Михаил Елизаров - Библиотекарь Страница 36

Выглядел пленный ужасно, словно его минуту назад вытащили из палаты травматологии полностью закатанного в больничный гипс так, что не было видно лица. Серые несвежие бинты пропитались кровью и измазались в глине. У меня даже возникла абсурдная мысль, что патрульные вначале раздробили павлику кости, а потом быстро наложили гипс.

Впрочем, умирал он не от переломов – роковой удар нанес топор прямо в основание черепа, между гипсовым воротником и головной перевязкой.

Марат Андреевич с ножницами подсел к раненому. Первая же снятая шина все прояснила – страшный, заляпанный кровью наряд павлика оказался продуманным доспехом, на манер рыцарского. Под бинтами прощупывался не гипс, а тяжелый пластик, повторяющий контуры тела.

Марат Андреевич привычно орудовал ножницами, распарывая плотную перевязку.

– Кстати, это не кровь на бинтах, – весело сообщил он собравшимся. – Краска, имитатор. Только не пойму, для чего…

– А это такая хитрая форма психологического давления, – сказал кто-то из воронежских. – Одновременно видом своим и жуть нагоняет, и стукнуть забинтованного вроде как трудней…

– Очень может быть, – согласился Марат Андреевич. – Библиотекарь у них – бывший театральный художник…

Пленник лежал очищенный, как лобстер, а рядом грудой были свалены части его панциря – кираса, поножи, наколенники и воротник.

– Помирает, – произнес за моей спиной Тимофей Степанович.

Словно услышав его слова, павлик судорожно дважды вздохнул, будто набирался мужества, и умер.

– Теперь гостей недолго ждать, – уверенно сказал патрульный. – Мы там бинокль нашли. Стало быть, следили они за нами. Как пить дать, где– нибудь табором расселись и Книгу Ярости штудируют. Это часа на два, максимум три, значит, к ночи подогретые заявятся…

– Товарищи библиотекари, – к нам подбежал колонтаец Веретенов, – на несколько минут…

– Алексей Владимирович, пойдемте, Латохин зовет, – вологодский библиотекарь Голенищев поправил стальной нагрудник, надетый поверх кожаного плаща, и зашагал к подсвеченному шесту с Книгой. Я последовал за ним.

Импровизированный военный совет был в самом разгаре.

– Строим фалангу, – говорил Зарубин. – Сколько нас? Восемьдесят четыре? – Он задумался, высчитывая. – На восемь рядов: по три, пять, семь, девять, одиннадцать, пятнадцать бойцов…

– Это не фаланга, а «свинья», – возразил ему пензенский библиотекарь Акимушкин. – Непатриотично, батенька. Да и суеверный я. Мы же не хотим повторить судьбу ливонцев?

– Тевтонцев…

– Да какая разница! Рыцарей-псов.

Кислинг нахмурил брови и замогильно продекламировал:

– «Был первый натиск немцев страшен, в шеренгу русскую углом, двумя рядами конных башен они врубились напролом…»

– Твардовский? – спросил молчавший до того Цофин.

– Двойка вам, Евгений Давидович! Садитесь! А что молодое поколение думает?

– Симонов? – предположил я.

– А вот это – пять баллов!

– Не понимаю… – шутливо насупился Цофин. – Как учитель русского языка может носить фамилию Кислинг? Ну, Иванов, Петров…

– Ну, Цофин, в конце-концов… – ехидно продолжил Кислинг, и все заулыбались.

– Коллеги, – примирительно сказал Голенищев, – «свинья» – когда наступают враги. А если свои, русские, то это уже «клин». Тут и думать нечего.

– Тогда вопрос исчерпан, – заключил Латохин. – Листочек есть у кого-нибудь? Лучше в клетку, так рисовать проще. Ага, спасибо… – он взял протянутый Цофиным блокнот.

Спустя минуту я с любопытством заглянул Латохину через плечо. Усеченный треугольник напоминал схему театрального зала.

– Первые двадцать семь номеров, – пояснил Латохин, – это моя читальня. А вы, товарищи, формируйте фланги.

Я выбрал место справа, сразу за колонтайцами. В центре стали вологодцы и ставропольцы, а замыкающие ряды по семнадцать человек составили из пензенских, костромских и воронежских читателей.

– Товарищи, – сказал Латохин, как только все клетки были распределены между отрядами, – давайте быстренько сообразим тренировочное построение, чтобы в случае тревоги не путаться друг у друга под ногами…

Надо отдать должное, все читатели действовали четко, без суеты и давки. Я специально поднялся на глиняную насыпь. С высоты войско, ощетинившись грозными косами, пиками, баграми, вилами, смотрелось более чем внушительно.

Раз за разом мы собирали и распускали «клин», и лишь после того, как уложились в рекордный норматив – тридцать секунд с полной боевой выкладкой, – Латохин оставил нас в покое.

Впрочем, особого отдыха не получилось. Через полчаса на противоположной стороне карьера неторопливо появились павлики.

ПАВЛИКИ

Павликов было действительно много, до сотни человек – белесые, заляпанные кровью мумии. Зрелище было жуткое. Уже на склонах они растянулись выпуклым, точно сабля, полумесяцем, но нападать вроде не спешили.

Я прислушивался к себе и удовлетворенно отмечал, что страха нет. Заботливые широнинцы упрятали меня в самую глубь строя. На схеме Акимушкина это был тридцать первый номер, почти середина. Справа прикрывала Таня, за ней Тимофей Степанович, Марат Андреевич и Федор Оглоблин – в бойцовских качествах этих людей сомневаться не приходилось. Слева были вологодские читатели, и врагу, чтобы добраться до меня, пришлось бы вначале пробиться через заслон их могучих топоров – в быту вологодцы были артелью лесорубов. Да и два с лишним десятка колонтайских «вратарей» одним своим видом внушали уверенность, что врагу их ряды не сокрушить.

Имитируя «японский стиль», бойцы Кислинга смастерили простейшие панцири-накидки из тонких стальных трубок, скрепленных на манер циновки. Здорово смотрелись с бердышами и саблями «казаки» Зарубина, в легких кольчужных безрукавках поверх красных кафтанов. Тюрбаны и халаты бойцов Цофина придавали войску грозный восточный колорит.

Читатели пензенского Акимушкина взяли на битву традиционные багры, косы, сваренные из водопроводных труб палицы или чеканы с навершием в виде медного крана. Их ватники, плотно оклеенные брусками пенопласта, очень напоминали спасательные жилеты. Акимушкин говорил, что главную опасность представляют не колюще-режущие, а тяжелые дробящие удары.

Похоже, он ошибся в выборе брони. Когда павлики приблизились, я не увидел ни молотов, ни топоров. То, что я из-за расстояния принимал за копья, выглядело совсем как винтовки с примкнутыми штыками.

Я резко потряс за плечо невозмутимого библиотекаря-вологодца Голенищева:

– А как же общий договор не использовать огнестрельное оружие?!

«Павлики не относятся к Совету, – пронеслось в моей голове. – Все правильно. Им лишь бы получить свою Книгу. Что для них вопросы этики и чести! Сейчас они дадут несколько залпов, и латохинского войска не станет. Так вот чем объяснялась непобедимость павликов…»

– Молодец Чахов. Соображает… – ответил Голенищев. Голос его был спокоен и чуть насмешлив. – Вы присмотритесь, Алексей Владимирович. Это не «мосинки». Разве что штыки настоящие.

Павликовская «винтовка» оказалась подобием костыля – возможно, это и был изначально костыль, только уже со штыком и массивным прикладом, подбитым металлом.

– Мне говорили, – продолжал Голенищев, – в Новосибирске они каппелевцев изображали. Психическая атака. В смысле – в штыковую шли…

– Ну, понятно, – сказал кто-то из колонтайцев. – Пуля дура, штык молодец.

Павлики, как по команде, остановились. Нас разделяло не больше сотни шагов.

– Марат Андреевич, – зашептал я Дежневу. – А что сейчас? Ведь секундантов-то нет… Правила кто в таких случаях устанавливает? Следит за всем…

– Да никто. Сами воюющие стороны. Вот, Латохин с ребятами уже пошел… Сейчас будут решать, как проводить бой. Павлики ведь тоже понимают, что у них преимущество не особо велико, да и устали они… Может, предложат им денежный выкуп или какой-нибудь иной компромисс, Латохин недаром столько народу созвал. Это чтобы павлики поостыли и задумались… Не хочу загадывать, но у меня, Алексей, очень хорошее предчувствие… – Марат Андреевич ободряюще улыбнулся.

Одна за другой катились тревожные минуты. Мы стояли, вытянув шеи, и смотрели на пятерку колонтайцев и группу павликов, обсуждающих нашу дальнейшую судьбу.

Прозвучала моя фамилия, потом вологодского Голенищева. Тот раздвинул спины колонтайцев и двинулся на зов, прямо сквозь строй. Я подумал, что ослышался, но по рядам снова передали: «Вязинцева…».

– Ну и зачем им Алексей понадобился? – ворчливо осведомилась Таня.

– Сейчас узнаем… – сказал Оглоблин. – Не нравится мне это.

Я увидел, что Кислинг, Акимушкин и Цофин оставили свои отряды и направились к месту переговоров. За библиотекарями шел Веретенов. Поравнявшись с нами, он подтвердил:

– Товарища Вязинцева Латохин просит…

– Куда? – насторожилась Таня. – Передайте, что Вязинцев не пойдет… Не ходите, Алексей!