Леонид Сергеев - Вид с холма Страница 35

Злость переполняет меня, когда думаю о том, как все получилось. И какое людям до нас дело — никак в толк не возьму. Вечно лезут в то, чем ты занимаешься, чем живешь. А потом осуждают. И приходится терпеть. Кое у кого бывает и похуже, но мне от этого не легче. Я сыт по горло вниманием к моей жизни. Так и хочется хлопнуть кулаком по столу и крикнуть: «Хватит! Моя личная жизнь никого не касается!».

И вот уже несколько раз по вечерам, после гонки по шоссе, Ослик по привычке сворачивает к вокзалу, но я останавливаю его в километре от дома Елены Алексеевны. Захожу в телефонную будку, набираю номер и слышу спокойный, ровный голос. И мы долго беседуем. Украдкой, как мальчишка с девчонкой. А потом я разворачиваю Ослика и медленно качу домой по вечерним улицам. Автоматически торможу, переключаю скорости, не разбирая, где начинаются и кончаются дороги. Ослик сам их находит.

Мне трудно обойтись без Елены Алексеевны. За наше кратковременное общение я привязался к ней, как к настоящему другу. Я уверен, и ей без меня по вечерам одиноко…

Особенно не хватает ее в дождь, когда я на Ослике возвращаюсь домой. Только польется сверху, у меня ни с того ни с сего происходят вспышки памяти. Я раскручиваю время назад и вспоминаю нашу с ней первую поездку, потом все последующие. Припоминаю подробности и мысленно иду за Еленой Алексеевной в техникум, в магазин… представляю, что она делает сейчас, когда я еду по вечерней дороге. За стеклами все набухает от воды, прохожие спешат укрыться от непогоды, а я качу себе потихоньку. У меня сухо, тепло, играет музыка. Монотонная дробь дождя усыпляет, и я почти дремлю. Я полагаюсь на Ослика. Он не подкачает — довезет меня куда надо, ведь мы с ним — единое целое.

Привет, дружище!

Моя мать частенько повторяла: «Жизнь прожить — не поле перейти». Я, помнится, все морщился: «Мать, брось ты свои присказки!». А теперь, в пятьдесят лет, думаю: «Что верно, то верно. Все-таки не так мало дней вмещает человеческая жизнь». Теперь-то я в полной мере осознал, сколько всего случается в погоне за счастьем. А наша жизнь в конечном счете не что иное, как эта погоня. Да и что оно такое, счастье?! Быть может, оно и есть все наши мытарства?! Может, даже счастье само по себе — довольно скучная штука, а вот путь к нему и представляет главную ценность.

Одно я знаю определенно: в юности для меня счастье сводилось к тому, чтобы иметь интересную работу, благополучную семью, друзей, и попутешествовать. Теперь у меня интересная работа. Особых высот я не достиг, но и не огорчаюсь, ведь там, наверху, проворачивают крутые делишки, там только и дергаешься, держишься за кресло. Семья у меня не очень благополучная, но достаточно крепкая, во всяком случае, ни я, ни Цветанка не собираемся ее разрушать. Друзей у меня — хоть отбавляй, а вот попутешествовал маловато, все откладывал на потом. А не чувствую себя счастливым, потому что уже похоронил мать и немало друзей, одни из которых умерли слишком рано, другие не имели ни интересной работы, ни благополучной семьи, то есть не пожили, как подобает. Вот и получается, что наше счастье еще зависит от личной жизни близких людей, а если копнуть глубже — то и от многого другого.

Смешно, но мне всегда хотелось быть постарше. И в двадцать, и в тридцать лет, и даже в сорок я лихорадочно подгонял жизнь, чтобы быстрее состариться. При случае, прибавлял себе пару годков — как-то было стыдно быть молодым, зеленым, неопытным.

Наверно, это происходило оттого, что меня вечно окружали более старшие приятели, вроде Вадьки или Кольки. А скорее всего — я страдал комплексом неполноценности, как сейчас выражаются. Зато я ужасно обрадовался, когда в сорок пять лет у меня появились живот, и лысина, и морщины на лице, и мешки под глазами. «Ну вот, наконец-то, выгляжу серьезным, мудрым, — решил я. — Теперь я опытный и уверен в себе. До этого все было мальчишеством, а теперь начинается настоящая жизнь мужчины средних лет. Не мешало бы таким и законсервироваться на пару-тройку десятилетий, а потом сразу сыграть в ящик без всякого там дряхления».

Но не тут-то было. Начали одолевать болезни, усталость; появился бронхит, отложение солей; спал тяжело, поднимался с трудом. Я стал ворчливым, раздражительным. И главное, до меня дошло, что большая часть «настоящего» уже позади. Я вдруг обнаружил — на улицах и в общественном транспорте таких, как я, гораздо меньше, чем молодых, красивых, жизнерадостных людей. Это было ошеломляющее открытие. «Надо спешить, — говорил сам себе, — скорее делать что задумал, и путешествия откладывать нельзя».

— Готовься! — сказал Цветанке. — В отпуск махнем к морю.

И в один прекрасный июльский день уложил в Ослика разную шамовку и палатку, на случай непредвиденной ночевки, залил до краев бензобак, канистры, и мы с женой двинули на юг.

Как ни крути, а машина имеет преимущество перед другими видами транспорта. Во-первых, ты не связан ни с какими расписаниями — в любой момент вставил ключ в зажигание и поехал. Во-вторых, ощущаешь каждый километр пути и все можешь разглядеть. Катишь, например, на юг, увидел в стороне озеро и деревья, поезд пронесся, а на машине подрулил, остановился, полюбовался ландшафтом, поразмышлял. А сколько всяких встреч ждет автомобилиста на шоссе! Правильно говорят: «дороги — лицо страны», не зная дорог, не знаешь и своей родины.

Я уверен, в каждом человеке есть страсть к приключениям, жажда странствий. Многие об этом и не подозревают, лишь время от времени испытывают мучительное чувство, точно они сплюснуты и находятся в какой-то упаковке или, чего хуже, прозябают в неком отстойнике. А потом отправятся в какую-нибудь поездку и сразу поймут, чего им не хватало.

В то утро, когда мы пустились в путь, стоял туман, такой плотный, что в нем растворялись голоса. Вам кричат, а где, откуда — непонятно; я ехал наобум, в безрадостной мгле; казалось, наш город — самое туманное место на земле. Впереди двигались не машины, а призраки. И не двигались, а ползли с включенными подфарниками, со скоростью двадцать километров в час. Покрытие дороги было неважным — в заплатах и трещинах, машина то и дело спотыкалась и раскачивалась.

Кстати, скажу, сколько я ни колесил по разным областям, дороги везде оставляли желать лучшего. Недавно я видел по телевизору дороги где-то в Европе. Это была сказка. Широкие автострады, мотели, вдоль трасс — щиты: «Через полчаса вас будет счастлива принять такая-то гостиница». Еще через десяток километров: «Вам осталось всего пятнадцать минут до уютного номера, мягкой постели и горячего обеда!». Или вывеска на кафе: «Кое-кому у нас не нравится, но все же зайдите, может быть, вам понравится!». Как, должно быть, здорово катить по такому шоссе — постоянно ощущаешь о себе заботу.

А что у нас? Дороги узкие, плохо оборудованы, мотелей — раз, два, и обчелся, да и попробуй в них попади. По обочине дороги гипсовые олени, отчеты о надоях молока, призывы — все без выдумки, без юмора, не дорога, а однообразная, нагоняющая тоску, серая полоса.

Так вот, миновав городские предместья, мы вырулили на шоссе, проехали несколько укутанных туманом поселков, в которых только и могли различить отдельные дома и на скамьях — старушек, ранних зрителей. Известное дело, шоссе в поселках — главная улица, где разворачиваются основные события. Часа через два погода разгулялась: туман сполз и открыл холмы с простыми дикими цветами; выглянуло солнце, дорога стала понакатестей, и я увеличил скорость.

Показалось Камское устье — пустынная деревня с непролазной грязью, посреди которой, точно издевательство, маячил щит: «Передовое хозяйство Лебяжье». Сверху, с обрыва, виднелась мутная вода с пятнами мазута, повсюду торчали топляки, на берегу валялась ржавая брошенная техника.

И я вспомнил свою юность, как однажды мы с ребятами пригнали сюда на мотоциклах. И как меня поразила местность: густо-синяя река и исполинские золотые сосны. Река впадала в Волгу, и дальше, не смешиваясь, тянулись как бы два потока: синяя Кама и желтая Волга.

Пока торчали у переправы, загружались на паром и пересекали Каму, солнце поднялось и стало жарко.

Дальше в пути движок задышал тяжелее, стал терять обороты — раскалился и просил передышки. Я начал ругать Ослика: стареешь, мол, и прочее; заодно досталось и жене.

— Какое же путешествие без приключений?! — сказала Цветанка. Сказала мягко, и я подумал: «в самом деле, она ни при чем, просто от солнца раскалывается голова».

В полдень въехали в райцентр и остановились около столовой перекусить. С нами за столом оказалось двое шоферов дальнобойщиков. В промасленных комбинезонах, загорелые, обветренные, с огрубевшими пальцами, они хвастались друг перед другом шрамами.

— …Вот эта борозда на руке, видал? — говорил тот, что был помоложе. — Не вписался в поворот на одесской трассе. А эта нитка на щеке, видал? Пацан выскочил на дорогу. Еле увернулся, да врезался в столб.