Орхан Памук - Новая жизнь Страница 34

Наступило долгое молчание. Прикрыв рукой глаза, я смотрел из окна. Шелковица слегка трепетала на ветру. Родная моя, наша шелковица трепещет даже от легкого ветра. Молчание. Джанан тоже дрожит, а время летит быстро.

Так очень быстро наша комната превратилась в комнату больного. Я ходил взад и вперед, и мне надоели стол, стакан и журнальный столик, уже ставшие хорошо знакомыми и слишком личными вещами. Пробило четыре. Сядь ко мне сюда, на кровать, попросила она. Я потрогал ее ноги через одеяло. Она улыбнулась, сказала, я очень хороший. Закрыла глаза и сделала вид, что спит. Нет, действительно уснула. Уснула? Уснула.

Я заметил, что хожу по комнате. Гляжу на часы, наливаю воду из графина, смотрю на Джанан, ничего не решая. И просто так глотаю таблетку аспирина. Когда она открывает глаза, вновь и вновь кладу ей руку на лоб, проверяя температуру.

Часы будто гнали время вперед, но оно на миг остановилось, полупрозрачная пелена, окутавшая меня, прорвалась, и Джанан села на кровати. А потом вдруг оказалось, что мы жарко обсуждаем стюардов, один из которых сказал, что когда-нибудь сядет в кресло водителя и поведет автобус в неизвестную страну. Другой сказал: уважаемые пассажиры, у нас есть подарок от нашей автобусной компании — бесплатная жвачка, угощайтесь, пожалуйста; а потом, не сумев удержаться, добавил: братцы, не жуйте так много, она с опиумом, — чтобы пассажиры сладко спали, думая, что мирным сном обязаны автобусным рессорам и искусству шофера, который никогда не обгоняет машины справа, и помнили о том, что наша фирма и наша машина — очень хорошие. А помнишь, Джанан, стюарда, которого мы встречали в разных автобусах, помнишь, что он сказал? Вот мы смеялись! Он сказал: братец, я еще в первый раз заметил вас, ведь я знал, что вы вместе сбежали, а сейчас вижу у тебя, сестричка, кольцо, тогда поздравляю, значит, вы поженились.

Ты выйдешь за меня замуж? Мы видели много сцен, озаренных сиянием этих слов: влюбленных, гуляющих под деревьями и обнявших друг друга, влюбленных под фонарем или в машине, на фоне моста через Босфор, влюбленных под дождем; в иностранных фильмах богатый парень часто спрашивает у соблазнительной красавицы, перед тем как нырнуть в бассейн: ты выйдешь за меня? Так как я ни разу не видел, чтобы этот вопрос задавали девушке с красивой шеей в комнате, где она лежит больная, то мне не верилось, что эти слова вызовут у Джанан те же чувства, которые вызывают волшебные слова в фильмах. А еще я все время думал о храбром комаре, летавшем по комнате.

Я посмотрел на часы, и меня охватила тревога. Я проверил температуру и заволновался. Покажи мне язык, попросил я; она высунула язык с острым розовым кончиком. Я лег на нее и взял ее язык в рот. Мы пролежали так некоторое время, Ангел.

— Не надо, милый, — сказала она потом. — Ты замечательный, но давай не будем.

Она уснула. Я прилег на край кровати рядом с ней и стал считать ее вдохи. Позднее, когда уже вот-вот должно было взойти солнце, я снова и снова думал: я скажу ей — Джанан, я на все готов ради тебя, Джанан, разве ты не понимаешь, как я сильно люблю тебя… Одни и те же слова… Потом я думал: что-нибудь совру, и мы опять поедем, но теперь я и сам толком не знал, куда надо ехать. К тому же я заметил, что начал бояться смерти — после того, как познакомился с безжалостными «часами» Доктора Нарина и провел с Джанан ночь в этой комнате.

Ангел, ты знаешь, бедный парень лежал рядом со своей любимой, слушая до рассвета ее дыхание, глядя на ее ровный упрямый подбородок, на руки Джанан в ночной рубашке, которую дала Гюлизар, на то, как разметались по подушке волосы, как медленно озаряло солнцем шелковицу.

А потом время пошло быстро. В доме послышались легкий шум, звуки осторожных шагов мимо двери, шум ветра, стучавшего в окно, мычание коровы, шум автомобиля, кашель, стук в нашу дверь. Тщательно выбритый человек средних лет с огромной медицинской сумкой, слишком похожий на доктора, вошел в нашу комнату, принеся запах жареного хлеба. Губы у него были ярко-красными, как будто он недавно пил кровь, а в уголке рта виднелся уродливый прыщ. Я вдруг представил, что он разденет лежавшую в горячке Джанан и этими губами будет целовать ее дрожащую шею и спину. Пока он вытаскивал из своей мерзкой сумки стетоскоп, я быстро достал свой «вальтер» и вышел из дома, не обращая внимания на расстроенную мать семейства в дверях.

Не замеченный никем, я устремился в ту долину, что показал мне Доктор Нарин. На пустыре, окруженном тополями, где, я был уверен, меня никто не увидит, а ветер не разнесет сплетни, я вытащил пистолет и выстрелил подряд несколько раз. Так я использовал несколько пуль из подарка Доктора Нарина, тренируясь в стрельбе с близкого расстояния. Результаты удручали. Из трех выстрелов я ни разу не попал в тополь, в который целился с четырех шагов. Помню, некоторое время я стоял в нерешительности и пытался собраться с мыслями, глядя на торопливые облака с севера. Страдания молодого Вальтера…[44]

Чуть поодаль я увидел гору, достаточно высокую, чтобы с нее можно было осмотреть владения Доктора Нарина. Я поднялся туда, сел и, несмотря на мысли, навеянные красотой пейзажа, подумал: интересно, в каком убогом месте закончится моя жизнь? Прошло много времени, но мне не явились ни ангелы, ни волшебные феи, ни мудрые старцы, помощью которых обычно пользуются пророки, кинозвезды, святые и политические лидеры в столь трудные моменты.

Пришлось вернуться в особняк. Ужасный врач с окровавленными губами уже напился крови моей Джанан, а сейчас сидел и пил чай с мамой и дочками-розами. Когда он увидел меня, его глаза засветились от радости, он собирался дать мне совет.

— Молодой человек! — сказал он мне.

Моя жена простудилась, у нее тяжелый грипп. Она на грани серьезного срыва из-за усталости, измотанности и бессонницы. Как мне удалось так ее утомлять? Как я могу столь дурно обращаться с ней? Мать и дочери смотрели на молодого мужа с подозрением.

— Я дал ей сильное лекарство, — сказал врач. — Она пролежит в кровати неделю.

Неделю! Пока этот шарлатан наскоро умял еще два миндальных печенья и собрался наконец уходить, я подумал, что семи дней мне будет предостаточно. Джанан спала. Я забрал из комнаты несколько пустяковых вещиц, которые могли мне пригодиться, записки из архива и деньги. Я поцеловал Джанан в шею. Торопливо вышел из комнаты, словно солдат-доброволец, который торопится на защиту родины. Потом я сказал Гюлизар и ее матери, что у меня спешное дело, обязательство, от которого невозможно отказаться. Жену свою я поручаю им. Они сказали, что будут ухаживать за ней, словно она их невестка. Я особо подчеркнул, что вернусь через пять дней, и, не оглядываясь на страну ведьм, призраков и разбойников, которую я оставлял за спиной, даже не взглянув на кладбище, где вместо сына Доктора Нарина лежал юноша из Кайсери, отправился в город, на автовокзал.

12

И вот я опять в пути! Эй, старые автовокзалы, развалившиеся автобусы, грустные пассажиры, я приветствую вас! Знаете, когда вы лишены возможности следовать своим обычным привычкам, вам становится грустно, вы чувствуете, что жизнь стала не такой, как раньше. Я решил избавиться от этой грусти, когда старый «Магирус» уносил меня из городка Чатык[45], где тайно властвовал Доктор Нарин. В конце концов, я был в автобусе, пусть даже дряхлом, который кряхтел как старик, запыхавшись на горных дорогах. Но в сердце сказочной книжной страны, оставшейся позади, где-то в комнате лежала больная Джанан, и в той же комнате летал комар, коварно поджидавший ночи, до которого я так и не добрался. Я еще раз все продумал и просмотрел бумаги, чтобы закончить дело как можно скорее и с победой вернуться назад, чтобы начать новую жизнь.

Около полуночи, сидя уже в другом автобусе, я открыл глаза, пребывая между сном и явью, убрал голову от вибрировавшего о стекла и с оптимизмом подумал, что, возможно, здесь впервые смогу увидеть тебя, Ангел.

Мимо окна текли темные равнины, страшные пропасти, реки цвета ртути, заброшенные заправки и рекламные щиты сигарет и одеколона с отвалившимися буквами, но я думал лишь о злодейских планах, эгоистичных мыслях, смерти и книге; я не видел гранатового света экрана телевизора, который мог подстегнуть мое воображение, не слышал душераздирающего храпа беспокойного мясника, возвращающегося домой после ежедневной резни на скотобойне.

В горном городке Аладжаэлли, где автобус оставил меня под утро, время года внезапно изменилось, и наступил не конец лета, не осень — пришла зима. В маленькой кофейне, куда я зашел, чтобы дождаться открытия государственных учреждений, помощник официанта, мывший стаканы, заварил мне чай. У него совсем не было лба, потому что волосы росли прямо от бровей. Он спросил меня, не из тех ли я, кто приехал послушать Шейха. Чтобы убить время, я сказал, что из тех. Он налил мне очень крепкого чаю и не удержался от удовольствия рассказать о чудесных способностях Шейха лечить больных и помогать бесплодным женщинам, но основным его талантом было умение согнуть взглядом вилку и открыть кончиком пальца бутылку пепси-колы.