Пауло Коэльо - Алеф Страница 35

Шаман замолкает и оглядывается. Стало совсем темно, свет исходит лишь от пламени костра.

– Нельзя исцелить от отчаяния того, кто находит в нем сладость.

– Кто ты?

– Ты веруешь.

Я повторяю вопрос.

– Валентина.

Женщина.

– Тот, кто сидит рядом со мной, ничего не смыслит в духовном мире, но он прекрасный человек и у него хватит мужества, чтобы принять что угодно, кроме так называемой смерти своей жены. Он замечательный человек.

Шаман кивает.

– Ты тоже. Ты пришел сюда с другом, которого встретил задолго до своей теперешней жизни. Так же, как и я.

Он снова смеется.

– Мы с твоим другом встретили судьбу, которую он называет смертью, на поле битвы. Я не знаю, в какой это было стране, но убили нас пули. Воины встречаются снова. Таков непреложный закон бытия.

Шаман бросает в огонь пучок травы и добавляет, что в другой жизни мы так же сидели у костра и рассказывали о своих приключениях.

– С твоей душой говорит байкальский орел, который охраняет эту землю с высоты, сокрушает врагов и защищает друзей.

Словно в подтверждение этих слов вдалеке раздается птичий клекот. Я больше не чувствую холода, мне хорошо. Шаман снова протягивает нам бутыль.

– Это питье живое; оно стареет. Достигнув зрелости, оно становится незаменимым средством против Равнодушия, Одиночества, Страха и Тревоги. Но если выпить слишком много, оно взбунтуется и призовет Отчаяние и Злобу. Главное знать, когда остановиться.

Мы пьем за здоровье друг друга.

– Тело твое на земле, а душа высоко, парит со мной над Байкалом. Ты ни о чем меня не просил, так прими же в дар хотя бы это. Пусть мой подарок вдохновит тебя завершить начатое.

Будь благословен. Помни: изменив свою жизнь, ты изменишь и жизнь тех, кто рядом. Не скупись давать то, о чем тебя просят. Если в твою дверь постучали – открой. Если к тебе обращаются с просьбой отыскать потерянное, сделай все, что в твоих силах. Но сначала сам постучи в свою дверь и спроси себя, чего не хватает тебе самому. Охотник всегда знает, что с ним будет: съест он добычу или сам будет съеден.

Я киваю.

– С тобой это уже было и будет еще не раз, – продолжает шаман. – Среди твоих друзей есть друг байкальского орла. Этой ночью ничего особенного не случится; ни видений, ни чудес, ни трансов или встреч с душами умерших и живых. Ты не обретешь магической силы. Байкальский орел всего лишь покажет твоей душе озеро с высоты птичьего полета, и душа твоя возрадуется. Ты ничего не увидишь, но дух твой будет преисполнен восторга.

Я в самом деле испытываю восторг, хоть ничего и не вижу, да и не должен видеть. Я знаю, шаман не лжет. Когда дух вернется в тело, он станет мудрее и покойнее.

Я перестаю ощущать бег времени. Костер отбрасывает на лицо шамана причудливые тени, но я их почти не замечаю. Я отпускаю свой дух на волю; он нуждается в отдыхе. Холода я совсем не чувствую. Я вообще ничего не чувствую. Я свободен и останусь свободным, пока байкальский орел парит над заснеженными горами. Жаль, что дух не сможет поведать мне о том, что видел в полете, но мне и не следует знать всего, что случается.

Снова налетает ветер. Шаман низко кланяется земле и небу. Костер в земляной чаше внезапно ярко вспыхивает. Луна поднялась высоко, и на ее фоне я вижу силуэты птиц. Шаман на глазах превращается в усталого старика и прячет бубен в большую вышитую торбу.

Яо достает из кармана пригоршню монет и протягивает шаману. Я следую его примеру. Китаец говорит:

– Мы просили милостыню для байкальского орла. Это все, что нам удалось собрать.

Шаман кланяется, с благодарностью принимает подношение, и мы не спеша направляемся к лодке. Стало совсем темно, и нам помогает дух священного острова; остается лишь надеяться, что он выведет нас, куда следует.

Хиляль на берегу нет; старухи говорят, что она вернулась в гостиницу. Внезапно я понимаю, что шаман ни разу о ней не упомянул.

СТРАХ ПЕРЕД СТРАХОМ

Обогреватель включен на полную мощность. Прежде чем зажечь свет, я стаскиваю куртку, шапку, шарф и иду к окну, чтобы впустить в комнату немного свежего воздуха. С холма, на котором стоит гостиница, видно, как в поселке один за другим гаснут огни. Я задерживаюсь у окна, пытаясь вообразить чудеса, которые открылись моему духу. Вдруг за спиной раздается голос:

– Не оборачивайся.

Это Хиляль. От ее тона мне становится не по себе.

– Я вооружена.

Быть не может. Если только те старухи...

– Отойди на несколько шагов.

Я подчиняюсь.

– Чуть дальше. Вот так. Теперь правее. Отлично, там и стой.

Я действую, не раздумывая, подчиняясь инстинкту самосохранения. В голове моей за считанные секунды прокручиваются все возможные варианты: броситься на пол, попытаться завести разговор или просто ждать, что будет. Если Хиляль действительно собирается меня убить, это произойдет очень быстро, но если она в самое ближайшее время не выстрелит, ей придется заговорить, и у меня появится шанс.

Раздается оглушительный грохот, и на меня сыплются осколки стекла. Над моей головой взорвалась лампочка.

– В правой руке у меня смычок, а в левой скрипка. Не оборачивайся.

Я испускаю шумный вздох облегчения. Старый трюк, никакой магии: оперные певцы способны создавать голосом особую вибрацию, от которой лопается стекло.

Смычок вновь касается струн, вызывая тот же пронзительный звук.

– Я знаю, что случилось. Я все видела. Старухи мне показали и без всякого огненного кольца.

Она все видела.

На мои усыпанные осколками плечи будто опускается каменная глыба. Яо об этом не догадывается, но наше путешествие – всего лишь отрезок моего пути к своему царству. Теперь мне ничего не нужно рассказывать. Она и так знает.

– Ты бросил меня в беде. Я умерла из-за тебя и вернулась, чтобы отомстить.

– Те не станешь мстить. Ты меня простила.

– Ты вырвал у меня прощение. Я не знала, что делаю.

Снова взмах смычка и снова этот неприятный звук.

– Если хочешь, можешь взять свои слова обратно.

– Не хочу. Ты прощен. Если понадобится, чтобы я простила тебя еще сто раз подряд, я готова. Но то, что я увидела, не укладывается у меня в голове. Ты должен все мне объяснить. Я была голой. Ты смотрел на меня, а я говорила всем, что люблю тебя, и поэтому меня приговорили к смерти. Я умерла изза любви.

– Можно мне повернуться?

– Пока нет. Сначала объясни, что произошло. Мне известно лишь, что в прошлой жизни я из-за тебя погибла. Это могло быть здесь или где угодно еще, но я пожертвовала собой ради любви, чтобы спасти тебя.

Мои глаза начинают привыкать к темноте, но жара в комнате стоит невыносимая.

– Что именно сделали те женщины?

– Мы сели на берегу озера; они разожгли костер, стали бить в бубен, впали в транс и дали мне какое-то питье. Когда выпила, у меня перед глазами начали всплывать какие-то неясные картинки. Это было недолго. Все, что помню, я тебе рассказала. Я думала, это что-то вроде кошмара, но они меня убедили, что мы с тобой правда встречались в прошлой жизни. Ты тоже так говорил.

– Нет, не в прошлой, в нынешней. Сейчас мы с тобой в гостинице, в безымянной сибирской деревушке и одновременно в темнице неподалеку от Кордовы. Я нахожусь сейчас со своей женой в Бразилии, но и со многими другими женщинами, которых знал, а в каких-то жизнях я и сам женщина. Сыграй что-нибудь.

Я снимаю свитер. Хиляль выбирает сонату, написанную не для скрипки. Когда я был маленьким, мать играла ее на фортепиано.

– Когда-то весь мир был женщиной, и все вокруг было наполнено ее прекрасной энергией. Люди верили в чудеса и жили сегодняшним днем, а времени не существовало. У древних греков было два слова для обозначения времени; одно из них кайрос, то есть время богов, вечность. Потом мир изменился. Людям пришлось бороться за выживание, выращивать хлеб и беречь урожай, чтобы не умереть от голода. Тогда они познали время в нашем понимании. Греки называли его хронос, а римляне отождествляли с Сатурном, богом, пожравшим собственных детей. Мы сделались рабами памяти. Ты играй, а я постараюсь все объяснить.

Хиляль играет. Мои глаза наполняются слезами, но я продолжаю говорить.

– Сейчас я в саду, за домом. Сижу на скамейке, смотрю на небо и пытаюсь, что называется, строить воздушные замки. Я услышал это выражение всего час назад. Мне семь лет. Я хочу построить в небе золотой дворец, но никак не могу сосредоточиться. Мои друзья разошлись по домам ужинать; мама играет эту самую мелодию, только на фортепиано. Если бы я не пытался описать, что вижу и чувствую, я был бы сейчас там и только там. Запах лета, пение цикад и мысли о девочке, в которую я влюблен. Это не прошлое, это происходит сейчас. Я маленький мальчик, каким был тогда. Я всегда им буду; все мы одновременно дети, взрослые и старики, мы те, кем были и кем станем. Я не вспоминаю, я заново пере-живаю то время.