Джонатан Коу - Какое надувательство! Страница 36

В конце концов, этот вечер не угрожает ничему — по сравнению с теми волнами унижения, что обрушились на нее, когда она впервые вошла в эти двери больше года назад.

Фиби рисовала всегда — сколько себя помнила, — и талант ее с ранних лет был очевиден для всех, кроме нее самой. На каждом родительском собрании учитель рисования превозносил ее до небес, однако его коллеги редко могли подкрепить его восторги — ее академическая успеваемость в целом разочаровывала. Закончив школу, Фиби не нашла в себе силы духа поступить в колледж искусств, а пошла учиться на медсестру. Через несколько лет друзьям удалось убедить ее, что это ошибка, и она проучилась три года в Шеффилде, где ее стиль быстро изменился. В один момент перед нею простерлась бесконечность неожиданных свобод: за несколько жадных, невероятных недель она открыла для себя фовизм и кубизм, футуристов и абстрактных экспрессионистов. Писать пейзажи и портреты она уже умела, а теперь принялась творить плотные, беспорядочные холсты, заполненные несочетающимися деталями и пронизанные очарованием физических подробностей. Приходилось пользоваться малопривлекательными источниками вроде учебников по медицине, альбомов по зоологии и энтомологии. Впервые в жизни она начала много читать, и в «пингвиновском» издании Овидия нашла источник вдохновения для первой серии больших полотен, отразивших течение, нестабильность и неразрывность человеческого и животного миров. Не осознавая этого, ибо в тот период Фиби не позволяла ничему отвлекать себя от творческого возбуждения, она постепенно ступала на опасную территорию, ибо направлялась к столь немодной точке слияния абстрактного и образного — между декоративностью искусства и его понятностью для публики. Ей суждено было стать непродаваемой.

Но прежде чем она в этом удостоверилась, начались спады: сначала кризис веры, а затем в конце второго курса она и вовсе бросила учебу и вновь ушла в медсестры. Несколько лет Фиби не писала, а когда все же взялась за кисть, в ней вспыхнули новая страсть и настойчивость. Фиби сняла половину студии в Лидсе (где теперь и жила) и уходила из нее только спать. Начались небольшие выставки — в библиотеках, центрах образования для взрослых. Были и случайные заказы — правда, ни один по-настоящему не увлекал и не будил воображения.

Один из ее шеффилдских преподавателей, с которым она время от времени выходила на связь, как-то раз пригласил ее выпить и спросил, не пора ли уже показать работы каким-то лондонским галереям. Чтобы облегчить процесс, он предложил свои рекомендации: Фиби могла обратиться в галерею «Нарцисс» на Корк-стрит и упомянуть его. Она преподавателя поблагодарила, но весьма осторожно: у нее имелись некоторые сомнения насчет его предложения. Влияние на Родерика Уиншоу, коим так хвалился этот преподаватель, среди ее однокашников было расхожей шуткой — они так и не смогли найти этому влиянию никаких подтверждений. С Родди преподаватель ходил в одну школу — это правда, но ничто не доказывало, что их дружба была хоть сколько-нибудь тесной или что в последующие годы знаменитый арт-дилер хоть как-то стремился поддерживать эти отношения. (Например, когда его пригласили прочесть в колледже лекцию, он о ней начисто забыл и так и не появился.) Тем не менее возможность казалась реальной, Фиби любезно предложили шанс, и отказываться большого смысла не было. На следующее утро Фиби позвонила в галерею, поговорила с бодрой и отзывчивой секретаршей, и на следующую неделю ей назначили встречу. Несколько дней она отбирала слайды своих работ.

Закрыв за собой стеклянную дверь галереи, Фиби поняла, что сумасшедший лязг Лондона мгновенно стих, а она вступила в обитель искусств — тихую, клинически чистую и престижную. Дальше она шла на цыпочках. Галерея занимала простое прямоугольное помещение, у задней стены стоял стол, из-за которого Фиби весьма угрожающе улыбалась невероятно красивая блондинка лет на пять моложе. Фиби пробормотала подобие приветствия и, не решаясь двинуться дальше, несколько секунд разглядывала картины на стенах. Это помогло: картины были кошмарны. Фиби поглубже вдохнула и поволокла непослушные ноги к столу, к надменной секретарше. Утром Фиби чуть ли не до самого поезда раскладывала слайды; теперь же она поняла, что время можно было потратить с большей пользой. Следовало тщательнее выбирать одежду.

— Чем могу служить? — спросила блондинка.

— Меня зовут Фиби Бартон. Я приехала показать вам свои работы. У вас должно быть записано.

Фиби села, хотя ее не приглашали.

— Вы имеете в виду, что вам назначена встреча? — переспросила блондинка, перелистнув чистые страницы ежедневника.

— Да.

— Когда вам ее назначали?

— На прошлой неделе.

Блондинка досадливо поморщилась.

— Меня на прошлой неделе не было. Должно быть, вы разговаривали с Маршей, нашим временным секретарем. Ее не уполномочивали назначать встречи.

— Но мы условились о дате и времени.

— Прошу прощения, но здесь ничего не записано. Вы живете поблизости? Мне бы не хотелось думать, что вы напрасно ехали издалека — из Чизвика, скажем.

— Я приехала из Лидса, — сказала Фиби.

— А! — кивнула блондинка. — Да, разумеется. Ваш акцент. — Она закрыла ежедневник и шумно вздохнула, — Ну что ж, раз вы приехали из такой глуши… Вы привезли слайды, полагаю?

Фиби вытащила прозрачную папку и, передавая ее секретарше, сказала:

— Видите ли, я должна была показать их мистеру Уиншоу. Они друзья с моим бывшим преподавателем, и мне сказали…

— Родди сейчас на встрече. — Блондинка взяла слайды и с полминуты смотрела их на просвет. — Нет, боюсь, нам это не подходит.

Она передала папку обратно.

Фиби невольно съежилась. Она уже презирала эту блондинку, но понимала, что абсолютно бессильна перед нею.

— Но вы же едва на них взглянули.

— Простите. Это не то, что нам требуется в настоящее время.

— А что вам требуется?

— Возможно, вам имеет смысл обратиться в галереи помельче, — с ледяной улыбкой ушла от ответа блондинка. — Некоторые сдают свои стенды художникам-любителям. Я не знаю, какую плату они берут.

В этот момент из арки в конце галереи появился высокий, хорошо сложенный человек лет около сорока.

— Все в порядке, Люсинда? — Хотя он сделал вид, что Фиби не заметил, она сразу поняла, что ее краем глаза изучают и оценивают.

— Мне кажется, у нас возникло легкое недопонимание. Вот эта дама, мисс Баркер, пребывает под впечатлением, что ей назначена встреча с вами, поэтому она привезла свои наброски.

— Все в порядке. Я ждал мисс Бартон, — ответил человек и протянул Фиби руку. Та пожала ее. — Родерик Уиншоу. Почему бы нам не зайти ко мне в кабинет, чтобы я смог рассмотреть ваши работы? — Он повернулся к секретарше. — Пока все, Люси. Можешь сходить пообедать.

В кабинете он бросил на слайды еще более мимолетный взгляд. Новенькая его заинтриговала, и он уже знал, чего от нее хочет.

— Гарри рассказывал мне о вашей работе, — солгал он после минутной паузы, во время которой изо всех сил старался припомнить имя старого знакомого, коего настойчиво избегал последние двадцать лет. — И я рад, что могу познакомиться с вами лично. Очень важно установить такой контакт.

В порядке установления такого личного контакта он и пригласил Фиби на лат. Она же, как могла, старалась сделать вид, что понимает, о чем говорится в меню, и ей удалось воздержаться от замечаний по поводу указанных в нем цен, хотя сначала показалось, что там полно опечаток. В конце концов, платит он.

— Видите ли, сегодня на рынке, — говорил Родди, пережевывая блинчики с копченым лососем, — наивно полагать, что удастся продвинуть работу художника вне зависимости от его личности. У художника должен быть свой образ — нечто такое, что можно продавать в газетах и журналах. Не имеет значения, насколько изумительны сами картины: если вам нечего сказать о себе, когда вас явится интервьюировать дамочка из «Индепендент», у вас будут проблемы.

Фиби слушала, не перебивая. Несмотря на декларируемый интерес к ее личности, именно молчание, судя по всему, от нее и требовалось.

— Кроме того, разумеется, очень важно, чтобы вы умели хорошо фотографировать. — Родди самодовольно ухмыльнулся. — Но с этим, я полагаю, у вас все в полном порядке.

Казалось, Родди как-то странно суетлив. Хотя он явно стремился произвести на Фиби впечатление, в ресторане, похоже, было полно каких-то его знакомых, и большую часть времени он смотрел поверх ее плеча, пытаясь встретиться взглядом с кем-то из важных едоков. Стоило Фиби заговорить о живописи — она полагала, что оба разделяют интерес к ней, — как Родди незамедлительно переходил на другую тему.

Через сорок минут он попросил счет — ни на десерт, ни на кофе времени уже не хватало. На два часа у него была назначена другая встреча.