Светлана Замлелова - Гностики и фарисеи Страница 33

Единственное, пожалуй, что занимало тоскующую Федькину лень, были старик с собакой, появлявшиеся обычно часа в четыре из третьего подъезда. Старик был огромного роста, раза в три выше Федьки; имел седую длинную бороду и говорил глухим басом. Передвигался он очень медленно, но огромными, семимильными шагами. Зимой старик носил высокие валенки, зелёный бушлат и меховую шапку с распущенными ушами.

Собака его была размером с таксу, такого же окраса, но необыкновенно лохматая. Она едва доходила своему хозяину до щиколотки и безо всякого поводка сопровождала его, куда бы тот ни направлялся. Обуреваемая, очевидно, желанием защитить хозяина от возможных нападок, она облаивала прохожих тонким, но чрезвычайно звонким голоском.

Отношения между стариком и собакой были непростыми. И Федька не раз слышал, как старик совершенно серьёзно принимался разговаривать со своей спутницей. А собака, поворотив к старику морду, казалось, внимательно его слушала. И Федька нисколько не сомневался, что она не просто понимает решительно каждое слово, но и отвечает хозяину.

Говорил старик вежливо, даже почтительно. Никогда не использовал грубых слов и никогда не повышал голоса на свою рыжую подругу. И лишь когда долго не удавалось ему унять её охранный пыл и втолковать правила собачьего поведения на улице, тогда только появлялись в его голосе нетерпеливые нотки.

– Ну, чего разошлась-то? – гудел он. – Чего шумишь?.. Уйму на тебя нет!..

Но отчего-то старик никогда не звал собачку по имени, точно у неё и вовсе имени не было. Однако это обстоятельство нисколько не мешало их дружбе. И каждый день они уходили куда-то со двора, но менее чем через час возвращались, тихо переговариваясь.

А вскоре и Федька отправлялся восвояси, чтобы из окна смотреть, как выходят во двор ребята и принимаются возиться в снегу. И неудержимо тянуло тогда Федьку на улицу. Туда, где в воздухе пахнет арбузом и качается в столбах света алмазная пыль. Где мороз кусает за щёки и аппетитно скрипит снежок. Где серебряные коньки целуют голубой лёд, а санки, слетая с горы, шепчутся с ветром. Как странно, что, прогуливаясь в одиночестве, Федька всех этих прелестей не замечал. Но они являли себя Федьке и манили его, как только во дворе собиралась хорошая компания!

– Если тебе скучно одному, можешь позвать кого-нибудь из товарищей, – сказала как-то мать. – Вместе делайте уроки, а потом играйте у нас...

Эта мысль очень понравилась Федьке, и он решил приглашать к себе после школы Володю Шерстобитова. Володя нравился Федьке прежде всего тем, что был неистощим на выдумки и знал такое количество страшных историй, что с избытком хватило бы на десятерых рассказчиков. К тому же это был очень красивый мальчик. У него были совершенно светлые, почти белые волосы, но при этом тонкие чёрные брови и очень длинные, отбрасывающие на щёки тени, густые чёрные ресницы. Глаза его были сини, как небо июльским полуднем. И Федька невольно любовался им и втайне немножко завидовал и его красоте, и умению организовать игру.

Володя стал бывать у Федьки ежедневно. Правда, делать вместе уроки у них почему-то не получалось. Но зато они избивали диванные подушки или, забираясь на шкаф, прыгали на кровать. И обоим было очень весело. У Федьки, пока он летел до кровати, захватывало дух, и в животе что-то отрывалось и щекотало. А когда Федька приземлялся, кровать пружинила и снова выбрасывала лёгкое Федькино тело. А Федька думал только, что летать – это здорово! И что, когда вырастет, станет, пожалуй, лётчиком-испытателем.

Когда оба уставали, Федька извлекал из письменного стола маленькую круглую коробочку, где в специальных ячейках ждали своего часа «блохи» – плоские кругляки пяти разных цветов по десяти каждого цвета. В шестой ячейке хранились «лопатки» – пять вытянутых разноцветных треугольников. Выбирая кругляки красного цвета, игрок получал красную «лопатку», которой и понуждал «блох» прыгать, надавливая на них широким концом. Суть игры заключалась в том, чтобы загнать всех своих «блох» в «корзину» – небольшое углубление в крышке коробочки.

Играть всего удобнее было на ковре. И мальчики часами просиживали на полу, гоняя «блох».

А ещё устраивали под столом домик, завешивая просветы одеялом. И тогда столешница служила им крышей, а одеяла стенами. В домике можно было делать всё, что угодно: есть сухари, играть при свете ночника в карты, пробовать курить, но самое главное – рассказывать страшные истории. Ничего так не любил Федька, как слушать про чёрную руку, про чёрта с красными зубами, про старуху-колдунью, пожиравшую детей...

– Раз послала мама свою дочку в магазин за занавесками, – глухим шёпотом начинал свой рассказ Володя. – И говорит: «Любые занавески покупай, а чёрные не покупай!» Девочка пришла в магазин и спрашивает: «У вас есть занавески?» А продавщица говорит: «Только чёрные». А девочка забыла, что ей мама сказала и купила чёрные занавески. Вот приносит она их домой, а мама ей говорит: «Что же ты, дочка, наделала! Зачем ты купила чёрные занавески? Теперь мы все умрём!» Повесили они чёрные занавески и легли спать. А ночью занавески упали, и из них вышли чёрные чудовища и задушили дедушку. Утром семья просыпается, а дедушка задушенный. На следующую ночь опять семья легла спать, а занавески упали и из них вышли чёрные чудовища и задушили бабушку. Утром семья просыпается, а бабушка задушенная. А потом задушили папу и маму. Девочка осталась одна и вызвала милицию. Милиционер пришёл и спрятался под кровать. Ночью легла девочка спать, а занавески упали и из них вышли чёрные чудовища и хотели задушить девочку. Но милиционер выскочил из-под кровати и стал стрелять в чудовищ. Тогда чудовища опять превратились в чёрные занавески и сгорели...

Федька слушал, раскрыв рот, и сердце его приятно ныло. И замирал Федька в упоении, и, казалось, готов был всю жизнь слушать. И где-то под ложечкой у него сосало, и волосы прилипали ко лбу, когда представлял он себя на месте легкомысленной девочки. И страшно было Федьке, и сладко!..

Оказавшись вдруг в темноте, Федька нисколько не удивляется и не пугается, а только, подошед к окну, с горечью думает: «Опять Чубайс свет выключил!» Кто такой этот Чубайс, и зачем он так часто выключает свет в их посёлке, Федька не знает. Но зато всякий раз, как только гаснет электричество, взрослые ругают Чубайса на чём свет стоит. Мать говорит, что Чубайс «пьёт нашу кровь», а отец сокрушается, что «никакая зараза его не берёт!». И в Федькином воображении Чубайс предстаёт кем-то вроде Кощея или вампира Дракулы, о котором рассказывал Федьке Володя. Само имя «Чубайс» кажется Федьке страшным и непонятным, точно таится в нём какая-то угроза; и одновременно напоминает другие страшные и непонятные имена. И Федька рисует себе существо могущественное, жестокое и беспощадное. Наводящее ужас и вершащее судьбы, могущее так запросто выключать электричество.

Федька уверен, что смерть Чубайса очень надёжно спрятана – на манер Кощеевой смерти. А иначе совсем непонятно, почему он безнаказанно «пьёт кровь», почему никто не может с ним сладить, и почему «никакая зараза его не берёт». И втайне Федька мечтает когда-нибудь сразиться с Чубайсом, чтобы никто не смел выключать свет в их посёлке!

В окне Федька едва различает утонувшие во мраке дома, ослепшие фонари, уныло и бестолково торчащие из снега, и сооружения на детской площадке – чёрные, покореженные, похожие на скелеты доисторических животных. Луна рано взошла и висит теперь над соседним домом, не мигая, смотрит на Федьку. И от неё исходит бледный таинственный свет, волнующий Федьку и вселяющий в его душу беспокойство. Звёзды так слабо и болезненно мерцают, что кажется, им лень светить в полную силу. В тёмных окнах дома напротив забрезжили тусклые и унылые огоньки – это люди зажигают свечки и керосинки.

Точно намереваясь заглотнуть светило, приближается к луне курбатое сизое облачко, похожее на разверстую волчью пасть. И Федька видит, как тень от облака скользит по синему в лунном свете снегу.

Выходит из третьего подъезда высокий старик со своей собачкой. И, широко ступая, направляется куда-то прочь со двора. Наверное, у него есть какое-то дело вдали от дома, а может, просто обязательства перед маленьким другом. В любом случае, тьма не в силах помешать ему. Старик, по обыкновению, идёт медленно и о чём-то говорит с собакой. А та, неуклюже переваливаясь на своих коротких лапках и обратив к хозяину мордочку, ловит каждое его слово. И в лунном свете широкошагающий старик с развевающейся по ветру бородой кажется Федьке сказочным великаном. И собака его, так легко понимающая язык хозяина, тоже кажется Федьке необыкновенной, волшебной собакой.

Через двор, опираясь на палку, медленно, с трудом волоча ноги в тяжёлых валенках и обутых поверх калошах, бредёт старуха. В темноте лица её не видно. И оттого эта согбенная чёрная фигура походит более всего на призрак.