Дэйв Эггерс - Душераздирающее творение ошеломляющего гения Страница 34

— Знаешь, Тоф, с тобой вообще прикольно тусоваться. Надо нам будет вместе сходить куда-нибудь, взять по пивку…

В итоге появился Стивен.

Я целую Тофа в лоб, который прикрыт надетой задом наперед бейсболкой. От нее пахнет мочой.

— У тебя бейсболка пахнет мочой, — говорю я.

— Ничего подобного, — говорит Тоф.

Пахнет.

— Пахнет.

— С чего бы это она пахла мочой?

— Может, ты на нее помочился?

Он со вздохом снимает мои руки со своих плеч.

— Я на нее не мочился.

— Может, нечаянно?

— Заткнись.

— Не говори «заткнись». Я уже просил.

— Ладно, извини.

— Стивен, — прошу я, — вы бы не могли понюхать его бейсболку и сказать, пахнет ли она мочой?

Стивен не считает вопрос серьезным. Он напряженно улыбается, но не выказывает ни малейшего намерения нюхать бейсболку.

— Ну и ладно, — говорю я. — Счастливо, Тоф, увидимся… наверное, завтра.

И — прочь из дома, по ступенькам, потом в машину, и пока я задним ходом выезжаю по дорожке, меня охватывает привычная эйфория, которая…

Свобода!

…заполняет все мое существо. Тут я часто громко хохочу, хихикаю, несколько раз хлопаю по рулю, гримасничаю, вставляю в магнитофон правильную кассету…

На сей раз такое длится секунд десять-двенадцать.

К тому моменту, когда я заворачиваю за угол, я уже окончательно убежден (в голове проносятся пророческие видения — и так бывает всякий раз, когда я его где-нибудь оставляю), что Тофа убьют. Ну конечно же. Нянька вел себя странно, слишком спокойно, слишком непритязательно. А в глазах у него читались планы. Конечно. Ясно с самого начала. Но я проигнорировал эти сигналы. Тоф рассказывал, что Стивен чудаковатый; несколько раз упоминал, что он жутко смеется, приносит с собой и готовит вегетарианскую пишу, — а я от Тофа просто отмахивался. И теперь, если что-нибудь стрясется, виноват буду я один. Он хочет вытворить с Тофом что-нибудь ужасное. Он хочет его растлить. Пока Тоф спит, он применит воск и веревку. Варианты проносятся у меня в сознании стремительными карточками с урока педофилии: наручники, половицы, клоунские костюмы, кожа, видеокассета, клейкая лента, ножи, ванны, холодильники…

И Тоф уже не проснется.

Надо разворачиваться. Не надо делать глупостей. Совершенно ни к чему так рисковать. Я вполне могу обойтись, вполне могу никуда не ездить. Все это идиотизм, ребячество, неразумие. Надо возвращаться.

Нет, я должен ехать. Я ничем не рискую.

Нет, рискую.

Ради этого стоит и рискнуть.

Черт, какое же я дерьмо.

Я открываю окно и прибавляю громкость. Совершаю двойной обгон, выезжаю на трассу и мчусь к Бэй-бриджу, на семидесяти в час по левой полосе, вдоль воды.

Сквозь контрольный пост, под светофор, по пандусу и на мост. Вот теперь уже не свернуть. Слева — оклендские верфи и плакат, уговаривающий экономить воду.

Когда я вернусь домой, дверь будет распахнута настежь. Нянька исчезнет, будет царить тишина. И тогда я сразу пойму. В воздухе запахнет чем-то по-настоящему непоправимым. На ступеньках к комнате Тофа будет кровь. И на стенах пятна, кровавые отпечатки рук. Издевательское послание от Стивена ко мне — может, видеокассета со всем… И в этом виноват буду только я один. Тельце, скорчившееся, посиневшее… Он, этот нянька, стоял здесь и уже знал все заранее; когда они здесь стояли, я почувствовал — что-то не так; понял — все не так, все неправильно… и все-таки я уехал. Как же это? Каким надо быть чудовищем… Люди все узнают. Я буду знать все и не стану протестовать. Назначат слушания, состоится процесс, показательный…

— Расскажите, как вы познакомились с этим человеком, с нянькой.

Мы нашли рекламку на доске объявлений.

— Сколько времени вы беседовали с ним перед тем, как решили воспользоваться его услугами?

Минут десять. Двадцать.

— По-вашему, этого достаточно?

Мне показалось, что да.

— Но вы ничего конкретно не знали об этом человеке?

Знал, что он шотландец. Или англичанин.

— Или ирландец.

Да. Или ирландец.

— Куда вы направились, когда оставили брата?

Отдохнуть. В бар.

— В бар. И что вас там ждало, в этом баре?

Друзья. Люди. Пиво.

— Пиво?

Наверное, дегустация.

— Дегустация?

Пива. У некоторых марок бывают.

Скажу честно: мне просто очень хотелось вырваться. Не так важно, что мы будем делать. Поймите: в тот период я уезжал на вечер в лучшем случае раз в неделю; порой — раз в десять дней; и если мне удавалось заполучить няньку в вечер, когда что-нибудь происходило, я терял голову; убегал пораньше, чтоб оставалось больше свободного времени, просил няньку прийти в шесть, в семь, когда угодно — и сразу мчался в город, чтобы поужинать с теми, кто там ужинает; иногда они просто сидели, обычно у Муди, смотрели кабельное телевидение, настраивались — и я был с ними, сидел на диване, с пивом из холодильника, наслаждался каждой минутой, ведь я не знал, когда выпадет следующий случай; они вели себя как ни в чем не бывало и даже не подозревали, как для меня важно все происходящее, и пускай я вел себя чуть-чуть истерично, чуточку слишком напористо, слишком громко смеялся, слишком быстро пил и доставал из холодильника еще, и никаких проблем, о’кей, и не оставлял надежду на что-нибудь: мы поедем в какое-нибудь славное место, и вечер будет зачтен, станет достоин того, компенсирует постоянную тревогу черно-красных тонов и видения — порой мне бывало так неприкаянно, ведь если неделями не общаться со сверстниками, возникает ощущение, что попал в чужую страну, где никто не понимает твоего языка…

Через мост. Встречный ветер заполняет машину. Я увеличиваю громкость. Резкий поворот направо, вниз и полмили к югу, а по темному заливу плавают танкеры, они томятся и хотят прикоснуться к Окленду.

Храбро ли остаться?

Или храбрее уехать?

Предательство. Машины «скорой помощи» уже подъедут. Будут гореть фары. Весь квартал встрепенется и засияет, как на карнавале. Но тихо. Только огни — и шепот. Все спрашивают, где я. А что родители малыша? Они — что? Тогда где его брат? Он — что?

Справа — Остров Сокровищ, потом Алькатрас, потом — бухта, океан. В тоннеле мы — словно космические корабли, машины мчатся, сменяя полосы, голодные, ищущие; как пули, что летят по стволу; а за тоннелем — большой город с тысячами маленьких трубочек «Лайт-Брайта», пронзившие черный бумажный лист ночного пейзажа[74].

Будет маленький гробик. Я приду на панихиду, но все всё узнают. Будет суд, приговор и смерть на электрическом стуле. Или на виселице, пускай будет виселица; мне захочется, чтоб было больно и медленно, чтобы загорелись и взорвались вены…

О если бы не унизительная эрекция в финале…

В коричневом свете пещеристого бара Брент все еще пытается придумать своей группе название. Сейчас они именуются «Боги ненавидят Канзас», по названию научно-фантастического романа 60-х[75], но это название было в ходу уже полгода, и теперь пора двигаться вперед. Брент устраивает опрос, а предложенные варианты записывает на длинном тонком листе бумаги, напоминающем маленький свиток:

«Скотт Беовульф»[76]

«Ван Гог Дог Гоу»[77]

«Ион и Понтий Пилат»[78]

«Джерри Луис Фарракан»[79]

«Пэт Бьюканитар»[80]

«Каджагу-губернаторские выборы»[81]

«Спайк Ли Майор Том Дик и Гарри Конник-Джуниор Минтс»[82]

Большинство названий — в том же духе, с совмещением двух или нескольких культурных знаков, в идеале — одного «высокого» и одного «низкого», в целом выходит что-то претенциозное и нарочито бессмысленное. Другие, в основном местные, рок-группы, уже застолбили эту территорию: «Джей-Эф-Кей-Эф-Си»[83], «Рабские апартаменты Томаса Джефферсона»[84], «Принц Чарлз Нелсон Райли»[85].

Мы с Брентом, а также все остальные, стоим на втором этаже бара и смотрим на сотню голов тех, кто внизу, попивая разливное пиво, которое здесь же и варят. Мы знаем, что пиво варят здесь, потому что прямо там, за стойкой бара, стоят три огромных медных цистерны, из которых отходят трубы. Так делается пиво.

Все в сборе: Брент, Муди, Джессика, Кей-Си, Пит, Эрик, Флэгг, Джон — все это люди, которых я знаю по старшим классам и раньше, по средней школе и младшим классам, и даже раньше, все из Чикаго, все недавно закончили институты, и все живут здесь — иллюстрация странной массовой миграции: нас здесь человек пятнадцать, и еще больше каждый месяц прилетают в Сан-Франциско по разным поводам или без особого повода. Естественно, никто не переехал, чтобы найти себя на местном рынке труда, который можно назвать каким угодно, только не привлекательным. Пока что все мы перебиваемся кое-как на временных работах, самых разных. Джессика работает нянькой в Санта-Розе, Кей-Си преподает в шестом классе католической школы для девочек; Эрик учится в аспирантуре в Стэнфорде, а Пит — член какого-то сомнительного иезуитского волонтерского корпуса (или секты) и живет с полудюжиной других волонтеров в Сакраменто, работает в «Союзе защиты прав заключенных» и редактирует популярный журнал «Калифорнийский узник».