Вероника Кунгурцева - Орина дома и в Потусторонье Страница 34

Крошечка пробежалась по комнатам, Павлик семенил за ней, она глянула мельком в зеркало, стоявшее на этажерке — и, оторопев, схватила его и придвинула лицо к отражению: ничего себе — и это… она?!

— Мне тут лет десять или… все двенадцать?! — воскликнула Орина.

Павлик Краснов пожал плечами, она протянула и ему зеркало: мальчик, поглядевшись, скривил лицо и пробормотал:

— Ну и рожа мне досталась…

Орина смолчала: впрочем, он был чуть получше лицом, чем Пандора (и уж не страшнее атомной войны, как говорила бабушка Пелагея).

— Пойдем к тебе? — спросила она. — Только подожди, я во что-нибудь переоденусь.

Это оказалось не так-то просто: собственная одежка была ей вся мала, материна велика, а вот платье низенькой бабушки кое-как сгодилось… Крошечка вырядилась так: надела сборчатую юбку, затянув резинку на талии и завязав узлом, простые чулки, кофту оставила прежнюю, поверх напялила черную плюшевую жакетку, а на ноги — бабушкины же суконные боты. Довершал картину материн фетровый капор.

Павлик Краснов был сражен! Но Орина на этом не остановилась — она и Павлику подобрала костюм (у Пандоры-то точно ничего не сыщешь): в ход пошли лыжные шаровары, кофта-самовязка, старый дедушкин пиджак, его же синяя фуражка с дубовыми листочками на околыше и старые кирзовые сапоги, в них Пелагея Ефремовна, надев трое носков, в лес хаживала.

Крошечку сильно беспокоило, есть ли кто дома у Павлика… И в Пандориной «конторе» никогошеньки не оказалось.

— Ну да — Пандора твоя в лесу, сучки рубит. Зайдем после обеда, — хмуро сказала Орина. — Дети как раз вернутся из школы. И мама моя — тоже…

— Давай посмотрим в других избах, — предложил Павлик.

— Конечно, — обрадовалась Крошечка, — ведь кто-нибудь должен быть дома?!

Магазин оказался закрыт: впрочем, он и всегда-то открывался не по часам, а по усмотрению продавщицы; поворотили к Тасе Потаповой домой — но у Потаповых тоже было заперто — как и у Глуховых. Свернули на Долгую улицу, решившись заходить во все подряд дворы: но чужие ворота не открывались, а на крик никто не отзывался. И собаки не встречали непрошеных гостей лаем — может, в будки попрятались?.. А в бараках, с двух сторон длинного коридора, на каждой двери висели замки, замки, замки… Орина все крепче сжимала губы — это было ни на что не похоже. Так не бывает: чтобы никого не было дома!

— Давай зайдем в контору Леспромхоза, ведь директор должен же быть на месте, даже если все рабочие в лесу… — чуть слышно сказала Крошечка, когда они возвращались по пустынной улице.

Павлик Краснов, не глядя ей в лицо, кивнул.

Контора Леспромхоза стояла неподалеку от устья Смолокурки и была, один к одному, похожа на контору Лесхоза, и оба здания были в точности такими же, как дома Потаповых и Глуховых. Дверь в контору оказалась отперта, она была даже распахнута, и оттуда… раздавались голоса! Ребята переглянулись и, забыв о приличиях, не постучавшись, ворвались в святая святых: в кабинет директора…

Крошечка, по малолетству, никогда в жизни здесь не бывала, директора видела только издали, но ей показалось, что это не тот, прежний директор, а какой-то другой, зато на черном клеенчатом диване сидел хороший знакомый — Егор Кузьмич Проценко!

— Здрасьте! — несколько смутилась Орина, сообразив, что делать им тут совершенно нечего, и даже предлога для того, чтобы прерывать беседу взрослых занятых людей, у них нет.

— Вы кто ж такие будете? — спросил, хмурясь, директор, но и Кузьмич их не узнавал: глядел крайне холодно.

Орина замялась, но тут на помощь ей пришел Павлик: дескать, мы такие-то такие, лежали в больнице, пока болели — вытянулись, Кузьмича-де мы знаем.

— А вот вы — кто такой будете? — храбрым эхом обратился мальчик к директору Леспромхоза.

Тот открыл рот, после закрыл, потом опять открыл — и опять закрыл, открыл — и захохотал, а прохохотавшись, воскликнул:

— Вот эт-та я понимаю — нагле-ец! Да Полуэкта Вахрушева весь район знает, да что район — вся республика знает Вахрушева Полуэкта, а этот горбыль красновский не изволит меня знать! Я зато твою мамку как брусовую шпалу знаю! Да и лучше, чем брусовую шпалу. Всякую солнечную трещину могу указать. Чужие дети быстро растут! — обратился он к Проценко. — И это хорошо: нам помощники во как нужны — на дальних рубежах оборону держать! Засеки у нас в лесу поделаны, но мало, мало людей, совсем мало! Придется ставить в строй штукатурную дрань! Я ведь всех мобилизовал, кого мог, — продолжал директор, — фронтовики, бабы, старики, ребятишки — все у меня там, сдерживают натиск врага. Речка — естественная преграда, враг с того берега к нам не суется, моста нет, в лесу на дальних подступах — засеки, и народ мой — там. Так что Поселок пока что наш!

— Это — немцы? — умудрилась вставить свой вопрос-ключик в поток директорской речи Крошечка. — Немцы на нас опять напали?

— Не знаю, не знаю, не знаю! Никто ведь этих врагов близко-то, нос к носу-то не видал, лицом к лицу-то никто с ними не сталкивался, разве только те — на засеках, но с ними у меня связи нет. Нету, нету, ребятушки, связи… Туман, сплошной туман… А наверху и не чешутся! Как меня повторно сюда назначили — с тех пор и пытаюсь связаться с верхами, а толку мало… — кивнул он на телефонный аппарат, в сердцах поднял трубку и шваркнул ее на рогатое ложе, но после опамятовался и, на всякий случай, приложил трубку к уху: — Вот, полюбуйтесь: опять глухо — никаких гудков! То связи нет, то — никто не отвечает… И Город молчит, и Москва безмолвствует… Я тут сам себе командир.

— А Пурга? — подошла на шаг поближе Орина.

— И Пурга молчит. Вся Россия затаилась и не дышит! Я вот думаю: это, не иначе, враги народа активизировались! А фронтовики ведь тоже думают, что это немцы… Опять, мол, Германия на нас напала: которая-нибудь из двух… Ну нет — разве бы немцев пропустили до самого Урала?! Не может такого быть! Враги народа это, вот кто! А Проценко вон новую версию подкинул: говорит, вертухаев видел с собаками за Постолкой-то… Так, Кузьмич? Ты, значит, охранников углядел? Вертухаи на нас напали — а мы оборону держим? Ну ты и… кронштадский брак, финляндская ты стружка после этого — вот ты кто!

— Была у меня еще одна версия, — закуривая папироску, говорил Проценко, — уголовники в банды сбились, как в 53-м. Я вчера, уходя от преследования-то, разобрал, что они вроде как по фене ботали… Ну, по-другому сказать: на воровском жаргоне изъяснялись. Да, впрочем, и охранники хорошо на нем говорят. А вот псы — они только у вертухаев есть. Так что я склоняюсь к этой версии…

Директор Леспромхоза стукнул кулаком по столу:

— А я думаю, что изнутри Россию захватили, корневая гниль завелась в сердцевине из врагов народа, и трухой скоро все мы станем, попомните мое слово! Тут у нас, знать, последний рубеж! И не верьте, ребята, этому отлупу — он, может, сам враг…

Проценко в сердцах плюнул.

— Да, да, не обижайся, Кузьмич, меня тут на то и поставили, чтобы разбирать, нет ли суховершинности, зяба али морозового рака в окружающих… Эх, ребята! А что если вас послать — может, попадете в Город, поглядите, что там и как… Или хоть до «9-го километра», может, доберетесь, а? Ребятам-то проще ведь пройти, чем взрослым… Я уж нескольких человек посылал, да…

— И что? — поинтересовался Проценко.

— И — ничего! Никто покамесь не воротился. Хотел бы я понять, что это за враг такой все-таки, а?! Я бы с вами донесение передал. У меня давно оно готово, под копирку письма пишу… — директор вытащил из выдвижного ящика пакет, запечатанный сургучной печатью, и помахал им. — Как увидете красный флаг на здании — туда и направляйтесь… Отдайте — и всё расспросйте. А еще бы лучше в Москву позвонить: так, мол, и так… Я-то отсюда не могу двинуться — мне не велено это место оставлять, тут мой пост…

— Нет, мы пока не можем, — покачал головой Павлик Краснов. — У нас задание: нужно расследовать убийство Орины Котовой.

— Орины Ко-отовой! — схлопал себя по бокам директор. — Так ведь и мне это задание давали, только я отказался… До дурочки ли тут — когда вокруг такое творится?! Ну при чем тут Орина Котова?!

— А вы Егора Кузьмича пошлите, — предложил Павлик.

— Егора Кузьмича… — проворчал Вахрушев, — посылал, да… не идет он.

— Я же все тебе сказал, Полуэкт Евстафьич, — хмурился Проценко.

— Жену, вишь, ему надо сыскать! Я говорю, что не помню, чтоб на засеку ее отправлял! Сколь леса через мои руки прошло: и строевого, и поделочного — всех разве упомнишь… На засеку-де пойду! Ну иди, кто тебя держит!

— А не знаете: моя бабушка — Пелагея Ефремовна Наговицына и еще мама — они тоже там, в лесу? — подошла к самому директорскому столу Крошечка, помаленьку подвигавшаяся от двери.

— Не-пом-ню! — воскликнул директор. — Фельдшерица вроде там… Про остальных — не знаю…