Маша Трауб - Пьяная стерлядь (сборник) Страница 34

Эта мысль поселилась в голове у Нади не сразу. Но чем больше она об этом думала, тем больше верила, что это возможно. В Тобольске она даже тайно консультировалась с юристом, который сказал, что она может вернуть себе родительские права — нужно только собрать справки, характеристики, тщательно подготовиться и ехать биться за дочь. Юрист согласился Наде помочь.

Она собирала документы — что не числится на учете в диспансерах, что имеет жилплощадь и работу, что ведет трезвый образ жизни и прочая, и прочая. Было все готово. Приближался день рождения Леночки. Надя загадала, что съездит в Москву, но попытается встретиться с Сережей и наконец поговорит с ним. Она чувствовала, что Сережа не будет против, не станет возражать. Не чужие же люди, он ведь ее любил, а она так ему ничего и не объяснила.

Надя собралась в Москву. Как всегда, прямо с поезда поехала к дому. Регина Владимировна с Леночкой уже гуляли — качались на качелях. Потом бабушка решила повести Леночку в парк. Леночка хотела еще покачаться, но Регина Владимировна настояла.

Они шли по дорожке, а Надя шла чуть сзади. Смотрела, как Леночка бойко крутит педали велосипедика, и радовалась. Ей казалось, что все будет хорошо, что все получится. Такое было предчувствие — то ли от солнца, внезапного и яркого, такого, которое вдруг пробивается поздней осенью, то ли от того, что адвокат заверил Надю, что они обязательно своего добьются и Надя получит возможность если не забрать дочь насовсем, то хотя бы регулярно ее видеть. И Регина Владимировна не сможет им препятствовать.

Регина Владимировна шла тяжело, вперевалку. На фоне тонюсенькой Леночки бабушка выглядела монументом, огромной скалой, и Надя не знала, как пробиться к дочери сквозь эту огромную женщину, которая почему-то ее невзлюбила с первого дня и, не задумываясь, лишила и мужа, и дочери. Лишила жизни. И за что она так поступила с ней, Надя не знала, хотя тысячу раз спрашивала у себя — за что ей досталась такая судьба? Леночка была уже в теплой куртке, и Надя машинально отметила, что она ей мала, рукава уже едва достают до запястья.

В маленьком, мелком, буквально по колено, прудике плавали утки. Регина Владимировна полезла в сумку и достала половину батона — чтобы Леночка могла покормить уточек. Утки устроили себе гнезда на другом берегу. Через пруд был опрокинут горбатый шаткий мостик. Надя его хорошо помнила — еще беременной переходила по нему, боясь провалиться сквозь рассохшиеся бревнышки. Мостик за эти годы так и не отремонтировали, он стонал от каждого шага.

Леночка слезла с велосипеда и послушно дала бабушке ручку. Другой рукой она крепко сжимала пакетик с хлебом. Регина Владимировна держала Леночку и толкала велосипед. Надя остановилась на берегу и решила, что дождется их и на обратном пути обязательно подойдет к Регине Владимировне. Вместе дойдут до дома, а там видно будет. Наде хватит времени все рассказать бывшей свекрови. И уж из парка Регина Владимировна ее не выгонит, как из квартиры. Не скажет — убирайся. Не хлопнет дверью.

Надя задумалась и не сразу поняла, что случилось. А когда поняла, приросла к земле. Она так и не сдвинулась с места. Стояла столбом и, как рыба, открывала рот. Она не могла закричать — мычала и подвывала от бессилия, как будто кто-то перекрыл ей клапан в горле и перерезал голосовые связки.

Навстречу Регине Владимировне и Леночке по мосту шел мужик — пьяный забулдыга, каких в парке можно было встретить часто. Мужик шел, раскачиваясь, и на середине не удержался на ногах. Взмахнув руками, он упал на Регину Владимировну, и они рухнули с мостка в воду. Мужик, хоть и был пьян, быстро встал на ноги, отряхнулся и поковылял к берегу, ругаясь матом и отплевываясь, а тучная Регина Владимировна еще долго стояла на карачках, пытаясь подняться. Она и дома с трудом вставала после мытья полов, в два захода: сначала опиралась на одну ногу, потом подгребала другую, а тут от неожиданности и из-за мокрой одежды бултыхалась в мутной луже, не в силах обрести равновесие. Но не это заставило Надю потерять голос. Не это стало причиной ее очередного нервного припадка, после которого она так и не пришла в себя.

Падая, Регина Владимировна так и не выпустила из своей ладони ручку Леночки и утянула ее за собой. Леночка же вцепилась в пакетик с хлебом для уточек и не могла себе помочь. Одной рукой она сжимала руку бабушки, другой — пакет с хлебом. Она упала в пруд плашмя, лицом, как потом сказали врачи — захлебнулась сразу же.

Надя видела, как к Регине Владимировне бросились люди, как какая-то женщина закричала, как начали вытаскивать Леночку и делать ей искусственное дыхание. Она видела, как приехала «Скорая», которая забрала Леночку. Видела Регину Владимировну, которая истошно кричала: «Лена! Лена!»

Пока одна группа людей обступила Регину Владимировну, другие прохожие стояли над Надей, которая билась в припадке. Опять закричала какая-то женщина, опять кто-то побежал вызывать «Скорую». Надя слышала, как кто-то посоветовал положить ей между зубов палку — чтобы язык не прикусила, и чувствовала, как какой-то парень засовывает ей в рот грязную кору дерева. Это было последнее, что она помнила — мерзкий, горький с гнильцой вкус у себя во рту.

Надя сначала лежала в московской больнице, потом ее перевели в Тобольск. В редкие минуты просветления она видела перед собой лицо мамы, папы и мужа. Но эти минуты случались все реже. Надя так и не выкарабкалась. Около года она провела в психиатрическом отделении и потом, наконец, отмучившись, умерла. Муж воспитывал сына сам, а Надины мама и папа остались одни и как-то доживали.

Регину Владимировну в парке видели почти каждый день. От нее старались держаться подальше, особенно мамы с колясками. Она подходила к каждой, заглядывала в глаза и спрашивала, не видели ли девочку на велосипеде. Девочка потерялась, уехала вперед на трехколесном велосипеде. Худенькая такая, в курточке красной. Не видели? Мамы отвечали, что не видели, и старались побыстрее убежать от этой страшной, огромной, расплывшейся, явно больной женщины с давно не мытыми волосами, в грязной кофте.

— Лена! Лена! — кричала Регина Владимировна на весь парк и шла дальше, подходя к очередной женщине с коляской: — Вы девочку не видели?

Тот горбатый мосток через пруд наконец рухнул. Теперь, чтобы покормить уток, приходилось давать круг в объезд. Новый мост никто ставить не собирался. Бабули, которые гуляли в этом парке каждый день, говорили, что и не надо ставить — одни беды от него, и пугали молодых мамочек рассказом об утопшей девочке.

Сережа остался жить в каком-то богом забытом городке поселкового типа, где у него случился очередной «экспедиционный роман». Домой, к матери, приезжал редко. Детей у него не было. Он и не хотел.

Лифт

Надежду Кирилловну в подъезде терпеть не могли, как и ее йоркширского терьера по кличке Максик. Она начинала скандалить уже с утра, как только выходила с собакой на прогулку. Консьержке доставалось за плохо вымытый пол, за то, что Надежда Кирилловна опять всю ночь не сомкнула глаз, слушая, как хлопает подъездная дверь.

— На ночь надо запирать, — говорила она.

— Люди же возвращаются, гости, работа, — оправдывалась консьержка Алла.

— Приличные люди по ночам не шляются, — стояла на своем Надежда Кирилловна.

Алле почти исполнилось шестьдесят, у нее были внук и беременная невестка, а еще дом в Ставрополе, в котором нужно было достраивать второй этаж. И сердце болит, и давление скачет.

Надежде Кирилловне недавно исполнилось семьдесят семь. Каждый день рано утром в розовых кроссовках она выводила Максика на прогулку. Каждый день она отчитывала Аллу то за пол, то за палисадничек, разбитый перед каждым подъездом. В обязанности консьержки входили прополка, полив и высадка новых растений. Алла не любила копаться в земле, рука у нее была тяжелая, ничего не приживалось. И Надежда Кирилловна, особенно поздней весной, сообщала Алле, что консьержка из соседнего подъезда следит за цветами лучше. И сирень у нее зацвела. А через дом даже альпийская горка есть. Очень красиво. И только около их подъезда растут чахлые бархатцы, приткнувшиеся сбоку ромашки и нет ни одного розового куста.

— Вот в Англии за такой сад вам было бы стыдно, — говорила Надежда Кирилловна.

— Мы ж не в Англии, — отвечала Алла.

— И очень жаль!

Каждый день Надежда Кирилловна сообщала Алле, что она происходит из очень древнего уважаемого рода. И если бы они были в Англии, то она была бы как минимум баронессой. И хотя здесь она — обычная пенсионерка, дела это не меняет.

Терьер Максик был под стать своей хозяйке. Он совершенно четко осознавал себя йоркширским терьером и кидался на всех собак. Большие собаки смотрели на него с недоумением и не проявляли должного уважения, отчего Максик начинал биться в истерике.