Александр Ольшанский - Евангелие от Ивана Страница 36

Семиволос, показал поэту на стул, сел за стол тяжело. Перевел дух и спросил:

— Иван Петрович, скажи, как на духу, как тебя угораздило жениться на Варьке Лапшиной?

— Как на духу отвечаю: не женился я на ней. Когда лежал в больнице, она повела под венец с моим паспортом вместо меня своего родного отца.

— Ух ты!

— А потом закопала тебя на Хохряковском кладбище живьем?

— Похоронила. То ли в гипнозе, то ли в летаргическом сне.

— Она — главарь одной очень опасной банды. Твоя фамилия нужна ей как прикрытие, мол, она несчастная вдова известного поэта, а не бандитка. У нее за считанные месяцы проснулись хищность, жестокость, ненасытность… Продает технический спирт вместо питьевого. В этот момент она устраивает через папашу аренду автоколонны. Для челночных рейсов не с барахлом, а с наркотиками. У нее все куплено-перекуплено. Ты для нее представляешь угрозу, и она ни перед чем не остановится, чтобы засадить тебя в дурдом или же заказать киллеру.

Раздался требовательный междугородний телефонный звонок. Семиволос снял трубку. Иван Петрович без всякого компьютера узнал голос участкового Триконя:

— Товарищ подполковник…

— Майор, — поправил Семиволос

— Товарищ подполковник… — настаивал на своем Василий Филимонович.

— Вася, я же тебе сказал: майор. Со вчерашнего дня повысили в звании.

Иван Где-то только теперь обратил внимание на одинокие звезды на его погонах. Семиволос снял с них подполковничьи звезды, и теперь там, где они были, материал погон был потемнее.

— Товарищ… майор, это из-за меня? — спросил Триконь.

— Не болтай ерунду. Что тебе так приспичило?

— Здесь, товарищ Семиволосов, произошел государственный переворот. Самый настоящий.

— Ну и что? Сейчас у нас везде происходят государственные перевороты и самые настоящие. Я же тебе как сказал: замри, отдохни, если понадобишься — вызову.

— А если не понадоблюсь?

— Вася, успокойся. Мне сейчас не до тебя.

— Товарищ ма…

И связь прервалась.

— Вот как раз ваш участковый звонил. Написал бы рапорт, что твой паспорт по ошибке аннулирован… Теперь придется напрямую от себя давать указание начальнику паспортного стола, чтобы выдали паспорт. Семь бед — один ответ, не так ли?

— Но если это противоречит каким-то вашим служебным нормам…

— Ну и что если противоречит? Вон Вася звонит: государственный переворот, а мы паспорт не можем выдать? Фотографии с собой? Нет. Марш сфотографироваться и — ко мне.

Глава двадцать третья

Бывшего лучшего участкового лучшего столичного отделения милиции сильно расстроило известие о разжаловании любимого начальника в майоры. Даже слова Семиволоса о том, что сейчас везде государственные перевороты, не так впечатлили. Он не сомневался, что Семиволос пострадал из-за него.

Дед Туда-и-Обратно столько невероятного порассказывал про окурултай-икувырк, что Василий Филимонович пришел к такому же выводу: враги народа наконец-то захватили власть, творят, что хотят, и окорота им никакого нет и не предвидится. Вот и пошел звонить начальнику, сообщить о государственном перевороте и тяжком преступлении — расчленении страны. Но весть о разжаловании так его оглушила, что он даже не поинтересовался у начальства насчет дальнейших указаний.

Увы, они ему совершенно не требовались: в переговорный пункт вбежали люди в штатском, заломили руки и затолкали в машину. Работница переговорного пункта безуспешно пыталась узнать у них, кто будет платить за междугородний, точнее, международный разговор.

Ехали они совсем недолго, но до Белого домика не доехали — остановились у серого пятиэтажного здания, которое еще со сталинских времен называлось НКВД. Василия Филимоновича вытащили из машины и, хотя он не сопротивлялся, по родной ментовской привычке согнули в три погибели и поволокли в дом. Поднялись на лифте на пятый этаж, приволокли в какую-то приемную с полковником в синих гэбэшных погонах, который тут же доложил начальству о том, что задержанный доставлен. Полковник кивком головы показал умельцам в штатском на дубовую дверь, на которой пахла свежей краской золотистая табличка «Оминистр огосударственной обезопасности Ошараш-Ишеварнадии огенерал-ошамхал Осуч Идекар Окантора Иглыбкобура…»

Вот чего Василий Филимонович не чаял, так это увидеть в кабинете бывшего капитана милиции Сучкарева в форме генерала армии — по четыре больших звезды на плечах и брильянтовая маршальская в галстуке.

— Ты гля! — воскликнул министр. — Опять Васька Триконь!

Велев своим нукерам оставить их, Сучкарев прошелся по кабинету, показывая Триконю свои широкие красные лампасы.

— Так ты, ко всему прочему, еще и являешься иностранным шпионом? О каком таком государственном перевороте ты докладывал своему начальству в Лимитград? Глотание суверенитета — это, по-твоему, государственный переворот и государственная измена? Ты же наш, шарашенский, и неужели у тебя радости нет никакой, что Ошараш-Ишеварнадия обрела государственную независимость, что она теперь известна всему миру? Мы без пяти минут член ООН. Уже сегодня диван заокеанской Нью Голд Орды выделяет нам три вагона какого-то новейшего сэкондхэнда в виде гуманитарной помощи. Пройдет несколько лет — нас и в НАТО примут! А ты вместо того, чтобы помочь землякам, расправившим могучие плечи, полной грудью вдохнувших воздух свободы, стучишь на них в бывший имперский центр? Как тебе не стыдно, Вася! Да садись ты, чего стоишь, в ногах правды нет.

Сучкарев широким жестом отодвинул кресло от стола для совещаний, даже взял за плечо Василия Филимоновича, чтобы усадить его. «Ох, и мягко стелет, товарищ подполковник, — он сразу же доложил любимому начальнику, решив ни при каких обстоятельства не называть его майором. — Не знаю, как и быть мне…»

«Действуй по обстоятельствам», — приказал Семиволос.

«Есть действовать по обстоятельствам».

— Не попадись мне, который тебя с пацанов знает, сел бы ты лет на пятнадцать-двадцать за шпионаж. Устроили бы показательный процесс над агентом империи. Вполне допускаю, что народ потребовал бы высшей меры — времена-то интересные!

Сучкарев тяжело опустился в кресло напротив, опершись локтем на стол, подпер валик подбрюдка ладонью. Очень задумчивую позу изобразил — не мент вонючий, а импортный тебе Роден. Потом неожиданно извлек из кармана кителя пенсне и водрузил на переносицу, приобрел сходство с Берией. Теперь Сучкарев смотрел, поблескивая стеклами пенсне, и от него веяло холодом, беспощадностью и страхом.

— Что будем делать с тобой, Вася, а?

Вопрос, заданный вкрадчиво и с затаенной угрозой, не прибавил храбрости Василию Филимоновичу, но и не сбил с панталыку окончательно.

— Послушай, а почему бы не пойти к нам? Нам опытные кадры нужны. Скажем, замначуправления по предотвращению беспорядков? Сразу присвоим полковника, а должность, между прочим, генеральская… Будешь служить верой и правдой — через годик-два лампасы бригадного генерала получишь.

— Да какой из меня полковник?! А тем более — генерал! Мне на роду написано помереть старлеем! — воскликнул Василий Филимонович, рассмеялся и тут же осекся — Сучкарев поморщился, прикусил губу.

— Уж это точно — подохнешь старлеем! — неожиданно грубо воскликнул он, подошел к пульту связи, ткнул в него пальцем и сказал: «Зайди!».

Спустя минуту участковый Триконь едва не лишился сознания — в кабинет вошел «Парватов, он же Рура, он же Икало, кличка Шакал, Юрий Серафимович, родился в Москве в 1948 году, неоднократно судим, особо опасный преступник, совершил побег из заключения, убил двух милиционеров и скрылся…» Невероятным усилием воли Василий Филимонович выключил в голове телеграф, который отстукивал ориентировку на бандита, которого он задержал на свою голову и который на его беду и беду Семиволоса оказался американским шпионом. Из-за него, потому как независимые СМИ встали на безоговорочную защиту заокеанского шпиона и требовали наказания всех виновных в его аресте, бежал Триконь в Шарашенск, а он тут как тут и тоже в генеральском мундире. Выходит, бежал прямо в лапы.

— Юрок, узнаешь клиента? — спросил шарашенский министр.

— Я эту падлу узнаю на любой пересылке, — заметил шарашенский генерал.

— Я ему, видишь ли, доверие оказываю, предлагаю высокую должность, звание полковника, а он рыло воротит…

— Бить по рылу! — воскликнул генерал-рецедивист и наотмашь ударил Василия Филимоновича ребром ладони по лицу. В глазах вспыхнул миллион искр, однако участковый устоял и тут же угостил обидчика ногой в пах. Тот взвыл от боли, согнулся и стал вытаскивать пистолет, который он носил по бандитской привычке сзади за поясом.

— Только без стрельбы! — бросился Сучкарев к своему заместителю. — Только без крови в моем кабинете!