Агата Кристи - Роза и тис Страница 36

Скорее всего потому, что Изабелла – это Изабелла.

Я ничего не сказал.

Изабелла наклонилась и поцеловала меня. Это был поцелуй не ребенка женщины. Прохладные свежие губы прижались к моим губам в ласковом и сильном прикосновении, которого я никогда не забуду. Так мог бы поцеловать цветок.

Она попрощалась и ушла из комнаты – из моей жизни... туда, где ее ждал Джон Гэбриэл.

Я не пытался ее остановить.

Глава 24

С отъездом Джона Гэбриэла и Изабеллы из Сент-Лу кончается первая часть моей истории. Я хорошо понимаю, насколько это их история, а не моя собственная. После того как они уехали, я помню очень немногое. Все смутно и запутанно.

Политическая сторона нашей жизни в Сент-Лу меня никогда по-настоящему не интересовала. Для меня это был всего лишь театральный задник, на фоне которого действовали главные персонажи драмы. Однако события политической жизни Сент-Лу имели далеко идущие последствия.

Будь у Гэбриэла хоть сколько-нибудь политической сознательности, он, конечно, постыдился бы так подвести своих сторонников. Ибо именно это и произошло. Местное общественное мнение было настолько возбуждено, что Гэбриэла вынудили бы оставить свой только что завоеванный пост, если бы он не сделал этого добровольно. Эта история крайне дискредитировала партию консерваторов.

Человек, верный традициям, с более строгими представлениями о чести, разумеется, сознавал бы тяжесть подобных последствий, но Джона Гэбриэла, как я полагаю, это нисколько не беспокоило. Его интересовала лишь собственная карьера – но и ее он сам разрушил своим безумным поступком. В общем, он был прав, когда говорил, что только женщина может испортить его жизнь. Но он никак не мог предвидеть, кто будет эта женщина.

По своему темпераменту и воспитанию Гэбриэл был не в состоянии понять потрясения, которое испытали люди, подобные леди Трессилиан и миссис Бигэм Чартерно. Леди Трессилиан с детства воспитывалась в представлении, что, баллотируясь в члены парламента, человек выполняет свой долг перед страной. Таковы были убеждения ее отца.

Для Гэбриэл они были непостижимы. Он полагал, что консерваторы, выбрав его, просто дали маху – поставили не на того человека. Это была игра – и они проиграли.

Сложись все нормально, консерваторы были бы в выигрыше. Однако всегда остается вероятность непредвиденного – один случай из ста! На этот раз такой случай произошел в Сент-Лу.

Как ни странно, человеком, высказавшим ту же точку зрения, что и Гэбриэл, была вдовствующая леди Сент-Лу. Она заговорила на эту тему лишь однажды, в гостиной Полнорт-хауса, когда были только мы с Терезой.

– В том, что произошло, есть и наша доля вины, – сказала она, – и мы не можем ее с себя снять. Нам было известно, что собой представляет майор Гэбриэл. Мы предложили в качестве кандидата чужого нам человека, у которого нет ни истинных убеждений, ни традиций, ни элементарной честности. Мы знали, что этот человек – авантюрист, но приняли его, потому что у него были определенные качества, которые нравятся массам, – блестящее военное прошлое и безусловное обаяние. Мы были готовы к тому, чтобы он нас использовал, потому что сами собирались использовать его. И оправдывали себя тем, что нужно идти в ногу со временем. Однако если и есть хоть что-то реальное, хоть какой-то смысл в традициях консерваторов, то партия обязана придерживаться этих традиций. Наши интересы должен представлять человек пусть не блестящий, но искренний. Человек, чьи корни – в этой стране. Человек, готовый взять на себя ответственность за тех, кто от него зависит, не стыдящийся своей принадлежности к высшему классу, – ибо он принимает не только привилегии, но и обязанности этого класса.

Это был голос уходящего regime[27]. Я не любил его, но уважал. Время рождало новые идеи, новый образ жизни, сметая прочь обломки старины, но леди Сент-Лу как образец всего лучшего, что было в прежней жизни, – стояла нерушимо. Это – ее место, и она не сойдет с него до конца.

Об Изабелле она не говорила вовсе. Сердце леди Сент-Лу было ранено слишком глубоко. По бескомпромиссному убеждению старой леди, Изабелла предала свой собственный класс. Старая педантка могла оправдать Джона Гэбриэла – он низкого происхождения и законов для него не существует. Для Изабеллы оправданий не было: она предала крепость изнутри.

Зато об Изабелле постоянно говорила леди Трессилиан. Она обсуждала случившееся со мной, потому что не могла ни с кем поговорить, а я как инвалид, видимо, не шел в счет. Полная материнского сострадания к моей беспомощности, она считала чуть ли не своим долгом откровенничать со мной, как с сыном.

Эделейд, по словам миссис Трессилиан, была неприступна; Мод сразу же обрывала разговор и уходила с собаками из дома, а большому и доброму сердцу леди Трессилиан в одиночку не снести такую тяжесть. Она не могла поговорить с Терезой, так как чувствовала, что это непорядочно по отношению к своим. Но в разговорах со мной леди Трессилиан не испытывала неловкости. Она знала, что я любил Изабеллу.

Леди Трессилиан любила Изабеллу горячо и нежно, не могла не думать о ней и по-прежнему была ошеломлена и озадачена ее поступком.

– Так не похоже на Изабеллу... так не похоже! – повторяла леди Трессилиан. – Этот человек, должно быть, околдовал ее. Он очень опасен! Я всегда так думала... Изабелла была такой счастливой... Абсолютно счастливой. Она и Руперт, казалось, были созданы друг для друга... Я не могу понять! Ведь они были счастливы – были! Вы тоже так думаете, не правда ли?

Осторожно подбирая выражения, я подтвердил ее слова, хотя мне очень хотелось добавить, что порой одного только счастья бывает недостаточно. Но леди Трессилиан вряд ли могла бы это понять.

– Мне все кажется, что этот ужасный человек каким-то образом загипнотизировал ее и увлек за собой... Но Эдди говорит: «Нет!» Она говорит: «Изабелла никогда ничего не сделает не по своей воле». Я, право, ничего не понимаю!

Я подумал, что тут леди Сент-Лу, пожалуй, права – Вы полагаете, они поженились? – спросила вдруг леди Трессилиан. – Как по-вашему, где они?

Я в свою очередь спросил, не было ли вестей от Изабеллы.

– Нет. Ничего. Ничего, кроме того письма, которое она оставила. Оно было адресовано Эдди. Изабелла писала, что не надеется на ее прощение и что это, вероятно, будет справедливо. И еще она написала: «Вряд ли стоит говорить, что я сожалею о боли, которую вам причиняю.

Если бы мне действительно было жаль, я бы этого не сделала. Думаю, Руперт поймет, а может быть, и нет. Я всегда буду любить вас, даже если никогда больше не увижу».

Леди Трессилиан подняла на меня глаза, полные слез.

– Бедный мальчик милый Руперт! Мы все так его полюбили!

– Наверное, он тяжело это перенес?

Я не видел Руперта Сент-Лу со дня бегства Изабеллы.

Он уехал из Сент-Лу на следующий день. Я не знаю, где он был и что делал. Неделю спустя он вернулся в Бирму в свою часть.

– Он был так добр к нам, – продолжала леди Трессилиан. – Но Руперт не хотел говорить о случившемся. Никто не хочет об этом говорить. – Она вздохнула и со слезами на глазах покачала головой. – Но я не могу не думать о том, где они и что с ними. Поженились или нет? Где будут жить?

Мысли леди Трессилиан были чисто женскими. Я понял, что в ее мечтах уже начала рисоваться картина семейной жизни Изабеллы: свадьба, дом, дети. Леди Трессилиан легко простила Изабеллу. Она очень любила ее. То, что сделала Изабелла, было ужасно, позорно; она подвела свою семью – но в то же время это так романтично! А леди Трессилиан была в высшей степени романтична.

Как я уже говорил, мои воспоминания о последних двух годах в Сент-Лу довольно смутные. Прошли дополнительные выборы, на которых с большим преимуществом снова победил мистер Уилбрэхем. Я даже не помню, кто был кандидатом от консерваторов. Кажется, какой-то местный джентльмен с безупречной репутацией, но не пользующийся симпатией. Политика без Джона Гэбриэла мне стала не интересна. Я занялся собственным здоровьем, опять оказался в больнице, где мне сделали серию операций, после которых мое состояние если и не стало хуже, то, во всяком случае, заметно не улучшилось. Тереза и Роберт по-прежнему жили в Полнорт-хаусе. Три старые леди переехали из замка в небольшой викторианский дом с прекрасным садом. Замок был сдан в аренду кому-то с севера Англии.

Спустя восемнадцать месяцев Руперт Сент-Лу вернулся в Англию и женился на молодой богатой американке. Тереза писала мне, что у молодых большие планы полной реконструкции замка, которая начнется, как только будут оформлены соответствующие документы. Однако мысль о реконструкции замка Сент-Лу мне претила, непонятно почему.

Где были Гэбриэл и Изабелла и чем был занят Гэбриэл, не знал никто.

В 1947 году в Лондоне у Роберта успешно прошла выставка его корнуоллских картин.

К этому времени хирургия достигла больших успехов.