Жан-Луи Кюртис - Мыслящий тростник Страница 36

— Ждут клиента, — объяснил он, — двести франков и все дела.

— Понятно, — вздохнул Марсиаль.

Видно, в этот вечер все злые демоны ополчились против него. Значит, и последний шанс лопнул. Ему хотелось заниматься любовью, но не на таких условиях. Платить, всегда платить!.. Он пустился в путь, чтобы стать Любовником. Неужели ему придется снова оказаться в жалкой роли клиента? Нет, только не сегодня вечером! Он одолеет свое желание, он подождет. Ну что за мерзость этот западный мир, подумал он, где все начинается и кончается постыдными сделками! Он принялся про себя проклинать капитализм, где все прогнило. Даже брак не что иное, как социальный договор, в котором деньги играют ведущую роль. Даже те женщины, которые делают вид, что отдаются по любви, обходятся в конечном счете куда дороже продажных. Их надо приглашать в лучшие рестораны, проводить с ними время в шикарных ночных клубах, осыпать подарками. Все это лишь косвенный способ заставить самца платить, а самой продавать свое тело. Марсиаль с неприязнью подумал о своей последней любовнице, парикмахерше, отличавшейся снобизмом слуги из богатого дома. Любая вещь казалась ей недостаточно красивой, а любой ресторан — недостаточно шикарным. О том, чтобы повести ее обедать в маленькое симпатичное бистро, и речи быть не могло. Нет-нет, ей подавай только «Гран Вефур», «Прюнье», «Люка Картон». Разоренье, и только! И при этом дура дурой… Нет, любовь на Западе — малопривлекательное занятие. И Марсиаль размечтался об античных цивилизациях, где проституция носила хотя бы священный характер. Гетеры были жрицами. Это совсем другой коленкор… А современное капиталистическое общество может предложить по прейскуранту только таких вот малолеток, лишенных души. Марсиаль страстно возжелал Революции. При социалистическом режиме любовь хоть будет основана на взаимном выборе.

Он печально отхлебнул глоток коньяку.

Несколько минут спустя ему показалось, что его сосед повернулся и стал за ним наблюдать. Тогда он тоже на него посмотрел и обнаружил (до этого он не обращал на него особого внимания), что тот действительно очень молод, что ему лет двадцать, не больше и что лицо у него скорее симпатичное.

— Вы любите молоденьких девочек? — спросил сосед.

— Не слишком. Предпочитаю зрелых женщин, — ответил Марсиаль, который был счастлив нарушить свое одиночество. (А потом, всегда интересно потолковать о предмете с просвещенным любителем.) — Но иногда, для разнообразия, можно… А ты?

— О, я!.. — воскликнул сосед и, улыбнувшись, пристально поглядел на Марсиаля.

— Ты часто приходишь сюда?

(Неплохо бы получить от него полезные сведения.)

— Нет… Я чаще бываю на Левом берегу. Здесь, собственно, делать нечего. Зашел просто так, поглядеть…

— Так ты говоришь, что всем им надо платить? — спросил Марсиаль, указав подбородком на женщин, находящихся в зале.

— Да. Если вы ищете родственную душу, — сказал сосед, растягивая слова, — то вы не туда попали.

Его развязный тон звучал несколько нарочито. Казалось, молодой человек заставляет себя так говорить, чтобы показаться циником. Мальчишка, который выдает себя за видавшего виды мужчину. Марсиалю стало скучно. Задерживаться здесь не имело смысла. Он подозвал официанта и вынул бумажник.

— Вы уже уходите? — спросил молодой человек.

— Да, тут делать нечего, и уже поздно.

— Что вы, еще нет двенадцати.

— Тем не менее.

— Вас, может быть, ждут дома? — спросил молодой человек, которому явно хотелось продолжить этот разговор.

Марсиаль искоса взглянул на него. Его рассердило такое нескромное любопытство. Но по выражению лица молодого человека, эдакой смеси смущения и наивной наглости, он понял, что его собеседником движет не любопытство, а скорее приветливость, потребность в общении, в контакте. Да, мальчишка… Быть может, и он себя чувствует одиноким.

— Угадал, меня ждут, — сказал Марсиаль.

— Вы женаты?

— Да.

— А-а…

Он отвернулся и уставился в одну точку. Марсиалю показалось, что он уловил гримасу неодобрения, которая на миг исказила этот печальный профиль.

— Ты, верно, удивлен, почему я сюда пришел, раз я женат? — игриво спросил Марсиаль. — Знаешь, старик, доживешь до моих лет!..

— О, нет. Вовсе нет. Сюда регулярно ходят женатики… — Он снова, уже в упор, глядел на Марсиаля. — Вам, по-моему, и раскошеливаться не придется. Вы и так получите все, что хотите.

— Ты так думаешь?

— С вашей-то внешностью! — воскликнул молодой человек.

«Первые приятные слова за весь вечер», — подумал польщенный Марсиаль.

— Как вы здорово загорели, — сказал молодой человек, помолчав. — Отдыхали где-нибудь?

— Я был в Куршвеле…

— Повезло! Там уже снег?

— Еще бы. Великолепная лыжня.

— Вроде еще рановато для снега? Да?

— А все-таки снега навалом.

— Хорошо в Куршвеле? Я там никогда не был.

— Хорошо-то хорошо, да слишком изысканно, — сказал Марсиаль, презрительно скривив губу. — Я, пожалуй, предпочитаю Шамони.

«Что это на меня нашло?» — спросил он себя, несколько смущенный своим ребячеством. Выламываться перед этим незнакомым мальчишкой. Говорить о курортах, где и ноги его не было. Выдавать себя за пресыщенного плейбоя… Неужели он таким образом искупает в своих собственных глазах жалкое поражение, которое потерпел нынешним вечером? Право же, такая идиотская игра недостойна его.

— Вы хороший лыжник?

— Не бог весть какой, но все же…

— У вас спортивный вид, — сказал молодой человек и оценивающим глазом окинул Марсиаля с головы до ног.

— В свое время я играл в регби, — сказал Марсиаль, не в силах отказаться от удовольствия прихвастнуть.

— Регби?.. Ясно… Замечательно!

Воцарилось молчание. Марсиаль во второй раз пальцем поманил официанта, который в другом конце бара беседовал с посетителем. Молодой человек стал вполголоса подпевать музыке, громыхающей в зале. Вдруг он умолк и сказал:

— Если вам так уж нужна одна из этих цыпочек, это можно в два счета устроить. Двести монет, и все дела.

— Ты что, проценты получаешь? — грубо спросил Марсиаль.

— Я?.. Ну, знаете!.. Разве по мне это скажешь?

— Да нет… Но как знать…

— Я же о вас забочусь.

— Спасибо.

— У вас такой разочарованный вид…

— Ничуть не бывало. Меня это не интересует. Во всяком случае, не сейчас.

— Значит, уходите?

— Да.

Марсиаль в третий раз позвал официанта.

— Вы… Вы никогда не пробовали ничего другого? — сказал молодой человек нарочито развязным тоном.

— На что ты намекаешь? — спросил Марсиаль, повернувшись к нему. Он решил, что молодой человек, хотя по виду этого и не скажешь, все же сводник и предлагает повести его либо в какое-то злачное место, либо к своей собственной подружке.

— Бросьте притворяться, — сказал молодой человек с несколько смущенной улыбкой, — вы же все поняли… Одним словом, мальчики…

Марсиаль застыл от изумления, он даже на две-три секунды лишился дара речи. Первым его движением было влепить юнцу по физиономии, но он тут же отказался от этого, даже не успев замахнуться. Поначалу сработала инстинктивная боязнь публичного скандала. На какое-то мгновение Марсиаль представил себе драку — как из конца в конец зала летят табуреты, а к дверям подкатывает полицейская машина… Но тут же включился непогрешимый механизм, воспитанный спортивной этикой, fair-play[17], предоставляющей противнику время для объяснения, прежде чем он получит по зубам. «Минутку… Правильно ли я его понял?.. Нет ли тут ошибки?.. Действительно ли меня оскорбили? Если оскорбили, то я сейчас же дам в морду». Только слабые нападают, озверев от ярости, даже не разобравшись толком, в самом ли деле задето их достоинство. Сильные могут совладать с собой, выждать, а потом, если в этом действительно есть необходимость, переходят в наступление. Марсиаль был сильным или считал себя таковым, что, в конечном счете, одно и то же. Он мог одним ударом кулака свалить мальчишку на пол. Именно эта уверенность и удержала его от немедленных действий. Разом погрузневший от гнева, Марсиаль медленно повернулся на своем табурете, чтобы оказаться лицом к лицу со своим соседом, как человек, который требует объяснения. Взгляд его, очевидно, и впрямь был страшен, потому что молодой человек, вконец растерявшись, наклонился к нему, чтобы быть лучше понятым, и заговорил торопливо, почти шепотом, сбивчиво, с сильным придыханием:

— Не сердитесь… Я профессионал, это правда… Но с вас бы я не взял ни франка… Кроме шуток, вы мне очень нравитесь… Я буду делать все, что вы захотите…

Марсиаль молчал, ошеломленный, но бить теперь уже не имело смысла. Как поднять руку на того, кто объяснился тебе в любви, да еще заявив о своей полной покорности? С другой стороны, он вдруг сообразил, что является просвещенным гражданином XX века, многоопытным светским человеком (Куршвель, не правда ли…), которого ничем не удивишь. В эпоху сексуальной революции и все нарастающего эротизма, хеппенингов и наготы в театре можно ли негодовать на проявление влюбленности? Нет! Либерализм. Терпимость. Он был рад, что не ударил молодого человека. Это было бы поистине идиотским поступком, который раз и навсегда отнес бы его в разряд людей отсталых, ретроградов… Надо быть на уровне своего времени. Однако, поскольку Марсиаль еще не справился с удивлением и не мог вымолвить ни слова, молодой человек вновь заговорил все тем же тихим, но отчетливым шепотом: