Чарльз Сноу - Пора надежд Страница 35

Впрочем, когда дело касалось вопросов мелких, практических, она ничуть не терялась. Она заставила меня проглотить два наперстка неразбавленного виски, после чего решила, что надетых на меня одеяний недостаточно, и послала Шейлу еще за одним спортивным костюмом викария.

— Он наверху, у себя в кабинете. — Миссис Найт говорила о муже с обожанием и каким-то поистине детским преклонением, благоговейно выделяя местоимение «он». — Шлифует свою завтрашнюю проповедь. О, он всегда шлифует свои проповеди! Он спустится к чаю, если успеет к тому времени кончить, а если нет, то я, конечно, не стану ему мешать.

Чай пить мы сели у камина; все было очень вкусное, ибо миссис Найт знала толк в еде. Она считала, что у всех должен быть такой же аппетит, как у нее, и стала корить дочь за то, что та не уделяет достаточного внимания поджаренному хлебу с медом. А я глядел на Шейлу, пока миссис Найт уговаривала ее. Мне почему-то приятно было видеть ее дома, расположившейся у камина. Только при матери она все время молчала, но это, было не удивительно, поскольку миссис Найт говорила не переставая, громко, на всю комнату. Однако молчание Шейлы объяснялось и чем-то другим — во всяком случае, это не было ироническое молчание человека, следящего за беседой со стороны.

Я решил, что самое лучшее — подольше задержать внимание миссис Найт на материальных благах жизни, а потому всячески расхваливал дом, его местоположение, гостиную, где мы сейчас сидели. Мои слова встретили энергичную поддержку миссис Найт.

— Для нашей небольшой семьи он идеален, — сказала она. — Я только вчера говорила об этом нашей соседке, миссис Лейси. Ты знаешь, Шейла, что ей взбрело в голову? Я бы не поверила собственным ушам, если б за двадцать лет не наслушалась ее болтовни. Конечно, Дорис Лейси большая моя приятельница, и я к ней прекрасно отношусь, а она, я уверена, ко мне, — пояснение это было вставлено для меня, — но она способна сказать все, что ни взбредет в голову! И, уж конечно, она не соображала, что говорит, а даже она не могла бы сказать такое, если бы хоть минуту подумала. — По мере того, как гнев миссис Найт возрастал, она все больше повышала голос. — Так вот, представь себе, она заявила, что у нас в доме темно. Это у нас-то темно! А у самой до половины четвертого солнце даже не заглядывает в дом!

И она принялась перечислять все злодеяния миссис Лейси, все ее нелепые суждения, остановилась и на сомнительной аристократичности ее мужа, за которого та вышла, несомненно, по расчету. Миссис Найт то и дело обращалась к Шейле за поддержкой и тотчас разражалась новым взрывом негодования. Прошло немало времени, прежде чем очередь дошла до меня. Миссис Найт собралась с мыслями, посмотрела на меня своими широко раскрытыми глазами, заметила для начала, что я совершил поистине рыцарский поступок, навестив их в такую погоду, и сделала тонкий дипломатический ход.

— Вы знаете, — начала она, — теперь, когда дочь наша выросла, мы вовсе не ощущаем, что живем в деревне. Кого только не приглашает к нам Шейла — и все такие интересные люди! Вот, например, на днях мы познакомились с одним из ее друзей, которому сулят блестящую будущность в той фирме, где он работает…

Острое лезвие ревности пронзило мне сердце, но Шейла тотчас облегчила мои муки.

— Он тупица! — отчеканивая каждое слово, произнесла она.

— Как ты можешь так говорить, Шейла?

— А почему бы и нет?

— Нельзя быть такой жестокой к своим друзьям, — деловито посоветовала миссис Найт. — Может, ты скажешь, что и Том Девит тоже никуда не годится? Он врач, работает в больнице, — пояснила мне миссис Найт и восторженно продолжала: — Говорят, он подает большие, надежды, но Шейла сейчас станет утверждать, что и он тоже тупица. Или взять, например…

Губы Шейлы непроизвольно сложились в улыбку, а на лбу у нее появились морщинки. Упоминание о Томе Девите и о других знакомых Шейлы (а миссис Найт все продолжала их перечислять) снова вызвало у меня вспышку ревности. Я продолжал смотреть на Шейлу, и внезапно меня захлестнуло какое-то новое чувство, настолько несовместимое с моей романтической любовью, что в тот момент я даже не разобрался в нем. Оно владело мной всего лишь миг, но и этого было достаточно, чтобы лишить меня душевного равновесия и сделать уязвимым для очередной атаки миссис Найт.

— Насколько мне помнится, Шейла говорила, что вы очень заняты, — сказала она. — Конечно, не всякий может заниматься тем, чем хочется, правда? Некоторые вынуждены довольствоваться…

— Но я как раз занимаюсь тем, чем мне хочется, миссис Найт! — с несколько излишней твердостью возразил я.

— Вот как! — Миссис Найт была озадачена.

— Я изучаю юриспруденцию. Это как раз то, чем мне хочется заниматься.

— Но, конечно, в свободное от работы время?

— Нет, — сказал я. — Я готовлюсь к сдаче экзаменов в адвокатскую корпорацию. И занимаюсь только этим. И ничего другого делать не буду, пока не получу адвокатского звания. — В сущности, это соответствовало действительности, по крайней мере с часу того дня. — И пока не получу адвокатского звания, я не буду зарабатывать ни пенса!

Миссис Найт не отличалась особой сообразительностью, поэтому она немного помолчала, чтобы переварить услышанное.

— Я занимаюсь дома, — продолжал я. — А раз в полугодие езжу в свою адвокатскую корпорацию и одним махом разделываюсь с положенными официальными обедами. Таким образом я экономлю деньги на дороге, а они, как вы сами понимаете, очень будут мне нужны, пока я не обзаведусь собственной практикой.

Такого рода рассуждения о будущей карьере были не в новинку миссис Найт, но ее поразило то, что она слышала их от меня.

— Все адвокаты, которых я знала, ездили на эти обеды, когда учились в колледже, — сказала она. — Помнится, мой двоюродный брат частенько наведывался в свою корпорацию, когда учился в Тринити-колледже…

— А он сдал хотя бы один экзамен? — спросила Шейла.

— В науках он, возможно, звезд с неба не хватал, — раздраженно заметила миссис Найт, — зато у него было доброе сердце, и все в округе уважали его.

— Почти все, с кем я буду сдавать экзамены, кончают Кембридж, — небрежно вставил я, несколько приукрашивая истину.

Я в самом деле подружился с двумя-тремя студентами из Кембриджа, в том числе с Чарльзом Марчем, но чаще обедал в корпорации с экстернами-индийцами, по характеру своему заядлыми спорщиками.

Миссис Найт была взбешена: она не любила, когда ее сбивали с толку и поправляли. И, тем не менее, я автоматически поднялся в ее мнении на одну ступеньку. Она вынуждена была сбавить тон и разговаривать со мной так, точно Шейла встретила меня в доме одного из своих состоятельных друзей.

— Я слышала, что нужны годы, чтобы начинающий адвокат приобрел себе клиентуру. Но вы, видимо, готовы и подождать…

Я согласился, что для приобретения практики потребуется время Почувствовав себя снова на твердой почве, миссис Найт облегченно вздохнула и успокоилась.

Вскоре за дверью послышался шум шагов, медленных и тяжелых. Глаза миссис Найт еще больше расширились.

— Это он! — воскликнула она. — Должно быть, он кончил!

В комнату вошел мистер Найт — нарочито медленной, нарочито усталой походкой. Он был высокий, тучный, с округлым брюшком, похожим на эркер и начинавшимся от самой груди. На нем была домашняя куртка без стоячего воротничка; в руках он нес рукопись. Весь его вид и нарочито тихий голос указывали на то, что это позер, разыгрывающий из себя человека, у которого силы на исходе.

— Извини за опоздание, дорогая! — тихо произнес он, обращаясь к жене, опустился в приготовленное для него кресло и прикрыл глаза.

Миссис Найт своим надтреснутым голосом заботливо спросила, не выпьет ли он чашечку чайку. Весь ее вид говорил о том, что она обожает его.

— Разве что чашечку, — прошептал мистер Найт. — Одну-единственную.

Миссис Найт поспешила обратить его внимание на то, что поджаренный хлеб еще не остыл — он лежит на подогретом блюде. А в крайнем случае она через три минуты поджарит ему свеженького.

— Я куска не могу проглотить, дорогая! — сказал мистер Найт. — Куска не могу проглотить. Не могу проглотить ни куска.

Этот слабый голос был сплошным притворством. На самом деле мистер Найт обладал звучным голосом, которому он при желании мог придать любой оттенок. У него был весьма любопытный прием: он любил по нескольку раз повторять одну и ту же фразу, меняя при повторении смысловой акцент. В сцене появления в комнате, разыгранной им по всем правилам актерского искусства, он не удостоил меня даже беглого взгляда, но сейчас, откинувшись на спинку кресла и слегка прикрыв веки, то и дело посматривал на меня краешком глаза, удивительно хитрого и проницательного.