Вячеслав Бондаренко - Вечный огонь Страница 36

После парада Игорь долго искал родителей. День освобождения города, 3 июля, в Минске всегда отмечался торжественно. В скверах, парках, на улицах – толпы народа, ветераны, отец и мать затерялись в этой толпе. Наконец нашлись – на углу проспекта и Октябрьской, у входа в парк, где недавно появился величественный памятник Янке Купале. И отец, и мать были в парадной форме с наградами. Как всегда, когда отец волновался или был чем-то доволен, шрамы у него на лице белели.

– Ну как ты? – только и спросил, а сам притянул к себе сильными пальцами, проехался рукой по стриженому затылку.

– Ну пап… – смущенно высвободился Игорь и тут же решил сгладить неловкость шуткой: – Ощущения отличные, товарищ полковник! Так бы всю жизнь и промаршировал.

– Болтун! – махнула рукой мама. – Иди лучше со Светой поздоровайся. Она в сторонке стоит, нас стесняется…

«Света? – ошеломленно подумал Игорь. – А откуда они…» Нет, вообще-то он собирался знакомить ее с родителями, но уж совершенно точно не сегодня.

– Ага, запаниковал? – рассмеялся Виктор Владимирович. – Ее толпой к нам прибило. И когда вы проходили мимо, она так кричала: «Игорь, Игорь!..», что не понять, в чем дело, было просто невозможно. Так и познакомились. Давай, давай, – поощрил он сына, видя, что тот смущается. – Веди свою даму к нам да пойдем где-нибудь пообедаем вместе, отметим праздник…

Игорь смятенно улыбнулся родителям и на подгибающихся ногах – и куда девалась парадная уверенность? – двинулся к Свете, стоящей в сторонке, у ограды парка. К ней как раз подошел какой-то хлыщ в модных клешах, с длинными волосами а-ля «Битлз», но Игорь так грозно на него взглянул, что хлыщ пробормотал «Сорри» и испарился так же, как и возник.

– Привет. Так вы уже познакомились?..

– Привет. – Она улыбнулась. – Да, мы случайно оказались рядом на тротуаре… И они первые заговорили со мной. – Света коснулась пальцами его погона. – Какой же ты красивый…

– Это не я, это летняя парадная для строя, – усмехнулся Игорь. – Родители предлагают пойти куда-нибудь отметить праздник. Пойдем, а?..

Праздник отметили в том же ресторане «Журавинка», в котором полгода спустя играли свадьбу. Все было, как полагается, – черная «Чайка» с золотыми кольцами на крыше, цветы к Вечному огню на площади Победы (его зажгли 3 июля 1961-го), длинный, с воспоминаниями тост Виктора Владимировича и шутливый, со стихами тост Коли Сахновского, танцы под местный ВИА… И укромные, в уголках глаз, слезы Евгении Петровны – ведь сын получил назначение не куда-нибудь, а в далекую Монголию. А вдруг будет война с Китаем?.. Напали же они на Даманский полуостров. Господи, давно ли он был суворовцем, бегал в черной шинельке с красными погонами? Давно ли приходил в увольнение курсантом?..

Накануне отъезда пришли попрощаться с Варварой Петровной. Бабушка уже не вставала, но ум сохранила ясный, память четкую. Сухими старческими пальцами гладила руку внука и силилась улыбаться запавшим морщинистым ртом.

– И сколько туда поездом?

– Зачем поездом? – неуклюже улыбнулся Игорь. – Мы самолетом летим.

– Ах да, самолетом… – Варвара Петровна протянула руку к книжной полке у себя в изголовье. – Подай мне, пожалуйста, вон тот толстый синий альбом. Спасибо.

Она медленно листала коричневые плотные страницы. Выцветшие фотографии, зажатые полукруглыми уголками, – юные прекрасные лица, вся жизнь, ушедшая и вечно живая, вся с ней…

– Я хочу, чтобы эта карточка была с тобой… – Варвара Петровна медленно, с усилием вынула из альбома небольшую твердую фотографию, протянула внуку. – Это…

– …дедушка? – изумленно произнес Игорь, разглядывая карточку. – Но… эта фотография всегда с тобой, я же помню это с детства…

– А теперь она твоя, – твердо проговорила Варвара Петровна. – Пожалуйста, храни ее… и знай, что дедушкин вечный огонь продолжится… Хорошо?

– Хорошо, – ничего не понимая, кивнул Игорь. – Спасибо, бабушка.

Он чмокнул Варвару Петровну в сухую щеку. А бабка перекрестила его тонким, неуловимым движением…

В подробностях карточку рассмотрели со Светой уже в самолете. Летели в огромном «Ту-114», международный маршрут Москва – Чита – Улан-Батор был полупуст – не больше двадцати пассажиров в салоне. Часовые пояса смещались вместе с самолетом, поэтому все девять часов за иллюминаторами стояла тьма. Сахновский (назначение лейтенанты получили вместе) дрых на заднем ряду, храпел на весь салон.

– Красивый какой… – тихонько проговорила Света, рассматривая фотографию. – Сколько здесь ему лет?

– Столько же, сколько мне сейчас. И звездочек на погонах столько же. Только шашки у меня нет, – вздохнул Игорь.

– Он, кстати, похож на тебя, – заметила жена, прижавшись к плечу мужа. – Глаза похожи, губы и нос.

– Тогда уж я на него похож, – усмехнулся Игорь. – Бабушка этот снимок очень берегла, даже в руки мне его не давала в детстве. Говорила, что это все, что осталось от ее жизни до революции.

И оба замолчали, вглядываясь в фотоснимок, сделанный в невообразимом для них 1913-м. Владимир Игнатьевич, тоненький, будто весь стремящийся вверх, в парадном мундире с пристяжными лацканами, крепко сжимал в руках эфес шашки и пристально смотрел в объектив виленского фотографа, не зная о том, что ждет его впереди, еще ничего не зная…

В истории каждой семьи бывают взлеты и падения, периоды, когда все у всех идет хорошо и наоборот – когда все начинает разваливаться. И сама семья, как организм, стареет или молодеет, преодолевает болезни и отчаивается, выравнивает свою жизнь и заново ее строит. И зачастую ничего не зависит при этом ни от желаний, ни от стремлений самих членов семьи. Ее может продуть насквозь ветер времени, перемен, охвативших страну, или нечто необъяснимое, то, что сами уцелевшие члены семьи, собравшись в кружок, потом не смогут внятно истолковать.

В семье Шимкевичей, выстоявшей под ударами Великой войны, революции, 1937 года, второй Великой войны, 1956 года, такой недобрый надлом наметился в первой половине 1970-х. Слегла Варвара Петровна – сказались последствия старого инсульта, да и возраст уже был более чем почтенный. Уехали в Монголию Игорь со Светой. Служили даже не в Улан-Баторе, а в Чойбалсане, в глуши. Правда, рожать Света прилетела в Минск, на этом настояли ее родители. В марте 1975-го на свет появился мальчик, которого назвали Володей, в память Владимира Игнатьевича. А через год, переходя улицу Кнорина – спешила в аптеку и поскользнулась на обледеневшей мостовой, – погибла Евгения Петровна: водитель 408-го «Москвича» был пьян. И эта нелепая, безвременная смерть словно вынула из семьи какой-то внутренний стержень. Через месяц после гибели невестки, в апреле 1976-го, умерла 83-летняя Варвара Петровна. В завещании она просила похоронить ее рядом с Владимиром Игнатьевичем, и тут помог Куроедов – какими-то своими старыми связями отставной генерал раздобыл нужные разрешения, организовал автобус и машины из Минска. Выехали на рассвете, колонной. Виктор Владимирович, разом поседевший после недавней гибели жены, сидел рядом с гробом матери, рядом с ним качался на сиденье усохшийся, маленький Семен Захарович…

Куроедов с годами стал словно необходимой частью дома Шимкевичей. Еженедельно старенький генерал приходил в квартиру, которую Виктор Владимирович получил после выхода в отставку (начальник Суворовского расстарался, Шимкевичу предоставили трехкомнатные хоромы улучшенной планировки в восьмиэтажке на площади Калинина, как раз над открывшимся осенью 1963-го магазином «Тысяча мелочей»). Семен Захарович сидел с неподвижной, немощной Варварой Петровной, ласково гладил ее руку, о чем-то с ней разговаривал неслышным, похожим на шелест падающих листьев голосом. Иногда они вместе смотрели телевизор – старенький, купленный еще в 1959-м «Беларусь-5». Им не мешали. Все в семье понимали, что и Куроедову, и Варваре Петровне нужно это тихое странное общение. Потом он пил чай на кухне вместе с хозяевами дома, силился говорить с ними о политике, но видно было, что в настоящем он мало что понимает, и фамилии Киссинджера и Брандта упоминает бессознательно, видно, услышал их по радио или в программе «Время».

Когда вышел на экраны фильм «Офицеры», Виктор Владимирович, посмеиваясь, сказал жене, что история главных героев будто списана с Куроедова и Варвары Петровны. Только в фильме все живы, как это и должно быть в фильмах… Но Евгения Петровна почему-то рассердилась на это сравнение, даже руку вырвала из-под локтя мужа (шли по проспекту напротив Академии наук, Шимкевич это точно помнил):

– Дурак. Фильм, конечно, хороший, но сравнивать придуманное с жизнью… Додумался же, а…

– Да ты чего, Жень? – обескураженно заоправдывался Виктор Владимирович. – Похоже ведь, правда… И ничего такого я не имел в виду…

А теперь, качаясь рядом с Куроедовым на холодном клеенчатом сиденье, вдыхая острый, мокрый запах цветов возле гроба, полковник в отставке Шимкевич думал о том, что Женя была все-таки неправа и что фильм «Офицеры» действительно о Куроедове и Варваре Петровне. А еще он вспоминал о том, как молодой, красивый комиссар полка приходил к ним в гости, и они ехали все вместе куда-нибудь за город – отец, мать, Куроедов и мальчик Витя, влюбленный во все военное. Отец погиб в 41-м, мать умерла три дня назад, Куроедову восемьдесят два, и где же тот мальчик Витя, который мечтал умереть в бою за счастье мирового пролетариата?..