Томас Вулф - Домой возврата нет Страница 37

«Господи, да от нее воняет! — с ужасом и омерзением подумала она. — Задохнуться можно! Гадость какая! — Теперь ее негодование обратилось на всех горничных сразу. — Пари держу, они никогда не моются, а ведь им с утра до ночи делать нечего, могли бы, по крайней мере, содержать себя в чистоте! О, господи! Кажется, могли бы радоваться, что служат в таком красивом доме и у нас им так хорошо живется; могли бы хоть капельку этим гордиться и ценить все, что мы для них делаем! Так нет же! Они просто этого не стоят!» — с презрением подумала она, и на миг уголок ее красиво очерченных губ исказила уродливая гримаса.

В этой гримасе сквозило не только презрение и насмешка, но что-то едва ли не свойственное всему ее племени — какой-то дерзкий, упрямый вызов, словно стремление доказать свое превосходство. Эта недобрая усмешка лишь на миг, почти неуловимо, изуродовала очертания ее губ, она никак не подходила к прелестному лицу и тотчас исчезла. Однако горничная все заметила, и эта мимолетная, но многозначительная усмешка жестоко ее уязвила.

«Ну как же! — в бешенстве подумала она. — Такой распрекрасной дамочке на нашу сестру и смотреть противно, так, что ли? Как же, как же! Мы ведь больно важные! Вон у нас сколько шикарных платьев, да вечерних тувалетов, да сорок пар туфелек по заказу! Господи Исусе! У ней столько всякой обувки, точно она сороконожка! Да еще нижние юбки, да панталоны шелковые в самом Париже шиты! От этого мы больно распрекрасные, так, что ли? Мы не то что простой народ, на стороне не балуемся, так, что ли? Боже упаси! Мы только собираем друзей-приятелей, эдаких важных да шикарных господ, на шикарные вечеринки! А коли у бедной девушки лишней пары штанишек и то нету, как мы ее презираем! Сразу видать: „Ах, мол, ты такая-сякая, мне на тебя и смотреть-то противно!“ А между прочим, коли по правде сказать, так тут на Парк-авеню сколько угодно шикарных дам ни на волос не лучше меня! Уж я-то знаю! Так что вы бы поосторожней, дамочка, не больно задавайтесь!» — со злобным торжеством думала горничная.

«Ого! Коли бы я стала говорить все, что знаю! „Нора, — говорит, — коли позвонят, а меня нету дома, спросите, что передать. Мистер Джек не любит, чтоб его беспокоили…“ Господи Исусе! Нагляделась я на них, все они не любят, чтоб их беспокоили. Такие у них порядки, заводи полюбовников да полюбовниц и друг дружке не мешай, ни про что не спрашивай и пропади все пропадом, лишь бы не на глазах! А попробуй кто на двадцать минут опоздать к обеду — враз начинается: где тебя носила нелегкая, да что же это будет, коли ты эдак про семью забываешь?.. Да уж, — в ней всколыхнулось чувство юмора, некоторая добродушная снисходительность, — чудно тут живут люди! А уж хозяева мои чудней всех! Слава тебе, господи, я-то сроду христианка, в истинной вере воспитана, коли согрешила, так схожу в храм божий, зато…»

Как часто бывает с горячими натурами, подвластными внезапной смене настроений, она уже раскаивалась в недавней вспышке злобы, и чувства ее хлынули по другому руслу:

«…Зато, видит бог, в целом свете нет людей добрее! Ни у кого больше не хотела б я служить, только у миссис Джек. Уж коли ты им по душе, ничего для тебя не жалеют. Вон в апреле двадцать лет сравняется, как я у них в доме, и ни разу не видала, чтоб тут голодного не накормили. А ведь есть такие — каждый божий день в церковь ходят, а подвернись случай — у покойника с глаз медный грош украдут, как же, как же! Нет, у нас у всех тут прямо дом родной, я это нашим всегда говорю, — с добродетельным самодовольством подумала она, — и уж прочие как хотят, а Нора Фогарти не такой человек — черной неблагодарностью добрым хозяевам не отплатит!»

Все это пронеслось в голове и в сердце у обеих женщин с быстротою мысли. Тем временем горничная, поставив поднос на столик подле кровати, отошла к окнам, отворила их, подняла шторы, чтобы впустить побольше света, поправила занавеси и уже наливала воду в ванну — сперва послышался шум бурно бьющей струи, потом он стал глуше, ровней: Нора слегка привернула краны и доводила слишком горячую клокочущую воду до нужной температуры.

А между тем миссис Джек небрежно, нога на ногу уселась на краю кровати, из высокого серебряного кофейника налила в чашку горячего, исходящего паром черного кофе и развернула сложенную на подносе газету. Она пила кофе, невидящими, остановившимися глазами глядя на печатную страницу, лицо у нее стало хмурое, недоумевающее, и она машинально то снимала, то вновь надевала на палец правой руки старинное причудливое кольцо. Это была давняя бессознательная привычка — верный признак беспокойства и нетерпения или же знак, что она чем-то озабочена и собирается с мыслями, чтобы перейти к быстрым и решительным действиям. Так и сейчас, первый порыв жалости, любопытства, сочувствия уступил место потребности теперь же, немедленно что-то сделать с Норой.

«Вот куда девалось спиртное из запасов Фрица, — думала она. — Он ведь просто взбешен… Придется ей это прекратить. Если она будет продолжать в том же духе, через месяц-другой она совсем сопьется… Господи, какая дуреха, убить ее мало! И что это на них находит?» — думала миссис Джек. Ее прелестное лицо залил гневный румянец, глаза потемнели от волнения, меж бровей залегла глубокая складка: решено, она поговорит с горничной сурово, напрямик и притом не откладывая.

И тотчас она вздохнула с облегчением и почувствовала себя почти счастливой, ведь ничто не было так чуждо ее натуре, как нерешительность. Она давно уже знала о непозволительных поступках Норы и от этого лучилась угрызениями совести, а теперь сама себе удивлялась — что тут было колебаться? Но когда горничная, выйдя из ванной, замешкалась, прежде чем уйти, словно ждала распоряжений, и посмотрела на хозяйку уже по-иному, словно бы тепло, даже ласково, миссис Джек вдруг смутилась: заговорила, тут же об этом пожалела и сама удивилась, как неуверенно, почти виновато звучит ее голос.

— Да, Нора, — не без волнения начала она, быстро снимая и вновь надевая кольцо, — мне надо с вами поговорить.

— Слушаю, миссис Джек, — скромно и почтительно откликнулась та.

— Это мисс Эдит просила меня у вас спросить, — торопливо и не без робости продолжала хозяйка, изумленно ловя себя на том, что начинает выговор совсем не так, как намеревалась.

Нора ждала с видом самого покорного и почтительного внимания.

— Может быть, вы или еще кто-нибудь из девушек видел, у мисс Эдит было такое платье, — поспешно продолжала миссис Джек, — из тех, что она в прошлом году привезла из Парижа. Такого особенного серо-зеленого цвета, она еще надевала его с утра, когда уходила по делам. Вы помните, а? — докончила она отрывисто.

— Да, мэм. — Лицо у Норы было серьезное и недоумевающее. — Я это платье видала, миссис Джек.

— Так вот, Нора, она не может его найти. Оно пропало.

— Пропало? — Горничная посмотрела на хозяйку в тупом удивлении.

Но в ту самую секунду, как она повторила это слово, на губах ее мелькнула предательская хмурая усмешка и глаза блеснули хитро и торжествующе. Миссис Джек мигом поняла, что все это означает.

«Ясно! Она знает, куда девалось платье! — подумала она. — Конечно, знает! Его взяла одна из горничных! Стыд и срам, не стану я больше такое терпеть!» — Миссис Джек едва не задохнулась от возмущения, все в ней кипело.

— Да, платье пропало! Говорят вам, пропало! — гневно крикнула она в лицо горничной, которая смотрела на нос во все глаза. — Что с ним произошло? Куда оно, по-вашему, девалось? — спросила она напрямик.

— А я не знаю, миссис Джек, — медленно, словно бы с недоумением ответила Нора. — Наверно, мисс Эдит его потеряла.

— Как это потеряла! Не говорите глупостей! — вне себя закричала миссис Джек. — Как она могла его потерять? Она никуда не уезжала. Она все время здесь. И платье тоже было здесь, еще неделю назад висело в шкафу. Как это можно потерять платье? — нетерпеливо крикнула она. — Что же, только зазеваешься, и оно само с тебя слезет и куда-то уйдет? — съязвила она. — Ничего мисс Эдит не теряла, вы это и сами понимаете. Кто-то его взял.

— Да, мэм, — покорно согласилась Нора. — Вот и я так думаю. Верно, кто-нибудь сюда забрался, пока вас не было дома, и стащил его. — Она горестно покачала головой. — Я вам так скажу, нынче прямо и не знаешь, кому верить, — изрекла она нравоучительно. — Одна моя подружка, она служит у важных людей, так она мне вчера только рассказывала, приходит к ним какой-то, вроде швабры продает, полы мыть, и вот уговаривает, — я, мол, покажу, как ваши полы мыть; и такой, подружка говорит, славный паренек, с виду такой чистенький, любо поглядеть. Вот ей-богу, говорит, — это я вам в точности ее слова передаю, миссис Джек, — как они мне после сказали, чего он у них натворил, я прямо ушам своим не поверила. Будь он мне родной брат, я и то бы так не удивилась, говорит. Так что, сами понимаете…

— О, господи, Нора! — Миссис Джек сердито, нетерпеливо отмахнулась. — Что за вздор вы несете? Кто это может войти, чтоб его не заметили? Вы и другие девушки весь день дома, попасть к нам можно только лифтом или с черного хода, и вам видно всех, кто приходит. И уж если к нам полез бы вор, так не ради какого-то одного платья, сами понимаете. Вор бы взял деньги или драгоценности, во всяком случае что-нибудь ценное, что можно продать.