотя не всегда понимал, в чем тут соль.

— А как еда?

— Свежие полуфабрикаты.

И они дружно захихикали — два приятеля, старая шутка.

— Есть идея, — заговорил Тед. — Чем снова мне браться за карандаш, поедем прогуляемся. Вы не против?

С тех пор, как родители умерли, только Джинни, подруга детства, забирает Элизабет из пансионата, возит в гавань Плимута или прогуляться по Дуксбери-Бич, и то не чаще чем пару раз в год.

— Это будет замечательно, — вздыхает она.

Надев шубку и шапку, полученные от бабушки в подарок к свадьбе, она ведет Теда вниз, в кабинет миссис Джонсон. Все обитатели Плимутского пансионата живут тут добровольно, это не какая-нибудь вам крепко-накрепко запертая психбольница, а специальное заведение, помогающее людям организовать свою жизнь. С Элизабет персонал санатория никаких хлопот не имел, так что миссис Джонсон с готовностью их отпускает, пусть только вернутся к ужину.

— Я водила такой «универсал», — вспоминает Элизабет, когда они сворачивают на незнакомое шоссе. — Давно тут эта дорога?

— Ее построили… э-э… пожалуй, меня еще и на свете не было.

— Джинни боится меня расстраивать, — усмехается Элизабет. — Ей сказали, лучше избегать незнакомых пейзажей, вот она и возит меня по старым дорогам. Наверное, это имело бы смысл, будь я в глубоком маразме. На самом деле, гораздо интереснее посмотреть новое шоссе.

Скоро все тут заасфальтируют, даже болота и топи. Животные вымрут, и мы вслед за ними. Сколько еще людям надо истребить, чтобы они наконец угомонились?

Тоже мне, защитник окружающей среды родом из семнадцатого столетия, мысленно огрызается Элизабет. Ханжа и лицемерка. Вспомни лучше, какие эпидемии вы принесли с собой, вспомни, как мерли туземцы!

Можно подумать, для тебя это не обернулось прибылью, шипит в ответ Эстер.

— Может, вы могли бы мне кое в чем помочь? — заговаривает Тед. Элизабет — она сидит на соседнем сиденье — бросает на него быстрый взгляд. Волосы у мальчика растрепались, он сгорбился над рулем, чем-то взволнованный, обворожительный. Она едет с ним в машине. Никакие наркотики не притупляют ее мозг. Мгновения с легкостью отшелушиваются одно от другого.

— Конечно, — говорит она. — О чем речь?

— Понимаете, есть один человек… девушка, в общем. Мы учимся вместе. Говорят, у нее скоро день рождения…

— Хочешь купить ей подарок?

— Точно, — с облегчением подтверждает Тед. — Точно. Только вот что купить?

— Как приятно, что ты обратился ко мне за советом, — говорит она.

Они сворачивают с шоссе и въезжают на парковку возле гигантского супермаркета — еще новостройка, совершенно незнакомая Элизабет.

— Найдем самый лучший подарок, — сулит она, выходя из машины. — Моя мама — вот кто умел ходить по магазинам. Мы вместе ездили на поезде в Нью-Йорк, вторую половину дня проводили в «Бергдорфе», примеряя наряды, потом пили чай в «Плазе», оставались там на ночь, а утром подбирали туфли. — Надо же, давненько в ее голосе не звучали кокетливые нотки… — Уж я-то сразу распознаю хорошую вещь, как только увижу.

— Здорово.

Пяти минут хватило Элизабет, чтобы разделаться с магазином под вывеской «Ти-Джей-Макс».

— Это не для нас, — заявила она, выплывая в залитый солнцем портик магазина, дивясь, как легко возвратилась к ней способность находиться среди людей. — Как ее зовут?

— Лорен. Но она — она еще не стала — ну, моей девушкой, понимаете…

— Да-да, ясно. Хорошо. Эта информация мне пригодится. Вот и старый добрый «Лорд-энд-Тейлор». Здесь мы что-нибудь найдем.

— И потом, ее семья вообще-то богатая. Но что мне нравится, она не берет у родителей машину, а ее братец-придурок гоняет на джипе.

— А дом у них большой?

— Довольно здоровый. В конце Уинтроп-стрит, возле того места, где вы жили. Я проезжал мимо пару раз.

Отдел аксессуаров. Подавляя нервозность, Элизабет поспешно припоминает, что

на свадьбу Лсстеры подарили ей бумажник из кожи с тиснением, с ее новыми инициалами. Те самые Лестеры, которые приехали аж из Сан-Франциско и заняли весь третий ряд в церкви Сент-Эндрю, а после ужина танцевали в клубе: мужчины в смокингах или в офицерских мундирах, дамы в шелках и шифо-нах, платья так и переливались при свете канделябров, шампанское рекой, в угасающем вечернем свете перед глазами мягко расстилалось поле для гольфа. Отцу это было не совсем по карману, но что поделать, все — да и он сам — хотели именно этого.

— Бумажник? — предлагает она. — Тисненая кожа, серебряный замок?

— Смахивает на мамин. В смысле, бумажник у нее, конечно, клевый, и все-таки…

— Ты прав, ты прав… Нужно что-то посовременнее.

— Не глупо покупать ей подарок? То есть, у нас еще и свидания-то не было.

Они ненадолго задержались перед витриной с чемоданами.

— Что привлекает тебя в ней, Тед?

— Понимаете, она пришла в школу недавно, в начале года. Подружками успела обзавестись, но не целой шайкой. И она маргинал, ну, вы знаете, нос проколот, но серьга совсем крошечная, со вкусом, честное слово, и волосы она стрижет коротко и одевается здорово, типа этнической одежды, очень элегантно. Не только в этом дело. Просто мне нужно понять, что у нее в голове. Есть в ней что-то, отчего мне позарез надо это узнать.

Отдел косметики вызвал у Эстер крайнее возмущение. Шлюхи, гоняющиеся за суетой, — вот во что мы превратились. Целый месяц покаяния не очистит тело от этакого срама.

— Дорогуша, пост и покаяние давно не в моде, — бормочет Элизабет. — Да и они тоже мучаются, — напоминает она своей верной спутнице, подметив усталые улыбки разряженных женщин по ту сторону блестящего прилавка. Ох и блестит! Лучше б она взяла с собой солнечные очки! Свет отражается от полированной стали и стекла; ярко переливается крупномасштабная оранжевая реклама — Футболист и Невеста, слева надвигается океан, справа хмурит тонкие выщипанные брови продавщица.

— Что-нибудь к празднику? Элизабет с трудом переводит дыхание.

— Тед, — просит она (о, хоть бы померк яркий свет!), -Тед, объясни этой любезной леди…

Щеки мальчика заливает румянец.

— Ну… это… вообще-то Лорен не красится.

Эстер уже подметила на прилавке здоровенную табличку, сулящую ко Дню благодарения скидки на какие-то духи «Эгоист». Обнаженный мужской торс, над ним в одном углу индейка, в другом — стилизованное изображение отца-основателя.

— Пустяки, — бормочет Элизабет. — Обычный китч.

— Но мы же собирались купить что-нибудь стоящее, — упирается Тед.

— О! — Элизабет поспешно хватает первый попавшийся тюбик помады и протягивает его Теду. — Прелесть, правда? По-моему, это прелесть.

— Что вы делаете, мэм? — всполошилась продавщица.

— Ничего-ничего, только кое-кому это не нравится… — Она дотянулась до таблички, впилась ногтями в рамку, стараясь выдрать из нее плакат. Ужасно громко скрежещут ногти, и воздух вокруг гудит.

— Леди, это недопустимо…

— Не ори! — отвечает она.

— Миссис Майнард, — вступается Тед, — это же собственность магазина, оставим все как есть.

— Ты прав, Тед, извини, ты, конечно, прав, но это такая гадость, это оскорбительно, нужно это убрать долой, хотя всем известно, что День благодарения ввели только в XIX веке, и чего она привязалась… — Плакат у нее в руках, Элизабет принимается раздирать его на куски. — Не знаю, этот «Эгоист», слишком много всякого такого…

— Я вызову охрану. — Голос продавщицы звучит на несколько октав ниже прежнего.

— Пошли! — Тед решительно хватает Элизабет за руку, пальцы ее продолжают рвать глянцевую бумагу, клочья становятся все мельче. Только бы старуха не заплакала, как пару недель тому назад, когда он нарисовал ее портрет. Тед тащит свою подопечную прочь из магазина, к лифту. Все, от плаката уже ничего не осталось. Теперь она застыла неподвижно, словно чем-то напугана. Помада так и осталась у Теда в руках. Полоска со штрих-кодом на тюбике отсутствует, соображает он и перед выходом на парковку быстренько сует помаду в карман.