Вера Чайковская - Мания встречи (сборник) Страница 37

А у мамы, между прочим, совсем нет денег. Ее новый друг ничего не зарабатывает. Потерял работу или вообще никогда не имел. Она говорит: «Езжайте к своему Солику, он вам все даст». Мы и приехали.

– Ты ведь дашь?

И с визгом виснут на нем, целуют и обнимают.

Он поймал себя на мысли, что к Лиле ему неловко было бы их вести. Необузданные, шумные, неинтеллигентные.

– Вы Пушкина читали? – спросил с осторожностью.

Андрей рассмеялся диким хохотом и выкрикнул:

– Златая цепь на дубе том!

Андрей, слава богу, Пушкина читал.

Машка и Дашка в изумлении смотрели на Андрея.

– Это Пушкин? – спросила Машка, более решительная, чем Дашка. И продолжила: – Мы не учим стихов наизусть. У нас ведь есть книжки. А у вас, должно быть, нехватка электронных книжек, айфонов и айпадов.

– У лукоморья дуб зеленый! – снова выкрикнул Андрей.

Девчонки захихикали.

– Какое смешное слово – «лукоморье», – сказала Дашка, более смешливая, чем Машка.

– А Шекспира? – как бы между прочим поинтересовался Сол.

– А ты «Гарри Поттера» читал? – перешла в наступление Машка. – А «Звездные войны» смотрел?

– Закроем тему, – смеясь, сказал Сол.

Да, к Лиле на этот раз он их не поведет. А совсем маленькими водил – были такие светленькие и хорошенькие, что старушки на улицах останавливались, особенно когда он шел с ними и Лилей по бульвару.

– Это ваши?

Контраст их с Лилей жгучей черноты и светленьких головок девчонок, вероятно, интриговал любопытных старушек.

Сейчас лица девчонок заострились, и в них появилось что-то хищное. Словно он наблюдал преображение инфанты Маргариты на портретах Веласкеса. И все равно он любил этих дурех, этих глупеньких хитрых куколок. Готов был расшибиться в лепешку, только бы они не чувствовали себя брошенными и несчастными. В этой своей Америке с идиоткой мамашей.

«Продам картину, – подумал он. – Жизнь мне диктует. Нужно продать. Тут не до капризов».

Последующие десять дней он был, как в вихре. Возил куда-то девчонок, покупал им подарки, платья, юбки, брошки, заколки. Водил в цирк, в кино, в парки, но только не на свою выставку – не поймут! И видел из разных углов квартиры злые глаза жены, которая ему с Машкой и Дашкой не помогала. И даже готовить перестала.

– Мне бы с Андреем управиться, – говорила она. – Няня ушла так некстати. С ним вообще не задерживаются няни. Он слишком развитой ребенок. Слишком интеллектуальный.

Интеллектуальный? Андрей? Пусть бы так. Но Солу порой казалось, что Андрей не совсем нормален. С истерическим каким-то уклоном. Весь в Галину. Возможно, правда, все дети таковы. Однако Машка и Дашка с детства были совсем другие. Веселые, позитивные и очень нахальные – во многом в него, что его в собственных глазах не возвышало. Хотелось бы умных и талантливых «еврейских детей», но – какие есть!

Глава 6

Выставка закрылась. Рецензий, ни хороших ни плохих, не было. Да и остались ли критики? Не все ли они заделались менеджерами и кураторами? Никто не хотел писать о других. Только о себе любимом.

Да ведь и выставку Сол делал не для публики или критики. Делал для себя. А галерея это оплачивала в надежде на весьма солидный процент от продаж (если что-нибудь купят).

Ему сказали, что на две работы уже нашлись покупатели.

Портрет он просил не ставить в прайс-лист, так как не желал его продавать.

Но теперь…

Он захотел позвонить покупателю, пока не пропала решимость. Машка с Дашкой завтра уезжают. Нужно что-то им сказать, что-то пообещать. Он ненавидел, когда они дулись. А дулись они всякий раз, когда он им в чем-то отказывал. Общались они только с ним. Ни Галины, ни Андрея словно не замечали, хотя Андрея трудно было не заметить – он все время что-то подстраивал. Но изобретательные девчонки ухитрялись отвечать ему тем же, да еще похлеще. То скамеечка под ним подломилась, то панамка взлетела на воздух, умело подвешенная за ниточку.

И Галя с девчонками не общалась, точно их не было в квартире. Ему приходилось их кормить, советовать, что надеть, водить по Москве… Он не сможет им завтра сказать, что у него нет денег на новую машину. Там ведь это не роскошь, а необходимость. Он должен подарить Машке машину. Машка чуть подрастет и будет возить Дашку в художественный лицей. А Дашка станет там лепить из пластилина крокодилов и жирафов. Почему, кстати, не из глины? Можно было бы обжечь и раскрасить. Долговечнее и красивее. И профессиональнее – вот в чем суть…

Он позвонил по номеру, который был указан в визитке. Вероятно, мобильный. Но никто ему не ответил, хотя он терпеливо (конечно, нетерпеливо!) ждал.

Тогда он позвонил в офис. Мужской корректный голос сказал: «Офис „За семью печатями“. Чем могу служить?»

Сол попросил к телефону Гутмана.

– Как вас представить?

– Соломон Кривин.

– Минутку. Подождите.

И впрямь ровно через минуту референт попросил Сола позвонить минут через двадцать. Господин Гутман разговаривает с клиентом.

Звонить или не звонить? Сол почувствовал раздражение. Получается, что это он упрашивает Гутмана купить портрет, точно не тот его уговаривал.

Все же через двадцать минут он перезвонил.

– Пардон, – сухо сказал референт. – Перезвоните через две-три минуты. Он не закончил.

Никогда он больше звонить не будет! Пусть теперь сами за ним гоняются! Скорее всего, Гутман этим издевательством дает понять, что слишком дорого оценил портрет. И теперь собирается идти на попятную.

Через две минуты, злой, красный, с прыгающим сердцем, Сол все же перезвонил.

– Пожалуйста, господина Гутмана, – сказал резким, невежливым, смертельно обиженным голосом.

– А я как раз сам собирался вам позвонить, – мягким, чуть хрипловатым баском отозвался Гутман. – Я совсем закрутился. Но помню, что выставка сегодня завершилась. Надеюсь, пресса хорошая?

– Нету. Прессы нету. А как дела с нашей договоренностью?

(Он был уверен, что Гутман откажется.)

Но тот сказал, что рад сложившейся ситуации. Ему портрет понравился независимо от того, была о нем пресса или не была. Он сам, между прочим, кое-что в этом понимает, и на газетчиков ему плевать. Когда он может забрать холст?

– Когда угодно. Только вы еще не заплатили.

Бизнесмен рассмеялся коротким смешком.

– О, это пустяки. Это самое простое. Но давайте все же договоримся, как вам удобнее получить деньги. Меня восхищают ваш талант и ваше трудолюбие.

– Нету никакого трудолюбия. Одно легкомыслие. А деньги я хочу получить наличными.

– Некоторые русские слова я давно не слышал. Даже подзабыл. Мы еще выпьем в конце нашей сделки за легкомыслие. Ваше, да и мое тоже.

Он снова рассмеялся, делая это весьма обаятельно, точно был на сцене.

Назначили встречу через два дня. В кафе. Сол привезет картину, а Гутман передаст деньги. Гутман поинтересовался, как Сол собирается их пересчитывать.

– Никак не собираюсь. Надеюсь, что не обманете. Вы же не думаете, что я подменю картину?

– О, это мысль! Можно подменить? Хорошо, надеюсь, что мы будем вести себя по-джентльменски. Обычно я более тщателен в такого рода делах, но ваше – как вы сказали? – легкомыслие меня заразило.

Сол повесил трубку.

На душе скребли кошки. Как он расстанется с портретом? Надеялся всю жизнь иметь его перед глазами. В нем было выражено нечто очень важное. Романтическое, злое, возвышенное, но и ироничное. О женщинах, о любви, о странностях этой непонятной жизни. И высказано емко, красиво, остро, с воздухом и отлетом…

В дверь позвонили, и Сол почти не удивился, вновь увидев соседа снизу. Олега из банка.

Тот, даже не поздоровавшись, приступил к допросу.

– Вы работы уже привезли?

– Привез.

– А тот портрет?

– Предположим.

– Вы хотите его продать? Я случайно услышал ваш разговор с одним известным банкиром.

– Вы его знаете?

– Это владелец нашего банка, а сам он живет в Брюсселе. То тут, то там. У него жена русская, из Москвы. Но вы не ответили. Вы хотите продать портрет?

– Предположим.

Сол ужасно злился на себя и еще больше на этого неряшливо одетого, какого-то полубезумного человека, постоянно наступавшего на его больную мозоль.

– Зачем, ну зачем вы его продаете? Этот человек ничего не смыслит в живописи. Он смыслит только в деньгах. Он хочет сделать на нем деньги. Много денег.

– Я тоже не воздухом питаюсь. Что вы ко мне пристали? Что, мне его подарить вам, что ли?

Сосед застыл с открытым ртом.

– Не надо! Я и не прошу подарить. Я понимаю – у вас свои обстоятельства… Но я бы потихоньку ежемесячно вам выплачивал, как в Америке за квартиру. В течение двадцати лет. Можно составить такой договор.

– А душу продать вы не пробовали? – зло сказал Сол. – Короче, не пойдет. Мне сейчас деньги нужны. У меня дочери-невесты. Без машины и всякой электроники! Без приличной квартиры! И это в Америке. Мне нужно их устроить. Зачем вам портрет? Вы свихнулись, что ли?