Говард Джейкобсон - Вопрос Финклера Страница 35

Его народа…

Улучив подходящий момент, он представился женщине, которую ранее счел правнучкой сварливой старухи. Она только что вернулась на свое место за столом после разговора с кем-то в дальнем углу комнаты. При этом она имела вид усталого странника, возвратившегося домой после долгого и трудного путешествия.

— Джулиан, — представился он, растягивая первый слог своего имени.

— Хепзиба, — назвалась она и протянула ему пухлую руку со множеством серебряных перстней. — Хепзиба Вейзенбаум.

Произнесение собственного имени, похоже, еще больше ее утомило.

Треслав улыбнулся и повторил: «Хепзиба Вейзенбаум», постаравшись воспроизвести звук «п», как это делала она, — с добавлением немножко от «ф» и еще немножко от «х». Это ему не удалось. Какой-то специфический финклерский звук?

— Хефзиба, — попробовал он еще раз. — Хехзиба. Я не могу правильно произнести, но имя очень красивое.

Ее это позабавило.

— Спасибо хотя бы за старание, — сказала она.

Руки ее беспрестанно двигались, выполняя мелкие и ненужные, с точки зрения Треслава, действия.

Серебряные перстни сбивали его с толку — они казались купленными в лавке «Ангелов ада».[81] Зато он совершенно точно знал место, где была куплена ее одежда: Хэмпстедский торговый ряд, расположенный неподалеку от дома Треслава. Проходя мимо этих витрин, он порой задумывался, почему ни одна из женщин, которым он делал предложение, не походила на эти внушительные манекены в просторных ниспадающих одеяниях. Хэмпстедский торговый ряд специализировался на обслуживании клиенток, которым было что скрывать и от чего избавляться, а его тощим, костлявым возлюбленным избавляться было не от чего, кроме собственно Треслава. Он порой задумывался, как бы повернулась его жизнь, питай он склонность к более корпулентным особам. Может быть, одна из таких смогла бы с ним ужиться и он нашел бы в ней свое счастье?

Хепзиба Вейзенбаум носила головной платок, что напомнило ему о Ближнем Востоке. На Оскфорд-стрит есть арабский магазин, из дверей которого струится специфический восточный запах, смешиваясь с запахами лондонской улицы. Когда Треслав забредал в те края, он всякий раз приостанавливался, чтобы вдохнуть эту своеобразную смесь. Точно так же сейчас пахла Хепзиба Вейзенбаум — смесью из выхлопных газов, потных туристов и ароматов далекого Евфрата, на берегах которого начиналась история.

Она улыбнулась, разумеется не догадываясь, о чем он думает. И эта улыбка обволокла его, как теплые воды, принимающие в себя пловца. Он почувствовал себя плывущим отражением в ее глазах, черных с фиолетовым оттенком, и легонько погладил тыльную сторону ее ладони, не осознавая, зачем он это делает. В ответ она другой рукой погладила его кисть. Прикосновение серебряных перстней подействовало на него как легкий удар тока.

— Итак, — сказал он.

— Итак, — повторила она.

Голос у нее был мягкий, как растаявший шоколад. Может, и вся она состоит из мягкого шоколада, подумал Треслав. Ему никогда не нравились полные женщины, но ее полнота не вызывала у него неприятия; очень скоро он перестал замечать этот лишний жир — или этот жир перестал казаться ему лишним.

У нее было волевое лицо с широкими скулами — скорее монголоидными, чем семитскими — и широким насмешливым ртом. Нет, она не насмехалась над ним и не насмехалась над церемонией. Просто ее губам был свойствен этакий насмешливый изгиб.

Неужто он в нее влюбился? Сейчас ему казалось, что да, хотя еще минуту назад он не мог бы представить себе роман с женщиной, которая выглядела настолько здоровой.

— Стало быть, это для вас впервые, — сказала она.

Треслав был потрясен. Как она догадалась, что он впервые в жизни запал на вполне здоровую с виду женщину?

Она заметила его смущение.

— Я имела в виду, что это ваш первый Седер, — пояснила она.

Он улыбнулся с облегчением:

— Верно. Но надеюсь, что не последний.

— Тогда на следующий праздник я приглашу вас к себе, — сказала она, глядя ему в лицо.

— Буду рад, — сказал Треслав и понадеялся, что она угадала в нем новичка по незнанию им ритуалов, а не по его чужеродной внешности.

— Либор много раз о вас говорил, — сказала она. — О вас и о вашем друге.

— О Сэме.

— Да, Джулиан и Сэм. Мне кажется, что я хорошо знаю вас обоих. Я прихожусь Либору правнучатой племянницей со стороны Малки.

— Здесь все кому-нибудь прапрародичи? — спросил Треслав.

— Да, если не в более близком родстве.

Он кивнул на старуху, сидевшую с другой стороны от него:

— И это ваша?..

— И она моя родня, только не просите уточнить, кем я ей прихожусь. Все евреи в той или иной мере родственники, притом что мы выделяем не шесть, а только три степени родства.

— Одна большая счастливая семья?

— Насчет счастливой не уверена, но что одна семья — да. Порой это раздражает.

— Это бы не так вас раздражало, поживи вы в маленькой семье.

— Вы о себе?

— Да, вся моя семья была: мать да отец.

Он вдруг почувствовал себя несчастным сиротой, надеясь, что она не воспримет это как попытку выжать у нее слезу сочувствия.

— Иногда я мечтаю о том, чтобы вся моя семья ограничивалась только мамой и папой, — заявила Хепзиба, к его удивлению. — Мне их так не хватает.

— Их здесь нет?

— Они умерли, и я перешла на положение всеобщей дочери.

«И может быть, матери?» — подумал Треслав.

— А братья-сестры у вас есть?

— Не в самом прямом смысле. Зато я что-то вроде всеобщей сестры. У меня много теток, дядьев, кузин, кузенов и так даже… На одни только поздравительные открытки к дням рождений уходит месячная зарплата. При этом половину из них я не помню даже по именам.

— А свои дети у вас есть? — Треслав постарался, чтобы этот вопрос прозвучал естественно и вскользь, как упоминание о погоде.

Она улыбнулась:

— Пока нет. Я с этим не спешу.

И тут Треславу, в чьих видениях прежде не было места младенцам, представилось нечто новое — дети, которых они с ней заведут. Иаков, Эсфирь, Руфь, Мойша, Исаак, Рахиль, Авраам, Лия, Леопольд, Лазарь, Мириам… У него начал иссякать запас имен… Самуил — нет, только не Самуил, — Исав, Элиэзер, Вирсавия, Енох, Иезавель, Тавита, Тамара, Юдифь…

Джудит. Худит.

— А у вас? — спросила она.

— Братья-сестры? Нет.

— А дети?

— Двое. Сыновья. Уже взрослые. Но я мало участвовал в их воспитании. Если честно, я их едва знаю.

Он не хотел, чтобы Хепзиба (Хефзиба… Хехзиба) Вейзенбаум почувствовала угрозу соперничества со стороны его сыновей. «Но у меня еще много других детей впереди» — таков был подтекст.

— Значит, вы с их матерью разведены?

— У них разные матери, и я с ними не состоял в браке. Мы просто жили вместе — в разное время, естественно. И в обоих случаях это длилось недолго.

Он также не хотел, чтобы она воспринимала как потенциальных соперниц женщин, родивших от него сыновей. В то же время ему не хотелось выглядеть в ее глазах безответственным повесой. Посему он сделал движение плечами, долженствовавшее означать душевные муки, — легкое движение, чтобы с этим не переборщить.

— Если вы не настроены говорить на эту тему… — начала она.

— Нет-нет. Просто речь зашла о большой семье, а у меня семейные отношения как-то не сложились. — Он чуть было не добавил «пока», но вовремя остановился, подумав, что ей может не понравиться такой намек.

— Только не надо нас идеализировать, — предупредила она, взмахивая окольцованными руками.

«Нас». Он хотел бы слиться с этим словом.

— Почему?

— Потому что это всегда неправильно. И не стоит придавать слишком большое значение нашей семейственности.

«Нашей». Треслав старался выглядеть спокойным, хотя пол под ним, казалось, начал покачиваться.

— Хорошо, не буду, — сказал он. — Однако меня удивляет, что Либор, по вашим словам, часто обо мне упоминавший, не счел нужным нас познакомить. Вот уж не думал, что тут есть что скрывать.

Черт, неудачное выражение — как из рекламы одежды для толстух.

С его лица еще не сошла краска после четырех вопросов, иначе он покраснел бы заново. И не только из-за отсутствия такта, но и по причине своей несдержанности. «Где ты была до сих пор?» — означали его слова.

Она плотно сомкнула губы и пожала плечами — движение, которого, по мнению Треслава, ей следовало избегать, учитывая сопутствующее ему колыхание жировых складок под подбородком. Когда они поженятся, он найдет способ тактично сказать ей об этом.

Потом она рассмеялась, как будто ей понадобилась целая минута для того, чтобы понять намек.

— Да, тут и впрямь есть что скрывать, — сказала она, поправляя шаль, или накидку, или что там на ней было.