Александр Громов - Сборник " " Страница 36

– Будет тебе время, а подзарядить пока нечем… Звуковое имя есть?

– Так точно.

– Назови.

– Аверс, – прогудел робот спереди.

– Реверс, – донеслось из-за его спины.

– Аверс-и-Реверс… – Умнейший катал во рту созвучия и сладко улыбался чему-то. Возможно, ностальгировал. – Неплохо, но длинновато. Может, у тебя есть другое имя?

Леону показалось, что в голосе истукана проявилась интонация.

– Гог-Магог, – проскрипел робот. – Некоторые называли меня так. Но мне это имя не нравится.

– Хорошо, – согласился Умнейший. – Будешь Аверс-Реверсом. Раздвинься.

Кто-то позади тоненько завыл, когда тело робота треснуло и со скрипом разошлось посередине. Одна половина истукана отделилась от другой, как отделялись друг от друга скрепленные с одного края листы странных книг в погибшем городском Хранилище.

Между половинок робота оказался экран. То есть Умнейший назвал этот прямоугольник экраном, а что это такое и для чего существует, пояснить отказался.

– Сами поймете.

– Это оружие? – недоверчиво спросил Леон.

– Кто?

– Ну… Аверс-Реверс.

– Нет, но он нам сделает его.

Однако до изготовления оружия было еще очень далеко, а пока Умнейший заставил Аверс-Реверса выдать на экран карту Простора и долго сличал ее с самодельным чертежом, выполненным на потрепанном лоскуте драконьей кожи. Потом покачал головой, хмыкнул и лоскут выбросил.

– Знал бы – не мучился столько лет.

Леон впервые видел изображение Простора. Больше всего оно напоминало упитанную рыбу, подвешенную за хвост. Южная оконечность материка – «голова» рыбы, крашенная белизной снегов, почти достигала полюса.

– А где мы? – спросил Леон. – Вот здесь? Ага… А где Желез… то есть ближайший автоном-очиститель?

Две точки разошлись на карте не слишком далеко. Леон почесал в затылке.

– Велик Простор…

Умнейший фыркнул.

– Очень скоро он покажется тебе слишком маленьким.

Аверс-Реверс подсветил и третью точку, указанную Умнейшим, – существенно выше первой.

– Примерно здесь была сожжена еще одна деревня, – пояснил Умнейший в ответ на недоумение Леона. – Помнишь почту? Заметь: направление от твоей деревни почти точно на север. Мысленно проведи линию между ними и считай ее стороной квадрата. Если земляне проводят очистку по обычной схеме, то получается… тогда у нас получается примерно вот что.

Изображение Простора покрыла россыпь светящихся точек. Нет, не россыпь… Скорее сеть, и довольно правильная: точки явно стремились разбежаться на равное расстояние друг от друга.

– С поправкой на погрешность получается от сорока пяти до шестидесяти задействованных автоном-очистителей… – старик бормотал, тыча пальцем в экран. – Боюсь, с крайнего Юга людей нам не вывести. Так… Вот довольно крупный остров, и недалеко от материка. Не знал. Хм. Никогда не слышал, чтобы кто-то жил на островах, а значит, будем считать, что людей там нет.

– Спастись там нельзя ли? – подал голос Парис. – Построить лодки…

– Сразу после материка наступит очередь островов, за ними – океана. Об островах лучше сразу забыть. Так… Не-ет, людей с Юга мы не выведем при всем желании, а с Севера – надо попробовать.

– Как? – спросил Леон.

– Во-первых, это тебя должны спрашивать – как? Во-вторых и в-главных – оповестить всех, кого сможем, о начале изготовления оружия и о том, чтобы спешили присоединиться к Великому Стрелку. Просить, чтобы передали дальше, тем, до кого мы пока не можем дотянуться сами, от океана до океана. Твердо обещать, что все сообща и под твоим руководством мы уничтожим всех Железных Зверей, а начнем с нашего. Думаю, несколько сот человек мы соберем, а больше на первых порах нам и не понадобится…

– Не уничтожим, а попытаемся уничтожить, – перебил Леон. – И то я не знаю, как.

– Вот вякнешь такое прилюдно – вовсе без людей останешься, – отрезал Умнейший. – И вообще запомни: или ты начнешь высоко держать голову, или я тебе ее оторву. А это будет чересчур расточительно – готовить нового вождя, после того как я уже убил на тебя столько времени. С этого дня каждое твое неверное действие, каждое лишнее слово будет уменьшать наши шансы на победу. Очень скоро тебе придется бросить людей в огонь, чтобы спасти их, а ты колеблешься. Не серди меня!

Леон потер виски. Все это плохо укладывалось в голове.

– Ладно… А оружие?

– Оружие у нас будет. Рано или поздно, но будет. Сейчас меня больше интересуют вопросы привлечения людей. Вот что: Кирейну найди Тихой Радости, и пусть для начала сочинит воззвание к населению, хоть стихами. Что еще?

Того, что попало в категорию «еще», оказалось так много, что позднее Леон поражался, как все то, о чем наперебой спорили, часто соглашаясь с Умнейшим и изредка заставляя его согласиться с собой, удалось разместить в голове.

В ближайшие дни он не вспоминал даже о Филисе!

Бледной жуткой синевой исходили светящиеся вполсилы змеи-стебли по периметру подземных залов. Пугали собственные тени. После жгуче холодного ветра на плато ровный холод подземелья не холодил, а грел. Плескалась бесцветная рыба в подземной речке. Пещера казалась убежищем, отправной точкой, упором для ноги перед дальним прыжком в неизвестность.

И спорил, горячась, Парис, и ныл, как всегда, Кирейн, и Тирсис преданно заглядывал в глаза, и лежал возле мертвого излучателя забытый мертвый Хранитель. И капала со сталактитов известняковая вода.

И каждый из живых понимал: начинается небывалое, чего до сих пор не было на Просторе и чему еще не придумано название. И каждый понимал, что это даже не начало – это лишь подготовка к началу.

Им еще предстояло появиться в деревне яйцеедов и до смерти напугать храбрых горцев Аверс-Реверсом.

Им предстояло спуститься с гор и оповестить через Париса не один десяток шептунов и разослать не одну сотню гонцов и почтовых летяг.

Им предстоял бросок на восход солнца – туда, где, по расчетам Умнейшего, можно успеть сделать оружие раньше, чем до него доберется Железный Зверь.

Им предстояло многое и многое.

И все это, как повторял каждый раз Умнейший, было только началом великих дел.

Не терпелось.

От постройки одной из пяти тысяч разновидностей летательных аппаратов, хранящихся в памяти робота, не то чтобы было решено отказаться – Умнейший счел это несвоевременным. «Все равно кроме какого-нибудь «фармана» или иной подобной ему валкой этажерки, которая будет сожжена первым же заурядом, нам пока что не вылепить, так стоит ли зря время терять? – наскакивал он. – Получше что-нибудь? Пожалуйста, лет через пять мы, может быть, сможем построить «спитфайр»… У кого есть желание ждать пять лет? А аэродромы? А подготовка пилотов – шуточки вам? Между прочим, придется корректировать чертежи, пересчитывать всю конструкцию, потому что воздух здесь плотнее…»

От развития авиации было решено временно воздержаться.

Целые классы боевой техники, либо недостаточно смертоносные, либо малопригодные для борьбы с автоном-очистителями, после кратких споров безжалостно отвергались. Так же нещадно Умнейший браковал конструкции, на изготовление которых, по его словам, не было ни сил, ни времени, ни технической базы. На законный вопрос, что, собственно, означает термин «техническая база», он начал было отвечать длинно и непонятно, запутался сам и объявил, что скоро это станет ясно без слов последнему слабоумному.

После яростных споров остановились на германском танке А7V, поразившем Леона размерами и уродливостью. Что означает слово «германский», Аверс-Реверс не знал, а Умнейший, махнув рукой, заявил, что к делу это не относится. Сам не знал, наверное.

Танк был чудовищен, и Леон сразу проникся к нему отвращением, смешанным с толикой страха. Парис же, сунув нос в аксонометрический чертеж, долго крякал и чесал бороду, а потом неожиданно заявил, что так и должно быть, рукотворный железный зверь как раз и должен вызывать страх тем больший, чем большие на него возлагаются надежды, – в ответ на что Умнейший брюзгливо заметил, что лично он испытывает только один страх, а именно серьезнейшее сомнение в том, что эта несуразная штуковина, даже если каким-то чудом ее удастся построить, вообще сможет двинуться с места.

Но тем не менее выбор одобрил, и было замечено, что он доволен, очень доволен.

Кирейн, совершенно счастливый после экскурсии в подземелье, купался в Тихой Радости. К нему приставили Фаона, отличавшегося каллиграфической скорописью, настойчивостью и терпением, – в задачу его входило будоражить сказителя, мешать ему уйти в бездумный запой и дословно записывать все то, что сказитель мог сообщить, минус ругань. По утрам Кирейн похмелялся и, разбирая записи Фаона, дивился неожиданным взлетам собственной мысли, а иногда принимался яростно строчить, за одну неделю выдав две саги, балладу и бессчетное количество песен.

Как ни занят был Умнейший, час-другой на цензуру он выделял ежедневно. Часть творений Кирейна браковал сразу, некоторые редактировал самолично или возвращал с приказом доработать в том или ином направлении, часть – пропускал без замечаний. Первые почтовые летяги, несущие на себе тексты Кирейна вместе с воззванием к населению Простора, были отправлены еще из деревни яйцеедов. Комбинируя средства связи, Парис задействовал шептунов в каждой деревне, через которую пролегал путь на восток. К концу первой недели он уже самодовольно хвастался, что ознакомил с воззванием четверть населения Простора, если не больше.