Сюсаку Эндо - Скандал Страница 37

Сугуро колебался, не зная, на что решиться. С одной стороны, он хотел поскорее увести Мицу отсюда и вернуть ее домой. С другой – было сильное искушение увидеть, что же это за бессознательные чувства, которые, как утверждала Нарусэ, возбуждает в нем девочка.

– Вам не мешает выпить, – вдруг пробормотала Нарусэ. Она поднялась, открыла панель в углу комнаты, за которой оказался небольшой белый холодильник. На верхней полке стояли маленькие бутылочки. – Я вам приготовлю коктейль.

– Я не пью, – решительно сказал Сугуро. Не хотелось и дальше уступать искушениям Нарусэ.

– Отказ не принимается.

Она уже охлаждала стакан и шейкер в холодильнике. Налив в стакан янтарную жидкость, поставила перед ним.

– Это не яд. Всего лишь снадобье, которое отведет вас в другой, неизвестный вам мир.

Он впился глазами в напиток Нарусэ ушла за чем-то. Подняв голову, увидел, что за окном тихо падает снег. Протянув руку, он поднес стакан к губам. Резкий, бьющий в нос аромат. Непривычный к крепким напиткам, он закашлялся, но внезапно его охватило страстное желание изничтожить свое опостылевшее «я». Скрипящий стул врача. Голос, зачитывающий показатели ACT и АЛТ. Сугуро сердито выпил залпом содержимое стакана.

Тепло распространилось от горла по груди. В ту же минуту ему почудилось, будто в него вошло что-то из неведомого, находящегося в другом измерении мира. Он с удивлением почувствовал, что его решимость увести Мицу как будто парализована.

«Надо увести ее отсюда, – настойчиво внушал он себе. – Надо увести ее…»

Точно понуждая себя, он поднялся с дивана и направился в соседнюю комнату. Ноги слегка дрожали. Он уже собирался подойти к двери, как вдруг, повинуясь какому-то неодолимому позыву, свернул в сторону шкафа, на который указала Нарусэ.

– Только гляну разок, – пробормотал он, – одним глазком. И тогда со спокойной душой уведу Мицу.

В задней стенке шкафа, в котором висело несколько пустых вешалок, было проделано маленькое круглое отверстие, незаметное для непосвященных. Отодвинув вешалки, Сугуро припал к нему глазом. И вот уже автор «Жизни Христа» и «Слуги» стоял в постыдной полусогнутой позе, которую с такой охотой принимают мужчины в многочисленных пип-шоу на Кабукитё.

В отверстие была вставлена специальная линза, так что, вращая черный ободок, можно было осмотреть всю спальню. Кровать, приближенная линзой, была видна как на ладони, только не в фокусе, и вначале ему показалось, что на постели белеет какой-то ком, но настроив резкость, он увидел лежащую на спине Мицу. Она все еще спала, но за прошедшее время с нее исчезли грязный свитер, застиранные джинсы и все, вплоть до нижнего белья. Как она оказалась раздетой? Сама сняла? Или это проделки Нарусэ?

На нее падал бледный свет стоящего рядом торшера. При виде ее детского спящего личика защемило в груди. Тело девочки было не столь красиво, как оно привиделось ему во сне. Бедра, как у всех современных девочек, сильно развиты, но ноги короткие, кривые. Свет торшера резко выделял еще не вполне сформировавшиеся округлости с торчащими бурыми сосками. Незрелые, плотные груди девочки, еще не ставшей женщиной. На плоском животе маленький, узкий пупок отбрасывал тонкую тень в глубь плавно нисходящего, как склон песчаной дюны, лона. Впившись глазами в бурые соски и твердые груди, Сугуро как будто вдыхал запах рощи в начале весны. Аромат деревьев, усеянных еще не раскрывшимися клейкими почками. Аромат жизни.

Нагота Мицу не имела в себе ничего от «женщины», в ней не было ничего сексуального. И в то же время это уже не было тело ребенка. Тело, предвещающее «женщину» – не пройдет и полугода, все в нем округлится и смягчится, созреет. Спутанные волосы спадали на лоб, на безмятежно спящем, невинном личике еще сохранялось детское простодушие. Пока он стоял, приникнув к отверстию, прошло довольно много времени. Нарусэ все еще не появлялась, разумеется, и того типа тоже не было. Возможно, Нарусэ хотела, чтобы вначале Сугуро до пресыщения насытил телом Мицу свой взор.

Глядя на голое тело девочки, он думал о тех разрушениях, которые принес с собой его возраст. Внутренние органы – изношенные, как стершиеся от долгой работы шестеренки. Печень, которой врач предрекает скорое затвердение. Лицо, изъеденное долгими годами. Как и его друг Кано, он уже недалеко от того, чтобы уйти в мир иной. А в этом простодушном спящем личике, в выпуклостях, еще не достигших женской полноты, распускается будущее. Если приблизить лицо к этим припухлым грудкам, наверняка пахнёт яблоком. Запах, которого, увы, не найти на груди «женщины», ибо зрелость уже содержит в себе предвестие увядания. Сугуро охватило страстное желание вдохнуть, вобрать в себя этот аромат юности. Казалось, если он насытится им, его дряхлое тело и усталая душа вернут себе силы, возродятся.

Откуда-то послышалась музыка. Фортепьянный концерт Моцарта… Если бы ему было дано прожить еще раз свою жизнь, он бы хотел, чтобы его повсюду сопровождала подобная музыка. Ане этот страх смерти, который неусыпно точится на дне души. В этот момент он неожиданно вспомнил лучи зимнего солнца, освещающие округлые холмы, и залив полуострова Симабара, на который они ездили с женой, и улыбчивое лицо старого священника с кроткими глазами. Если бы этот старец увидел тело Мицу, он бы, в отличие от него, не испытал ревнивой зависти. Он ведь верит, что впереди его ждет более чудесная жизнь…

Из ванной в соседней комнате появилась Нарусэ. Неясно, отдавала ли она себе отчет в том, что Сугуро продолжает подгладывать через отверстие, но, словно бы игнорируя его, она присела на кровать Мицу и начала ласково приглаживать ее волосы. Она осторожно двигала пальцами, точно мать, приводящая в порядок прическу дочери… Мицу наконец проснулась, сонно посмотрела на Нарусэ и, узнав ее, рассмеялась. Смех добродушный и немного глуповатый. Нарусэ что-то сказала ей, но Сугуро не расслышал. Он торопливо вставил в уши прикрепленные к стенке наушники и увеличил звук.

– Ты напилась. И спала как сурок, – сказала Нарусэ, одаряя Мицу ласковой улыбкой, точно глядела на ребенка в больнице. – Если не выспалась, поспи еще.

В этот момент Мицу заметила свою наготу и поджала ноги.

– Я тебя раздела. Пьяной спать в одежде нехорошо. Ни о чем не волнуйся. Успокойся и доверься мне… Относись ко мне, как к своей матери.

Все это время она продолжала медленно, ритмично поглаживать ее волосы. Грациозные ангельские пальцы нежно ласкали голову девочки, девочка сомкнула веки.

– Да, да, закрой глаза… Ты почувствуешь, как на тебя сходит покой. Будто соскальзываешь вниз по длинной, длинной горке. Отдайся этому скольжению. Все ниже и ниже…

Сугуро затаил дыхание. Вновь и вновь монотонно повторяемые слова напоминали сеанс гипноза.

И вот уже маленькая головка Мицу поникла. Точно насекомое, оплетенное нитями паутины, слабеет, замирает, девочка лежала неподвижно. Как будто давая понять, что приготовления окончены, Нарусэ метнула взгляд в сторону Сугуро. Словно говорила: «С Мотоко мы начинали так же!»

Все еще находясь в отупляющем опьянении, Сугуро рассеянно наблюдал через отверстие представшую ему необычную картину.

И вдруг… Сугуро вздрогнул. Пока он витал в облаках, услаждая себя грезами, Нарусэ куда-то исчезла, и другая спина скрывала Мицу. Спина мужчины, с багровым шрамом в форме полумесяца под левой лопаткой. Таким же, какой был на спине Сугуро, – след давней операции на легком.

Он.

Как и обещала Нарусэ, он появился в спальне и теперь бесстыдно разглядывал тело Мицу.

– Это вы? – сонно спросила Мицу, приоткрыв щелочки глаз. – Что такое?

Еще не полностью освободившись от действия гипноза, она, видимо, не понимала, откуда взялся этот мужчина, пожирающий ее глазами.

Мужчина несколько раз провел ладонью по коническим припухлостям груди, видимо наслаждаясь ее мягкой упругостью. Оставив грудь, ладонь спустилась в слегка опушенный, словно осененный тенью вечерних сумерек, низ живота, и в следующую минуту мужчина влюбленно прижался губами к черточке пупка.

– А-а, – невольно вырвалось у Сугуро.

Чувства, которые сейчас испытывал мужчина, напрямую передавались ему Похожее на него как две капли воды лицо вжималось в живот девочки. Словно зарываешься лицом в тугую нагретую на солнце подушку, и запах песка, и упругая податливость… Закрыв глаза, вслушивался в звуки, идущие от ее живота. Шум крови? Биение пульса? Когда-то давно ему случилось слышать такое ранней весной в деревне. Тихий гул, идущий от деревьев, вбирающих в себя жизнь вселенной, набухающих, пускающих ростки, приоткрывающих розоватые почки. Если у жизни есть звучание, то сейчас им была наполнена эта девичья плоть.

Если напрячь слух, можно уловить в этом нутряном звуке много различных мелодий. Они будили в Сугуро воспоминания, образы. Чувство покоя, когда он в детстве с матерью шел по тропинке в туннеле из цветущих деревьев. Или когда на его вопрос: «Выйдешь за меня?», жена, в то время молоденькая девушка, подняла глаза и, улыбаясь, сказала: «Да». Святой отец, читающий нараспев из Евангелия: «Блаженны кроткие…» И, наконец, голос Мицу той ночью, когда она шепнула ему на ухо: «Не беспокойтесь, я за вами поухаживаю». Мелодии добра и красоты, которых он искал в этом мире.