Трумен Капоте - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Хладнокровное убийство Страница 37

— Ладно, если это не тот, тогда какого черта ты не можешь найти того? У меня полон дом женщин, которые даже в туалет в одиночку ходить боятся.

Дьюи уже привык к нападкам такого рода, это стало обычной частью его существования. Он одним глотком осушил вторую кружку, вздохнул и улыбнулся.

— Черт, я с тобой не шучу. Ты ответь, почему никто до сих пор не арестован? Тебе ведь за это деньги платят.

— Полегче, — сказала миссис Хартман. — Мы все в одной лодке. Элвин делает все, что в его силах.

Дьюи подмигнул ей:

— Расскажите ему, мэм. И большое вам спасибо за кофе.

Скотник подождал, пока его жертва достигнет двери, и выпустил прощальный залп:

— Если ты когда-нибудь еще побежишь в шерифы, про мой голос можешь забыть. Не видать тебе его как своих ушей.

— Полегче, — повторила миссис Хартман.

Между «Кафе Хартман» и «Речной Долиной» всего миля пути. Дьюи решил пройтись пешком. Он любил ходить через пшеничные поля. Обычно раз или два в неделю он отправлялся гулять по своему участку, любимому им кусочку прерии, где он надеялся построить дом, посадить деревья и, наконец, пестовать правнуков. Такая у него была мечта, но его жена недавно предупредила его, что больше ее не разделяет; она сказала, что отныне никогда не захочет жить отдельно «где-то в деревенской глуши». Дьюи знал, что даже если он завтра поймает убийц в ловушку, Мэри не изменит своего мнения — поскольку однажды судьба уже поразила их общих друзей, которые жили в уединенном загородном доме.

Конечно, Клаттеры не были первыми, кого убили в округе Финней или даже в Холкомбе. Старейшие представители этого маленького сообщества еще помнят «дикий случай», произошедший больше сорока лет назад, — убийство Хефнера. Миссис Сэди Труит, семидесятилетняя почтальонша, мать почтмейстерши Клэр, стала настоящим специалистом по этому легендарному делу: «В августе это было. В 1920 году. Жарко было как в пекле. Некто Туниф работал на ранчо «Финнап». Уолтер Туниф. Была у него машина, как потом оказалось, краденая. Оказалось, что он был дезертир из Форт-Блисса, это в Техасе. Он был настоящим мошенником, и многие это подозревали. Однажды вечером шериф — в ту пору им был Орли Хефнер, так пел замечательно, уж конечно он теперь поет в Небесном Хоре, — так вот, однажды вечером он отправился на ранчо «Финнап», чтобы задать Тунифу несколько прямых вопросов. Третье августа. Жарко как в пекле. Короче говоря, Уолтер Туниф выстрелил шерифу прямо в сердце. Бедный Орли побежал и упал замертво. А тот черт, который его убил, вскочил на лошадь и поскакал вдоль берега реки на восток. Тут же все узнали, и мужчины со всей округи собрались в отряд. Примерно на следующее утро они догнали старину Уолтера Тунифа. Ему не дали даже поздороваться, уж больно эти мальчики были сердитые. Жахнули картечью, и все дела».

Первое столкновение самого Дьюи с грязной игрой в округе Финней произошло в 1947 году. Этот инцидент в его досье отмечен следующим образом: «Джон Карлайл Полк, индеец из Маскаги, Окл., возраст 32 года, убил Мэри Кей Финли, белую женщину 40 лет, официантку, проживающую в Гарден-Сити. Полк нанес ей удар зазубренным горлышком бутылки из-под пива в номере отеля «Коупланд» в Гарден-Сити, штат Канзас, 9.5.47». Открытое и закрытое дело. Из трех других убийств, которые Дьюи довелось расследовать позже, два были одинаково просты (двое железнодорожных рабочих ограбили и убили пожилого фермера 1.11.52; пьяный муж забил и запинал жену до смерти 17.6.56), но третий случай, как поведал однажды Дьюи, был не без интересных штришков: «Все это началось в парке Стивене. У них там такая эстрада, а под эстрадой мужская комната. Стало быть, этот человек по имени Муни гулял по парку. Он был откуда-то из Северной Каролины, просто проездом, никого в городе не знал. Как бы там ни было, он зашел в туалет, и за ним вошел еще кое-кто — местный паренек, Уилмер Ли Стеббинс, двадцати лет. Уилмер Ли потом заявлял, что мистер Муни сделал ему непристойное предложение. И поэтому он ограбил мистера Муни, повалил его, ударил головой о цементный пол, и поэтому же, когда жертву это не доконало, он макнул мистера Муни головой в унитаз и держал, пока тот не захлебнулся. Это возможно. Но дальнейшее поведение Уилмера Ли просто не поддается объяснению. Сначала он похоронил тело в двух милях к северо-востоку от Гарден-Сити. На следующий день он его вырыл и перевез на четырнадцать миль в другом направлении. Н-да, закапывая и перезакапывая убитого, Уилмер Ли вел себя как собака, которая прячет косточку, — он совершенно не давал мистеру Муни покоиться с миром. Наконец он дозакапывался до того, что его кто-то заметил». До загадки Клаттеров эти четыре приведенных здесь случая составляли весь опыт Дьюи по раскрытию убийств и по сравнению с ней казались шквалами, предшествующими урагану.

Дьюи подобрал ключ к парадной двери дома Клаттеров. Внутри было тепло, потому что отопление никто не отключал, и комнаты с начищенными до блеска полами, благоухающие лимоном, выглядели только временно нежилыми; казалось, что сегодня воскресенье и семья в любой момент может вернуться из церкви. Наследницы, миссис Инглиш и миссис Джарчоу, увезли полные грузовики одежды и мебели, но все же дом от этого не стал казаться менее обитаемым. На пианино, на подставке для нот, был раскрыт листок с песенкой «Если кто-то звал кого-то сквозь густую рожь». В прихожей висел на вешалке для шляп старый засаленный серый «стетсон» — шляпа Герба. Наверху в комнате Кеньона на полочке над кроватью поблескивали линзы очков убитого мальчика.

Детектив переходил из комнаты в комнату. Он много раз приезжал в дом; по правде сказать, он сюда приезжал почти каждый день, и в каком-то смысле эти посещения доставляли ему радость, потому что здесь, в отличие от его дома или офиса шерифа, где вечно шум и крик, было спокойно. Телефоны с перерезанными проводами молчали. Дьюи окружала великая тишина прерий. Он мог сидеть в кресле-качалке в комнате Герба, качаться и думать. В некоторых выводах он только укрепился: он полагал, что смерть Герба Клаттера была главной целью преступников, что мотивом послужила психопатическая ненависть или ненависть в сочетании с ограблением, и полагал, что убийства были совершены не сразу и с момента входа убийц в дом до момента выхода прошло часа два, а то и больше. (Коронер, доктор Роберт Фентон, заметил явные различия в температуре тел жертв и на этом основании предположил, что порядок был таков: сначала погибла миссис Клаттер, потом Нэнси, Кеньон и мистер Клаттер.) И главным среди всех этих предположений было убеждение, что Клаттеры очень хорошо знали тех, кто их убил.

В этот визит Дьюи остановился у окна на верхнем этаже, и что-то вдалеке привлекло его внимание — пугало среди щетинок колосьев пшеницы. На пугале была мужская охотничья кепка и платье из полинялого ситца в цветочек. (Конечно же, старое платье Бонни Клаттер!) Ветер играл юбкой и раскачивал пугало — оно казалось живым существом, танцующим печальный танец в холодном декабрьском поле. И Дьюи неожиданно для себя вспомнил сон Мэри. Как-то утром она подала ему на завтрак сладкую яичницу и соленый кофе и обвинила во всем «глупый сон» — но этот сон не рассеялся при дневном свете.

— Это было настолько реально, Элвин, — сказала она. — Так же реально, как эта кухня. Во сне я как раз была здесь, в кухне. Я готовила ужин, и вдруг входит Бонни. На ней был синий ангорский свитер, и она казалась такой милой и красивой. Я ей сказала: «О Бонни… Бонни, дорогая… я не видела тебя с тех пор, как случилась эта страшная вещь». Но она не отвечала, только смотрела на меня своим застенчивым взглядом, и я не знала, что еще сказать. При таких-то обстоятельствах. Поэтому я сказала: «Голубушка, посмотри-ка, что я готовлю Элвину на ужин. Суп в горшочке с креветками и свежими крабами. Он уже почти готов. Давай, голубушка, сними пробу». Но она так и осталась стоять у дверей, только смотрела на меня. А потом — я не знаю, как бы точнее выразиться, но она закрыла глаза и начала качать головой, очень медленно, и заламывать руки, тоже очень медленно, и всхлипывать или шептать. Я не могла понять, что она говорила. Но это пронзило мне сердце болью, я никогда ни к кому не испытывала такой сильной жалости, и я обняла ее. Я сказала: «Пожалуйста, Бонни! О, не надо, дорогая моя, не плачь! Если кто на этом свете и был подготовлен к встрече с Богом, то именно ты, Бонни». Но я не могла ее успокоить. Она качала головой, заламывала руки, и наконец я услышала, что она говорит. Она говорила: «Быть убитой. Быть убитой. Нет. Нет. Ничего не может быть хуже. Нет ничего хуже этого. Ничего».

Середина дня. Пустыня Мохаве. Перри сидел на плетеном чемодане и играл на гармонике. Дик стоял на обочине черного шоссе № 66 и взглядом буравил безупречную пустоту, словно надеялся заставить автомобилистов появиться. Их было мало, и ни один не останавливался подобрать голосующих. Лишь водитель грузовика, направлявшийся в Нидлз, штат Калифорния, предложил их подвезти, но Дик отказался. Это был не тот вариант, которого ждали они с Перри. Они поджидали одинокого путешественника в приличном автомобиле и с деньгами в бумажнике — такого можно было ограбить, удавить и закопать в пустыне.