Павел Санаев - Нулевой километр Страница 37

– Прессуй его, прессуй! – орал Игорь.

– Бей в левый угол! – подсказывал Юрец.

«Хаммер» догнал «тигренка» и прицелился кенгурятником в левый угол заднего бампера. Запаса мощности было достаточно, чтобы разогнаться и нанести удар, от которого «тигренок» кубарем покатился бы на обочину, но Сергей Борисович медлил, выбирая момент наверняка. Алина заплакала от страха.

– У тебя в багажнике есть что-нибудь?! – отчаянно крикнул Костя.

– Что?

– Ну не знаю – масло, стекла, гвозди? – Он сам не мог понять, на что надеется. Швырнуть в лобовое стекло джипа горсть каких-нибудь железок, плеснуть на дорогу канистру масла… Шансов мало, но вдруг повезет.

Алина переползла на заднее сиденье и стала лихорадочно рыться в барахле, наваленном в отделении багажника.

– Твоя камера… Чемодан… Аптечка… Огнетушитель…

Сергей Борисович увидел впереди на обочине частокол бетонных столбов и понял, что представилась лучшая возможность для расправы с «Фольксвагеном» и его пассажирами. Влетев в эти столбы на такой скорости, легковушка превратилась бы в сплошное месиво, и никто не смог бы определить, была ли причиной аварии оплошность водителя или чье-то навязчивое вмешательство. Он надавил педаль газа. В этот момент заднее стекло «Фольксвагена» рассыпалось мелкими осколками от сильного удара изнутри, и в сторону «Хаммера» направился какой-то черный раструб. Сергей Борисович инстинктивно сбросил скорость, а в следующую секунду в лобовое стекло джипа полетело густое облако белого порошка. Невесомая пудра, предназначенная для тушения «горючесмазочных материлов, ветоши и электропроводки» залепила стекло так плотно, что не помогали даже вовремя включенные дворники. Машина будто нырнула в сметану.

– Сука! – проорал Сергей Борисович, все еще не решаясь затормозить и упустить беглецов.

На скорости сто пятьдесят километров в час обстановка меняется каждую секунду. Дорога, казавшаяся идеально прямой, на самом деле сделала едва заметный изгиб влево. Чтобы остаться на полотне, хватило бы ничтожного движения руля, но сделать это движение можно было, только увидев его необходимость. Сергей Борисович не увидел. «Хаммер» срезал бетонный столб и полетел вниз по крутому длинному склону в сторону небольшого коровника.

– Тормози, Борисыч! – молил Юрец, хватаясь за все, что можно.

– Тормози! – кричал Игорь, упираясь руками и ногами. – Тормози, приехали!

Но остановить трехтонную махину было уже невозможно. «Хаммер» прошиб ограду коровника и, провожаемый равнодушными взглядами буренок, с грохотом врезался в набитый кубами прессованного сена кормовой сарай. Сверху на него упала крыша.

Глава 25

Аэропорт «Домодедово» кипел жизнью, как переполненный рыбой аквариум. Рулили по дорожкам разноцветные самолеты, шныряли туда-сюда грузовички-карго и багажные автокары, вальяжно проплывали самоходные трапы. Потрепанный, запыленный «тигренок» проехал по пандусу и обессиленно остановился на огромной автостоянке, над которой с ревом пролетал пузатый зеленый аэробус. Погоня выжгла ресурс старенькой малолитражки дотла, и «Фольксваген» буквально разваливался. Алина медленно выбралась из машины. После пережитого она с трудом держалась на ногах, но старалась выглядеть бодрой. Костя вытащил из багажника чемодан на колесиках и поставил его на землю. Пришло время прощаться.

– Я прошу тебя, пожалуйста, будь осторожен, – напутствовала Алина.

– Все будет нормально… – успокоил ее Костя. – Как только смогу, прилечу к тебе в гости.

Ночью они договорились, что он постарается приехать в Лондон на Новый год, и расставание казалось временным. Но сейчас Алина с горечью призналась себе в том, на что они так усиленно пытались закрыть глаза. Губы девушки задрожали.

– Костя, сколько раз ты прилетишь? – спросила она, и в ее глазах показались слезы. – Три? Пять? Кого мы обманываем?

Костя отвел взгляд. Он тоже понимал, что несколько приездов в течение пяти лет едва ли сохранят отношения. И никто не говорил, что через пять лет Алина вернется – скорее всего, снова продлит свой контракт и останется в Лондоне насовсем. Алина с грустью смотрела на Костю, и он чувствовал, что теряет ее второй раз. Прощаться навсегда, глядя глаза в глаза, было гораздо тяжелее, чем оставить записку и уйти, не оглядываясь.

– Нулевой километр разрывается… – пробормотал он, пытаясь подобрать какие-то правильные слова.

– Я должна… – прошептала Алина большее самой себе.

– Не будем ничего решать, – сказал Костя как можно тверже. – Пусть все будет так, как будет.

Правильнее всего было положиться на время. Пусть оно решает за них – сохранить невидимую нить, соединяющую их сердца, или безжалостно порвать ее. Алина благодарно улыбнулась, обняла Костю и поцеловала его сначала в губы и потом еще раз в щеку. Он прижался к ней, стараясь как можно лучше запомнить запах ее волос. Еще один лайнер пролетел над пандусом, накрывая их оглушительным ревом. Алина отстранилась, задержала на Косте долгий взгляд и, вернувшись, быстро зашагала к терминалу, волоча за собой чемодан на колесиках. Пройдя полпути, она вытащила из кармана джинсовой курточки большие темные очки и спрятала за ними глаза, из которых неудержимо текли слезы.

Она плохо помнила все, что было потом. События остались в памяти обрывками, похожими на фрагменты сумбурного сна. Она помнила, как поставила свой чемодан на ленту досмотра и прошла через рамку металлодетектора. Помнила, как, увидев ее, Глен Смолвуд радостно заулыбался, а потом, обняв за плечи, взволновано спрашивал, что случилось? Помнила, как стояла в очереди на паспортный контроль, и каждый шаг, приближавший ее к щелкающему штемпелю, казался ей шагом к беспощадной гильотине. Последний эпизод в этом сне был самым ярким: штемпель клацнул прямо перед ней и оставил в ее паспорте четкий темно-синий штамп. Дальше все расплылось…

Очередь из автомобилей медленно продвигалась к шлагбауму, который поднимался и опускался, пропуская по одной машине. Среди этих машин был оранжевый «Фольксваген». Костя трогался впереди притормаживал на автопилоте: он не видел ничего вокруг и ничего вокруг себя не слышал. Из динамиков радиоприемника к нему пробился бравурный джингл «Европыплюс». Костя потянулся выключить радио, но вдруг зазвучала песня, которая оказалась настолько созвучной его настроению, что он остановился.

«Как больно потерять, все то, что ты любил… – запел неизвестный Косте певец, и почему-то ему показалось, что это поет он сам. – Останься хоть на миг, но ты уходишь…»

Машины одна за другой проезжали через турникет. Шлагбаум поднимался и опускался, и, приближаясь к нему, Костя ощутил себя идущим на эшафот. Сейчас он вставит в автомат парковочный талон, и через секунду полосатая балка опустится за его спиной, навсегда отсекая его любовь и оставляя ее в прошлом.

«Сейчас или никогда, есть только один ответ, мы больше не можем ждать, и делаем выбор между нет и да…» – грянул из колонок припев песни.

И словно для того, чтобы вывернуть душу Кости наизнанку, проклятая память стала услужливо подкидывать ему яркие слайды воспоминаний. Он видел Алину в легком пестром сарафанчике за столиком в кафе, когда она салфеткой вытирала его перепачканный молочной пеной нос; Алину – в черной блузке с лентой в волосах, когда она под его руководством старательно и неумело крутила руль на тренировочной площадке; Алину – в развевающемся платье, когда она танцевала на крыше под заходящим солнцем; Алину – в его объятиях…

Костя тряхнул головой, отгоняя наваждение. Выбора между «нет» и «да» у него не было – уехать с Алиной оказалось невозможным, а уговаривать ее остаться было бы с его стороны бесполезным малодушием. Он вставил в турникет свой талон и прогазовал «тигренка», чтобы тот порезвее унес его прочь, едва шлагбаум поднимется. Но шлагбаум не шелохнулся – сверху загорелся красный сигнал светофора, а на дисплее турникета появилась надпись: «Оплатите парковку». Раздраженно хлопнув дверцей, Костя пошел к автомату оплаты, доставая на ходу деньги. Сзади послышались недовольные голоса водителей, которые из-за его рассеянности вынуждены были томиться без движения лишние пять минут.

Костя вынимал из автомата оплаченный талон, когда площадка автостоянки содрогнулась от сильнейшего рева, и в небо взмыл огромный «Боинг-747». Костя проводил самолет опустошенным взглядом. Едва ли на борту этого лайнера была Алина – она скорее всего только шла на посадку, но Косте хотелось думать, что она именно там, в этом громадном летающем корабле, и может быть, даже смотрит на него, прильнув к одному из сотни иллюминаторов. Костя невольно поднял руку, словно хотел помахать. И в этот миг откуда-то издалека донесся такой родной и любимый голос:

– Костя!

Кричали точно не из самолета. Кричали с близкой, грешной, абсолютно реальной земли. И это не было галлюцинацией.