Филип Рот - Американская пастораль Страница 36

«П-п-папа! — этот голос прорывается сквозь шум швейных машин и доносится к нему в офис. — П-п-папочка!»

Через два года после ее исчезновения бомбу взрывают в изящнейшем здании в греческом стиле, расположенном в одном из наиболее спокойных районов Гринич-виллиджа, — три взрыва и пожар превращают в руины кирпичный старинный четырехэтажный дом. Принадлежит он богатой нью-йоркской супружеской паре, проводящей каникулы на Карибах. После взрыва из дома с трудом выбираются две обожженные, израненные девушки. Одежда одной сгорела дотла, по описаниям ей лет шестнадцать-восемнадцать. Обеих пострадавших впускает к себе соседка. Дает им вещи, чтобы одеться, и спешит посмотреть, не нужна ли еще кому-нибудь помощь в разрушенном здании. Пока она отсутствует, девушки исчезают. Одна из них — двадцатипятилетняя дочка владельцев взорванного дома, член радикального крыла объединения «Студенты за демократическое общество» (СДО), именуемого «Тайфун». Другая остается неопознанной. Другая — Рита. Или нет, другая — Мерри. Они втянули ее и в это!

Целую ночь он ждет на кухне появления своей дочери и этой девицы Тайфунши. Теперь это безопасно — наблюдение за домом и фабрикой, прослушивание телефонов сняты уже больше года назад. Теперь здесь можно объявиться. Думая, чем накормить их, он размораживает пакет с супом. Вспоминает, как она начала увлекаться химией. Доун выращивала телок, и девочка решила стать ветеринаром. Кроме того, занятия химией смягчали ее заикание. Сосредоточившись на каком-нибудь опыте и сконцентрировавшись на тщательно выполняемой работе, она заикалась чуть меньше. Какой бы отец догадался, что это приведет к бомбам? Любой, а не только он проглядел бы эту опасность. Ее интерес к химии был абсолютно невинным. Все, чем она занималась, было невинным!

Тело молодого человека, найденного на другой день среди руин, принадлежало бывшему студенту Колумбийского университета, активному участнику бурных антивоенных демонстраций, создателю радикальной подрывной группы СДО — «Бешеных псов». Еще день спустя установлена личность второй бежавшей с места взрыва девушки. Радикалка-активистка, но не Мерри — двадцатишестилетняя дочь нью-йоркского адвоката. Еще страшнее новости о другом трупе, обнаруженном под развалинами дома в Гринич-виллидже, — торсе молодой женщины. Сразу же идентифицировать этот второй труп не удалось, и медицинский эксперт доктор Эллиот Гросс заявил, что «потребуется некоторое время, прежде чем нам удастся определить, кто это».

Ее отец, сидящий в одиночестве за кухонным столом, знает, кто это. Шестьдесят стержней динамита, тридцать разрывных капсул, начинка кустарных бомб в виде наполненных динамитом двенадцатидюймовых трубок — все это обнаружено всего в двадцати футах от этого изуродованного тела. Трубка, наполненная динамитом, убила доктора Хэмлина. А теперь она мастерила новую бомбу, в чем-то ошиблась, и нью-йоркский дом взлетел на воздух. Сначала убила Хэмлина, теперь вот — себя. Ей в самом деле удалось поразить этот полный сюрпризов город — и вот результат успеха. «Доктор Гросс подтвердил, что на теле имеются следы множественных ранений, вызванных начинявших бомбу гвоздями, что, по сообщению из полицейского источника, указывает на вероятие использования такой бомбы как орудия убийства конкретного человека, а не как просто взрывного устройства».

Назавтра новые сообщения о взрывах на Манхэттене. В 13 часов 40 минут в трех домах, расположенных на некотором расстоянии от центра, одновременно прогремело три взрыва. Значит, тот торс не ее! Мерри жива! Гвоздями разорвано в клочья не ее тело! «В результате поступившего по телефону предупреждения полиция прибыла в здание в 13.20 и успела до взрыва эвакуировать двадцать четыре человека из находившихся в здании людей — охранников и прочий обслуживающий персонал». Наверняка манхэттенская террористка и террористка из Римрока — одно и то же лицо. Если бы она догадалась предупредить по телефону о взрыве своей первой бомбы, никто не погиб бы и ее не разыскивали по обвинению в убийстве. Значит, по крайней мере, чему-то она научилась, значит, по крайней мере, она жива, и он не зря сидит ночь за ночью на кухне, дожидаясь, пока они с Ритой покажутся за окном.

Он читает, что говорят родители двух исчезнувших девушек, разыскиваемых в связи со взрывом четырехэтажного дома. Мать и отец одной из них обращаются к дочери с экрана телевизора и умоляют ее сообщить, сколько людей было в доме к моменту взрыва. «Если там больше никого не было, — говорит мать, — поиски можно прекратить, не доламывая уцелевшие стены. Я верю в тебя, — говорит мать пропавшей дочери, вместе с компанией друзей превратившей нью-йоркский дом в фабрику по изготовлению бомб, — и знаю, что ты не захочешь усугубить тяжесть этой трагедии. Пожалуйста, прошу тебя, позвони, пришли телеграмму или попроси кого-нибудь позвонить и передать сюда требуемую информацию. Нам нужно одно: знать, что ты в безопасности, и мы говорим тебе: мы тебя любим и очень хотим помочь».

Именно эти слова говорил со страниц газет и с экранов телевизоров отец исчезнувшей римрокской террористки. Mai любим тебя и хотим помочь. На вопрос, были ли у него «хорошие отношения» с дочерью, отец нью-йоркской девушки ответил столь же правдиво и горестно, как и отец террористки из Римрока, которому был в свое время задан такой же вопрос: «Нет. Мы, родители, вынуждены ответить „нет“. В последние годы не было». Судя по словам этого отца, его дочь боролась за то же, за что боролась и Мерри, обвинявшая за семейным столом родителей в эгоизме и буржуазном образе жизни и объявляя целью своей борьбы «изменение социальной системы и передачу власти в руки девяноста процентам населения, лишенного сейчас влияния на политическую и экономическую жизнь страны».

Отец второй разыскиваемой девушки был, по словам сотрудника полиции, «предельно закрыт» и ограничился заявлением: «Я не располагаю никакими сведениями о ее местопребывании». И отец римрокской террористки верит ему, лучше любого другого отца в Америке чувствует всю тяжесть горя, скрытого за бесстрастной формулировкой «я не располагаю никакими сведениями о ее местопребывании». Не случись с ним того же, он, вероятно, обманулся бы этой холодной маской. Но он понимает, что эти родители барахтаются так же беспомощно, как и он, денно и нощно барахтаются в попытках найти адекватное объяснение происшедшему.

Третье тело обнаружено в развалинах четырехэтажного дома, на этот раз тело мужчины. Потом, через неделю, в газетах печатают сообщение, сделанное, по словам журналиста, матерью второй пропавшей девушки, и это сообщение разом смывает его сочувствие к обоим родителям. Отвечая на очередной вопрос о дочери, мать отвечает: «Мы знаем, что она в безопасности».

Их дочь повинна в смерти троих, но они знают, что она в безопасности, а о его дочери, хоть ее отношение к убийству никем не доказано, она невинна, она просто жертва мерзких головорезов, подобных этим нью-йоркским богатеньким террористам, никто ничего не знает. У нее нет с ними ничего общего. Его дочь не участвовала в таких делах. И так же не подкладывала бомбу, взорвавшую Хэмлина, как не подкладывала бомбу в Пентагоне. После 1968 года тысячи бомб взрывались по всей Америке, и ни к одной из них его дочь не имела никакого отношения. Откуда он это знает? Потому что Доун знает. Доун уверена. Если бы их дочь действительно собиралась проделать это, она не ходила бы по всей школе, рассказывая, что Олд-Римроку будет чему подивиться. Для этого их дочь слишком умна. Если бы она замышляла что-то, то никому не сказала бы ни словечка.

Пять лет проходят в поисках объяснения, в реконструкции наималейших формировавших ее обстоятельств, влиявших на нее людей и событий, и ничто не подсказывает путей, которые привели ее к бомбе, пока вдруг он не вспоминает о буддийских монахах, о самосожжении буддийских монахов… Конечно, ей было тогда всего десять или одиннадцать, в последующие годы миллион разных вещей случился и с ней, и в доме, и в мире. Но тогда страх не проходил неделями, и она то ударялась в слезы, вспоминая увиденное на экране, то опять заговаривала об этом, то с криком просыпалась среди ночи, потому что увидела это во сне; все это время оно не отпускало ее, преследовало. И да, вспоминая ее сидящей там, в комнате, после ужина, с папой и мамой и краем глаза следящей за новостями, как и все в стране абсолютно не подготовленной к тому, что сейчас произойдет и вдруг увидевшей, как монах превратился в столб пламени, он проникается уверенностью, что здесь и зарыта первопричина того, что случится потом.

Это случилось в 1962-м или 1963-м, незадолго до убийства Кеннеди, до того, как война во Вьетнаме набрала обороты, и всем казалось, что Америка имеет минимальное касательство к этим далеким событиям. Монаху, сделавшему это, было за семьдесят. Бритая голова, одеяние цвета шафрана. Строго выпрямив спину и скрестив ноги, он спокойно сидел посреди пустой улицы какого-то южновьетнамского городка, а перед ним стояла толпа монахов, пришедших смотреть на происходящее как на совершение некоего религиозного ритуала. Вытащив пробку из большой пластмассовой канистры, монах облил себя наполнявшим ее керосином или бензином и обильно полил асфальт вокруг. А потом чиркнул спичкой и сразу же оказался в кольце яростно пляшущих языков пламени.