Кингсли Эмис - Везунчик Джим Страница 37

— Значит, не повезло, — отрезал Диксон, не дожидаясь, пока утихнет пульсация в висках. Его охватило глобальное отвращение — отвращение не только к этому конкретному эпизоду, но к затянувшемуся покеру без раздевания в целом. Кусая губы, Диксон поклялся себе, что на сей раз возьмет любую карту, сданную Маргарет. Вспомнилась Кэрол с предупреждением не бросать Маргарет спасательных жилетов. Отлично. Что ж, вот ей последний жилет. Он, Диксон, больше не будет тратить время на ее утешение, причем потому, что знает: утешать Маргарет — пустая трата времени, а не потому, что потенциал утешителя почти исчерпан (хотя он почти исчерпан). — Послушай, Маргарет, — продолжил Диксон. — У меня нет намерения без нужды травмировать твои чувства, и тебе это прекрасно известно, что бы ты там ни говорила. Однако ради тебя самой — а еще ради меня — уясни наконец одну простую истину. Да, ты много пережила за последнее время — видишь, я тебе сочувствую, — но это не значит, что тебе на пользу и дальше думать про нас с тобой, про наши отношения то, что ты явно думаешь. Ты только усугубляешь ситуацию. В смысле постарайся больше не зависеть от меня эмоционально — так, как зависишь сейчас. Пожалуй, вчера я поступил неправильно, только это дела не меняет. Мы останемся друзьями, я буду разговаривать с тобой, сочувствовать тебе, но я по горло сыт статусом, который ты мне навязала. Тем более что он ложный. Уясни для себя: если я и интересовался тобой как женщиной, как объектом любви или сексуальным партнером, то этот интерес прошел. Погоди, у тебя будет возможность ответить. Сегодня ты меня выслушаешь, в кои-то веки. Как я уже сказал, отношения, способные возникнуть между двумя разнополыми существами, между мной и тобой закончились. Если, конечно, может закончиться то, что и не начиналось. Я никого не виню; я пытаюсь сказать тебе, что я с тобой не связан — не более чем кто бы то ни было. Именно таково положение вещей. И себя я тоже виноватым не считаю, потому что нельзя быть виноватым, если изменить ситуацию не в твоей власти, а ее изменить не в моей власти. И не в твоей. Это все.

— Уж не вообразил ли ты, будто нужен ей? Ты — жалкий провинциал, полунищий зануда? — завопила Маргарет, едва Диксон умолк. — А может, она вчера уже тобой попользовалась? Может, ей просто припекло?

— Маргарет, жаль, ты себя со стороны сейчас не видишь. Водевиль; ей-богу, водевиль.

Последовала пауза; затем Маргарет на нетвердых ногах приблизилась к Диксону, положила руки ему на плечи — и не то повалилась на кровать, не то попыталась повалить Диксона. Очки, оставшиеся без надзора, упали. Маргарет издавала странный звук: устойчивый, глухой стон, — казалось, он исходит из ее желудка, словно ее без конца тошнит и она сама вызывает новые приступы тошноты. Диксон полуподвел, полуусадил ее на кровать. Через равные промежутки времени она постанывала, тихонько и почти кокетливо. Лицо словно прилипло к его груди. Диксон не знал, намерена ли она потерять сознание, подвергнуться приступу истерии или просто покричать и поплакать. Впрочем, ни на один из перечисленных случаев рецепта у него не было. Почувствовав, что сидит крепко, Маргарет рухнула лицом Диксону на бедро. Через секунду штанина промокла. Диксон пытался поднять Маргарет, но она была ненормально тяжела; плечи тряслись с частотой, неестественной даже для человека в таком состоянии. Наконец Маргарет сама поднялась, напряженная, однако дрожащая, и начала серию нутряных, пронзительных вскриков, которые перемежала глухими стонами. И те и другие не испытывали недостатка в децибелах. Волосы лезли ей в глаза, оскаленные зубы клацали. Лицо было мокро не только и не столько от слез, сколько от слюны. Диксон попытался позвать ее по имени — она упала обратно на кровать и отвернулась. Лежа на боку, с вытянутыми по швам руками, корчась и извиваясь, Маргарет произвела штук шесть очень громких стонов и продолжала уже тише, но зато при каждом выдохе. Диксон стиснул ей запястья и закричал «Маргарет! Маргарет!». Она уставилась на него расширенными глазами, заметалась, выворачивая руки. Между тем к двери приближались, судя по шуму, двое — один сверху, другой снизу. Дверь открылась, вошел Билл Аткинсон, за ним — мисс Катлер. Диксон поднял взгляд.

— Что, истерика? — уточнил Аткинсон и отвесил Маргарет несколько пощечин, очень сильных. Затем отодвинул Диксона, сел на кровать, взял Маргарет за плечи и отчаянно затряс. — В буфете есть виски. Сгоняй принеси.

Диксон выскочил из комнаты и бросился наверх, отчетливо ощущая единственно несильное удивление — оказывается, в книгах и фильмах даются действенные рецепты лечения истерии. Бутылку нашел сразу; руки тряслись так, что она едва не выскользнула. Диксон открыл пробку, быстро глотнул, сдержал кашель. Кинулся обратно в комнату. Там было уже значительно тише. Мисс Катлер, наблюдавшая за Аткинсоном и Маргарет, покосилась на Диксона — не подозрительно или укоризненно, но ободряюще и молча. Диксону, в его-то состоянии, от этого взгляда захотелось плакать. Аткинсон посмотрел на бутылку и распорядился:

— Возьми чашку или стакан.

Диксон достал чашку из буфета, налил виски, передал Аткинсону. Мисс Катлер, по обыкновению, трепеща перед Аткинсоном, из-за спины Диксона наблюдала процесс отпаивания Маргарет.

Аткинсон рывком зафиксировал Маргарет в полусидячем положении. Стонать она перестала и тряслась уже не так жестоко. Лицо пылало от пощечин. Аткинсон поднес чашку к ее рту, чашка раз-другой стукнула о зубы. Слышалось тяжелое дыхание. Маргарет икнула, откашлялась (от предсказуемости действий у Диксона мороз по коже пробежал), сделала глоток, снова откашлялась, сделала еще глоток. Почти сразу она совсем перестала дрожать, огляделась и пролепетала:

— Извините.

— Ничего, детка, с кем не бывает, — отвечал Аткинсон. — Сигарету?

— Да, будьте добры.

— Джим, вперед.

Мисс Катлер улыбнулась всем присутствующим, что-то пробормотала и тихонько вышла. Диксон прикурил три сигареты, Маргарет свесила с кровати ноги. Аткинсон продолжал ее поддерживать.

— Это вы меня по лицу били? — спросила Маргарет.

— Я, детка. Видите — помогло. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, гораздо лучше. В голове туман, а так ничего.

— Вот и славно. Посидите пока, не вставайте. А лучше полежите. Вот так, ноги на кровать…

— Что вы, это лишнее…

Аткинсон уложил Маргарет, снял с нее туфли и стал смотреть сверху вниз.

— Лежите как минимум десять минут. Оставляю вас на попечение брата Джима. Допьете виски — наливайте еще. Главное — брату Джиму не давайте, а то я его матушке поклялся, что он от пьянства не умрет. — Аткинсон повернул к Диксону свое азиатское лицо. — Что, старина, порядок?

— Полный. Спасибо тебе, Билл. Ты очень помог.

— Порядок, детка?

— Большое спасибо, мистер Аткинсон, вы просто ангел. Не знаю, как вас благодарить.

— Всегда готов, детка. — Аткинсон кивнул обоим и ушел.

— Джеймс, мне очень стыдно, — залепетала Маргарет, едва за Аткинсоном закрылась дверь.

— Это я виноват.

— Нет, ты всегда так говоришь. На сей раз я тебе не позволю. Я просто не могла принять твои слова. Думала все время: я этого не вынесу, я должна его остановить, — ну и потеряла контроль над собой. Только и всего. Никакого подтекста. Ужасно глупо. Какое-то ребячество, честное слово. Ты был абсолютно прав, ты все верно говорил. Лучше сразу все точки над «i» расставить. Я вела себя как законченная идиотка.

— Не надо так терзаться. Ты же не специально.

— Нет, я должна была себя контролировать. Джеймс, сядь, пожалуйста, не маячь: на нервы действуешь.

Диксон подвинул к кровати плетеный стул. Уселся, стал смотреть на Маргарет. Вспомнил, как сидел подле нее в больнице, после попытки самоубийства. Тогда она выглядела иначе — тоньше, слабее, волосы собраны низко на затылке, — а все же не так плачевно. Нынешний вид ее — размазанная помада, мокрый нос, всклокоченные патлы — поверг Диксона в глубочайшее, непробиваемое уныние.

— Давай-ка, Маргарет, я провожу тебя к Уэлчам.

— Милый мой, даже не думай. И слышать не хочу. Тебе к ним в ближайшее время лучше не соваться.

— Я не боюсь. И вообще, мне ведь не обязательно в дом заходить. Просто проеду с тобой на автобусе.

— Джеймс, не глупи. В проводах нет необходимости. Я нормально себя чувствую. Уже. То есть почувствую, когда глотну еще виски миляги мистера Аткинсона. Ты не нальешь, не будешь ангелом?

Диксон сопоставил факты и с облегчением понял: ехать не придется. Он достаточно изучил Маргарет и всегда знал, чего она на самом деле хочет, независимо от слов. На сей раз было ясно: отказ от его услуг не имеет подтекста. Не в том дело, что Диксону ее не жалко — невыносимо жалко, — однако с некоторых пор жалость, если над ней задумываться, трансформируется в чувство вины, а такую трансформацию тоже не всякий выдержит. Диксон протянул Маргарет чашку, глядя исключительно на чашку, и ничего не сказал, не на привычном основании невозможности сказать что хочется, а просто потому, что не придумал, что сказать.