Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы Страница 34

Абда вздохнула и сказала тихо, чтобы смягчить смысл своих слов:

— Довольствовался бы ты тем, чем довольствуются остальные!

Мужчина нахмурился. Раздражение на его лице скрывала темнота.

— А в чем моя вина, Абда? Я спрашивал: где же времена Габаля, где справедливая сила? Что заставило род Габаля вновь страдать от унижений? А Занфаль разнес мою мастерскую, набросился на меня и убил бы, если не соседи. Останемся здесь, пока не родишь, — иначе ждет его такая же судьба, как ребенка Сидхума.

Она печально покачала головой.

— Если бы у тебя, Шафеи, было терпение! Ты разве не слышал, что говорят? Скоро аль-Габаляуи выйдет из своего добровольного заточения, чтобы избавить внуков от позора и унижения.

Мужчина глубоко вздохнул и усмехнулся:

— Говорят… Я слышу эти разговоры с детства. Но правда в том, что наш дед закрылся от нас, а его управляющий присвоил себе все, кроме, конечно, той части, которую отдает охраняющим его надсмотрщикам. Занфаль, отвечающий перед ним за род Габаля, получает деньги и набивает себе брюхо, как будто не было в нашем квартале самого Габаля, как будто не лишил он глаза Даабаса за выбитый им глаз Каабальхи.

Женщина, еле различимая в плотной темноте, замолчала. Утро ей было суждено встретить среди незнакомых людей. Чужие станут ее новыми соседями, и их руки примут новорожденного. Он вырастет на чужой земле, как ветка, оторванная от дерева. А женщина хотела остаться жить в своем роду. Она носила еду мужу в мастерскую, садилась вечером перед окном и слушала ребаб слепого поэта дядюшки Гаввада. Как чудесно пел ребаб, и как красива была история Габаля! Ночью ему повстречался аль-Габаляуи и приказал не бояться. Аль-Габаляуи обещал ему сочувствие и поддержку, и они одержали победу. Габаль вернулся в свой квартал окрыленным. Что может быть слаще возвращения после разлуки?!

Шафеи вгляделся в меркнущие звезды и светлую полосу на небе.

— Нужно идти, чтобы быть на рынке до восхода, — озабоченно сказал он.

— Но мне бы еще отдохнуть.

— Хватит уже!

Как хорошо было бы жить без Занфаля! Жизнь была бы полна благ, чистой любви, и добрых чувств под небом с мерцающими звездами. Но в ней есть управляющий Ихаб, надсмотрщики Баюми, Габер, Хандуса, Халед, Батыха и Занфаль. Не было ничего невозможного в том, чтобы каждый дом квартала стал подобен Большому Дому, чтобы вместо стона из них доносилась музыка. Но угнетенные продолжают лишь мечтать о несбыточном, как когда-то Адхам. Несчастные, лица их опухли от пощечин, поясницы ломит от пинков, глаза облепили мухи, а в головах роятся вши.

— Почему аль-Габаляуи забыл о нас?

— Бог знает, что с ним творится, — пробормотала женщина.

От отчаяния и гнева мужчина прокричал:

— Аль-Габаляуи!

Ему ответило эхо. Он встал.

— Положись на Бога!

Женщина поднялась, он взял ее под руку, и они зашагали на юг, в сторону рынка аль-Мукаттам.

45

Глаза Абды излучали радость, с лица не сходила улыбка.

— Вот и наша улица! — воскликнула она. — Вот мы и вернулись, слава Богу, Владыке миров!

Дядюшка Шафеи, вытерев пот со лба рукавом накидки, улыбнулся и подтвердил:

— Правда, приятно снова оказаться дома!

Рифаа слушал слова родителей, но его красивое открытое лицо выражало удивление, к которому примешивалась грусть.

— Разве можно забыть рынок аль-Мукаттам и наших соседей? — противился он.

В ответ мать улыбнулась ему, покрывая платком голову, уже тронутую сединой. Было ясно: мальчик привык к местам своего детства так же сильно, как она истосковалась по родной улице. И хотя здесь его ждут забота и ласка, без старых друзей ему будет нелегко.

— Хорошее никогда не забывается, — ответила Абда. — Но это наша родина, здесь наша родня. Они хозяева улицы. Ты полюбишь их, и они примут тебя. Как прекрасен должен быть квартал Габаля после смерти Занфаля!

Но Шафеи засомневался:

— Ханфас вряд ли окажется лучше.

— Однако у Ханфаса нет причин держать на тебя зло.

— Ненависть надсмотрщиков вспыхивает быстро, как фитиль.

— Не думай об этом! — взмолилась Абда. — Мы вернулись для того, чтобы жить мирно. Ты откроешь мастерскую, и она будет приносить доход. Не забывай, что и на аль-Мукаттаме надсмотрщики не оставляли тебя в покое. Всюду люди под их властью.

Семья уже подходила к своему кварталу. Впереди шагал Шафеи с мешком за спиной, за ним следом шли Абда и Рифаа, каждый с большим узлом в руках. Рифаа, высокий и стройный, с ясным лицом, в котором угадывалась скромность и мягкость, был необыкновенно привлекательным юношей. По нему было видно, что он чужой на этой земле. Он с любопытством разглядывал все вокруг, пока его внимание не привлек Большой Дом, одиноко стоявший в начале улицы, за высокой стеной которого качались кроны деревьев. Рифаа долго не сводил взгляда с дома, потом спросил:

— Дом нашего деда?

— Да! — радостно воскликнула Абда. — Видишь, как я тебе рассказывала. Здесь живет твой дед, владелец этой земли и всего имущества на ней. Здесь все принадлежит ему и существует его милостью. Если бы он не закрылся от нас, наша улица была бы самой счастливой!

Шафеи, усмехнувшись, добавил к ее словам:

— Да! И от его имени управляющий Ихаб грабит имение, а жители затравлены надсмотрщиками.

Они неуверенно продвигались по улице вдоль южной стены Большого Дома. Рифаа не сводил глаз с его закрытых окон и дверей. Потом перед ними вырос дом управляющего Ихаба, у распахнутых ворот которого на скамье сидел привратник. Как раз напротив располагался дом главного надсмотрщика улицы — Баюми. У входа стояла повозка, груженная мешками риса и корзинами фруктов. Слуги один за другим вереницей заносили их в дом. Вся улица была большой детской площадкой, где резвились босоногие мальчишки, а их матери сидели на циновках прямо на земле, перебирая фасоль или нарезая зелень. Они рассказывали друг другу шутки, они обменивались новостями, кругом царили шум и суета. Тут раздавался смех, там слышалась перебранка. Как только семейство Шафеи ступило в квартал Габаль, на пути им встретился слепой старик, неторопливо нащупывающий палкой себе дорогу. Шафеи скинул мешок, поставил его на землю и бросился к слепому с возгласом:

— Дядя Гаввад, поэт наш, здравствуй!

Поэт остановился, изо всех сил напрягая слух, в растерянности затряс головой, и сказал:

— И тебе здравствуй! Твой голос я где-то слышал.

— Как ты мог забыть своего друга, плотника Шафеи?!

Лицо старика засветилось, и он воскликнул:

— Шафеи! Боже мой!

Старик раскрыл объятия, и друзья горячо обнялись, привлекая внимание всех, кто находился поблизости. Двое мальчишек, подражая им, тоже принялись обнимать друг друга. Не отпуская руки Шафеи, Гаввад сказал:

— Вас не было с нами двадцать лет, а то и больше. Как стремительно летит время! А что с твоей женой?

— Со мной все в порядке, дядя Гаввад, — откликнулась Абда. — Я молилась, чтобы Бог послал тебе здоровья! А это наш сын Рифаа. Рифаа, поцелуй руку дяде Гавваду.

Рифаа охотно подошел к поэту, взял его руку и поцеловал. Гаввад похлопал юношу по плечу и, проведя пальцами по его лицу, сказал:

— Поразительно! Поразительно! Он так похож на деда!

От этой похвалы Абда засияла, а Шафеи засмеялся:

— Если бы ты видел, какой он тощий, ты бы так не говорил!

— Хотя юноша многое взял от него, аль-Габаляуи, правда, один такой. А чем занимается твой сын?

— Я обучил его плотницкому ремеслу. Но единственный ребенок в семье — всегда баловень! В мастерской его не удержишь, он все больше бродит по пустыне или в горах.

Поэт улыбнулся:

— Как женится, остепенится. А где ты был все это время, Шафеи?

— На рынке аль-Мукаттам.

Старик громко рассмеялся:

— Совсем как Габаль! Только он вернулся оттуда заклинателем змей, а ты как был плотником, так и остался. Хорошо, что твой враг умер, хотя преемник его — того же поля ягода.

— Один хуже другого! — проговорила Абда. — А мы все мечтаем о спокойной жизни…

Мужчины, услышав о возвращении Шафеи, сбежались, бросив все. Они встречали его теплыми объятиями и радостными приветствиями. Окруженный родственниками, Рифаа по-прежнему смотрел на все внимательно и с любопытством. На сердце у него постепенно отлегло, и расставание с аль-Мукаттамом уже не казалось столь тяжелым. Он оглядывался вокруг, пока глаза его не остановились на окне первого дома на улице, в котором он заметил девушку: она с интересом его разглядывала. Стоило их взглядам встретиться, как она отвела глаза и стала смотреть поверх него. Один из друзей отца, заметив это, шепнул:

— Айша, дочь Ханфаса. Один взгляд на нее — и будешь зарезан.

Рифаа покраснел, а Абда оправдывалась:

— Он у нас не такой. Просто впервые очутился в родном квартале.