Ирина Волчок - Прайд окаянных феминисток Страница 34

Наталья встала, не одеваясь, торопливо прошлепала к окну, выглянула в форточку, на всякий случай прикрываясь занавеской. Вот они все, никуда не делись. Ходят на цыпочках вокруг уже почти накрытого к завтраку стола, бесшумно плавают, как рыбы в аквариуме, беззвучно разевают рты, объясняясь исключительно при помощи мимики, таскают в плавниках всякие чашки-ложки, сахарницы-масленки…Полина уронила брату на ногу разделочную доску, тот вытаращил глаза, поджал ногу, беззвучно, но очень понятно проартикулировал: «Пулька, я тебя выпорю», — и свирепо грозит сестре кулаком. Опуская ногу, наступил на что-то хрусткое…

а, яичная скорлупа!.. — замер, испуганно косясь на дом и на Полину попеременно, — и теперь уже Полина беззвучно и тоже очень понятно артикулирует: «Тише ты! Разбудишь!» Вера-Надя одновременно наклонились за упавшим полотенцем, столкнулись лбами, выпрямились, обе держа полотенце, одновременно потянули его каждая в свою сторону, одновременно выпустили, полотенце опять упало, они опять наклонились за ним — и опять столкнулись лбами. Выпрямились, так и не подняв полотенце, и беззвучно захохотали, глядя друг на друга. И Любочка, сидящая на шее Бэтээра, беззвучно захохотала, зажимая рот обеими ладошками. И Наталья засмеялась. Действительно, цирк. Что это они тут за пантомиму показывают?

Бэтээр быстро оглянулся, засиял, как красно солнышко, и громко пропел придурковатым голосом:

— Доброе у-у-утро, тетя Наташа! Как спалось? Что во сне снилось?

Как ни в чем не бывало! Ни стыда, ни совести у человека! И это после того, что она видела во сне! Детей бы постеснялся!

Наталья шарахнулась от окна, больно ударилась бедром о спинку кровати — и пришла в себя. Что это она, в самом-то деле? При чем тут ее сон? Он-то ее сна не видел, так что почему бы ему и не вести себя, как ни в чем не бывало? Нет, все равно ни стыда, ни совести…Наяву вчера в розовых кустах он тоже вел себя не намного лучше, чем во сне. А утром — как ни в чем не бывало!

Прислушиваясь к внезапно возникшему шуму, звону и многоголосому хохоту за окном, она взялась было за нарядное летнее платьице, но тут же передумала и торопливо влезла в свой заслуженный полосатый халат. С какой стати наряжаться с утра пораньше? Еще чего! Много чести…Она не собирается производить впечатление на…Ни на кого она не собирается производить впечатление. Разве только на юристов, которых привезет сегодня мама Анны. Вот перед их приходом и переоденется.

В комнату заглянула Надя, весело затараторила:

— Тетя Наташа, это дядя Тимур сказал, чтобы мы вас не будили. Дядя Тимур сказал, что вчера он вас допоздна задержал, так что сегодня вы пусть как следует выспитесь. Вы выспались тетя Наташа? Пойдемте завтракать, мы уже все сами приготовили, а дядя Тимур колбасу на прутиках зажарил, на костре. Мы сами хотели, но дядя Тимур сказал, что это не женское дело. Представляете? Вот смешной!

— Ага, — проворчала Наталья, безуспешно пытаясь хоть сколько-нибудь пригладить щеткой растрепанную копну волос. — Не женское дело, как же… Такая сложная работа! А женское дело — это картошку чистить и посуду мыть, правильно?

— А вот и нет! — еще веселее затараторила Надя. — Это тоже не женское дело! Дядя Тимур сказал, что женское дело — это поливать колбасу кетчупом, есть и хвалить того, кто ее пожарил! А посуду мыть — это тяжелая мужская работа! И ответственная! Потому что женщины обязательно что-нибудь уронят и разобьют! Вот смешной, да?

— Смешной, — сухо согласилась Наталья, плюнув на глупую затею причесаться с утра пораньше и повязывая голову белой косынкой. — Очень смешной, да…Правда, я его шутки не всегда понимаю…

Вера сунула нос со двора в форточку, нетерпеливо закричала:

— Ну, где вы все там? Дядя Тимур говорит, что колбасный шашлык вкусный, пока горячий!

Веру от окна отодвинула Полина, тоже сунула свой курносый нос в форточку, важно сказала:

— Не обращайте внимание, тетя Наташа. Собирайтесь спокойно. Сколько надо, столько и подождем.

— Иди, Надя, я сейчас, — хмуро буркнула Наталья. — Мне еще умыться надо и вообще…

Вообще-то ей надо было в туалет, а идти туда — мимо стола за домом, мимо всей честной компании с дядей Тимуром во главе. Или обходить дом с другой стороны, продираясь сквозь заросли сирени и гигантскую крапиву, которую давно пора вырубить, да все руки не доходили. Дядя Тимур, дядя Тимур! Одни неприятности от этого дяди Тимура… Это же не крапива, это же клубок ядовитых змей! Она предусмотрительно надела бабушкину кофту с длинными рукавами, но на обратном пути змейская крапива ее все равно пару раз достала. Ноги — ладно, а вот что на щеке россыпь волдырей — это обидно, это все сразу заметят.

Может быть, все и заметили, но высказался только Полинин брат.

— Ой, что это? — тревожно спросил он и потянулся к ее ноге, когда она проходила мимо него к своему месту за столом. Поднял глаза, увидел ее щеку и еще больше затревожился: — Ой, и на лице! Прямо под глазом! Что это такое?

— Аллергия, — равнодушно сказала Наталья, торопливо огибая его протянутую руку. — Это не заразно. И вообще пустяки, скоро пройдет.

Вера-Надя переглянулись, одинаково шевельнув бровями: что, крапивных ожогов они не видели, что ли? Но промолчали. Раз уж тетя Наташа говорит, что аллергия, — пусть считается, что аллергия. Полина, наливая Наталье чай, наклонилась и близко заглянула в лицо, озабоченно шепнув на ухо: «Правда, что ли?» Наталья отрицательно качнула головой, и Полина успокоилась. Любочка, сидящая на коленях у Полининого брата, внимательно посмотрела на Наталью, понимающе и снисходительно улыбнулась и уткнулась в чашку. Только Полинин брат все никак не мог угомониться:

— Как это — пустяки? — вполне всерьез возмутился он. — Как это — пройдет? Ничего само не проходит! К врачу надо немедленно! Что за легкомыслие такое! Аллергия — это может быть очень опасно, я знаю, у Костиной матери аллергия на шерсть, так она однажды чуть не задохнулась…А на что аллергия-то?

— На врачей, — злобно сказала Наталья. — И на глупость…И на нарушение режима…И на…

Она чуть не ляпнула «и на непристойные сны», но вовремя замолчала и принялась свирепо вгрызаться в кусок колбасного шашлыка, чувствуя, как огнем заполыхало лицо. Вот черт, наверное, на красной щеке крапивный ожог еще заметнее.

— Это на нервной почве, — вдруг авторитетно заявила Любочка и тяжело вздохнула. — Все болезни от нервов. Тетя Наташа всю ночь не спала, я слышала. А когда я совсем проснулась, она спала, но ей черт снился. Она сама спала, а сама говорила: черт, отпусти меня сейчас же.

Все как по команде с изумлением уставились сначала на Любочку, а потом — на Наталью. Наталья чуть колбасным шашлыком не подавилась, закашлялась, торопливо хлебнула остывшего чаю и принялась вытирать выступившие на глазах слезы кухонным полотенцем. Неужели правда говорила? Кошмар. А Любочка, значит, слышала. Караул. Что еще слышала Любочка? Ужас…

— Ну и как, отпустил? — вдруг с интересом спросил Полинин брат при общем настороженном молчании.

— Что? — Наталья отдышалась, бросила скомканное полотенце на стол и посмотрела на него.

И увидела его довольную физиономию. Дово-о-ольную физиономию, по которой бродила хитрая ухмылка. Ухмылка была не явная, бродила где-то внутри, и только иногда то из глаз выглядывала, то край рта цепляла…

— Черт этот послушался? Отпустил?

Ухмылка тут же аукнула в его голосе.

— А…Конечно, — холодно сказала Наталья. Терпение, терпение и еще раз терпение. Глубокий вдох, медленный выдох… — Конечно, отпустил, куда ж ему деваться. Я его пристрелила.

— Как вы могли? — вскричал Полинин брат с негодованием. Ухмылка нырнула в это негодование и выдувала на поверхность пузыри, которые при каждом слове лопались с потайным хихиканьем. — Как это негуманно! Боже мой, бедный черт! Он, можно сказать, со всей душой — а тут мастер спорта! С ружьем! Нашел, кому сниться…Глупый черт, как же он так неосмотрительно…Да и вы тоже хороши. Чуть что — сразу стрелять! Разве так можно? А вдруг он больше не приснится?

Вера-Надя посмеивались, поглядывая на Полининого брата и под шумок уминая по четвертому прутику колбасного шашлыка, Полина задумчиво кусала губы и глядела на брата неодобрительно, Любочка не обращала внимания на его трепотню, увлеченная клубничным вареньем. Наталья сердилась.

— Для него же лучше, если не приснится. Я лучше розовую линейку во сне буду видеть, чем всяких…чертей. Даже если в ней все тридцать сантиметров.

Она с удовольствием отметила, что ухмылка Полининого брата исчезла, уступив место искреннему непониманию. То-то. Сейчас он будет понимать еще меньше.

— Девочки, вы не помните, сколько сантиметров в розовой пластмассовой линейке?

— Девятнадцать, — сказала Вера.