Джон Гришэм - Покрашенный дом Страница 37

Мы слышали голоса младших Летчеров, скопившихся возле нашего пикапа, запаркованного как можно дальше от их переднего крыльца. Мой отец и мистер Летчер сидели в кузове у заднего борта и тихо разговаривали. Дети вели себя тихо, но иногда начинали вдруг трещать все вместе. Все как бы застыли в ожидании, и через пару минут у меня возникло ощущение, что они ждут уже довольно долго.

Перед нами было окно, а от того места, где мы прятались, до места действия было ближе, чем от остальных Летчеров и отца. И мы были отлично закрыты ото всех; даже если на крыше дома зажечь прожектор, нас все равно никто не увидит.

На столе в комнате горела свеча, совсем рядом с окном. Вокруг двигались женщины и, судя по их теням, которые то поднимались, то опускались, в комнате горело несколько свечей. Свет был тусклый, тени густые.

— Давай подойдем поближе! — прошептала Тэлли. К тому времени мы уже просидели здесь минут пять, и хотя я ужасно боялся, все равно не верил, что нас застукают.

Мы продвинулись вперед футов на десять и уселись уже в другом, но тоже безопасном месте.

— Достаточно близко, — сказал я.

— Может быть.

Свет из комнаты падал на землю возле дома. На окне не было ни сетки, ни занавесок. Пока мы сидели и ждали, сердце мое перестало так бешено колотиться, да и дыхание стало нормальным. Глаза сосредоточились на окружающем, и я стал различать звуки ночи — хор сверчков, кваканье лягушек на реке вдали, тихое бормотание мужчин на расстоянии от нас.

Мама, Бабка и миссис Летчер тоже разговаривали тихими голосами. Мы их слышали, но не могли разобрать ни слова.

Потом все стало тихо, а потом Либби вдруг закричала от боли, и я чуть не выскочил из собственной шкуры. Ее ужасный крик эхом пронесся по полям, и я подумал, что она умерла. Возле пикапа воцарилось полное молчание. Даже сверчки на минутку замолкли.

— Что стряслось? — спросил я.

— Очередная схватка, — ответила Тэлли, не сводя глаз с окна.

— А что это?

Она пожала плечами:

— Роды так проходят. Дальше будет еще хуже.

— Бедняга!

— Что хотела, то и получила.

— Что ты хочешь сказать?

— Ладно, не важно.

Несколько минут все было тихо и спокойно, потом мы услышали плач Либби. Ее мать и Бабка пытались ее успокоить. А она все повторяла:

— Простите меня! Простите!

— Ничего, все будет в порядке, — сказала моя мама.

— И никто не узнает про это, — добавила Бабка. Это была ложь, понятное дело, но, может быть, Либби от этого стало полегче.

— У тебя будет замечательный ребеночек, — сказала мама.

Какой-то отбившийся от остальных летчеровский детеныш, один из средних, забрел в этот конец двора и пробрался прямо к окну точно так же, как я пробирался туда несколько часов назад, буквально за секунду до того, как Перси чуть не искалечил меня своим комом глины. Он или она — отсюда было не разобрать — стал подглядывать и уже видел все, что происходило в комнате, когда более старший из их выводка не рявкнул с другого конца двора: «Ллойд, а ну отойди от окна!»

Ллойд немедленно убрался и рысью кинулся в темноту. О его преступлении было тут же доложено мистеру Летчеру, и вслед за этим поблизости раздались звуки жуткой порки. Мистер Летчер воспользовался какой-то палкой. При этом он приговаривал: «В следующий раз найду палку побольше!» Но по мнению Ллойда, и нынешней было вполне достаточно — его вопли можно было, видимо, услышать на мосту.

Когда истязание прекратилось, мистер Летчер рявкнул на всех своих детей: «Сколько раз повторять, чтобы сидели тут и держались подальше от дома!»

Мы, конечно, не видели весь этот эпизод, да и не нужно было, и так все понятно.

Однако я был еще больше напуган, подумав о суровости и продолжительности наказания, которое на меня обрушится, если отец узнает, где я сейчас нахожусь. И мне внезапно захотелось убежать.

— Сколько времени требуется, чтобы родить? — шепотом спросил я у Тэлли. Если она и устала, то не показывала этого. Она стояла на коленях, замерев и не отводя глаз от окна.

— Зависит от обстоятельств. Первый всегда выходит дольше.

— А седьмой?

— Не знаю. К тому времени они, наверное, просто вылетают наружу. А у кого их семь?

— У матери Либби. Семь или восемь. Думаю, она каждый год рожает по младенцу.

Я уже начал было задремывать, когда у роженицы опять начались схватки. И опять ее крики затрясли весь дом, затем перешли в плач, а потом в успокаивающее бормотание. Потом все опять успокоилось, и я понял, что все это может продолжаться очень долго.

Когда я был уже не в состоянии держать глаза открытыми, то свернулся клубочком на теплой земле между двумя рядами хлопчатника. «Может, пойдем домой?» — шепотом спросил я Тэлли.

— Нет, — твердо ответила она, не шевельнувшись.

— Разбуди меня, если что-то произойдет, — сказал я.

Тэлли сменила позу. Села на землю и скрестила ноги и уложила мою голову себе на колени. Погладила меня по плечу, потом по голове. Я не хотел засыпать, но ничего не мог с собой поделать.

Когда я проснулся, то не сразу понял, куда попал. Я лежал на поле, в полной темноте. Я не шевелился. Земля вокруг уже не была теплой, ноги озябли. Открыв глаза, я огляделся в полном ужасе, но потом понял, что это стебли хлопчатника надо мной стоят. Потом услышал голоса неподалеку. Кто-то сказал: «Либби», и я сразу вернулся к реальности. Потянулся было к Тэлли, но ее рядом не оказалось.

Я поднялся с земли и выглянул сквозь ряды хлопка. Ничего не изменилось. Окно было по-прежнему открыто, свечи все еще горели, но мама и Бабка были чем-то очень заняты.

— Тэлли! — прошептал я, может, слишком громко, но я был слишком испуган.

— Ш-ш-ш-ш! — послышалось в ответ. — Иди сюда!

Я едва мог разглядеть ее спину — она виднелась через два ряда хлопка впереди и чуть справа от меня. Ей оттуда, конечно, было теперь лучше видно. Я пролез сквозь стебли и вскоре сидел рядом с ней.

Пластина «дома» расположена в шестидесяти футах от «горки» питчера. Мы находились на гораздо меньшем расстоянии от дома. Только два ряда хлопка отделяли нас от бокового прохода возле него. Низко пригнувшись и глядя верх сквозь стебли, я в конце концов смог различить едва видные лица матери, Бабки и миссис Летчер — они были все в поту. Они смотрели вниз, на Либби, конечно, а нам ее было не видно. Не думаю, что мне в тот момент хотелось ее видеть, а вот моей соучастнице, несомненно, этого очень хотелось.

Женщины все время наклонялись, двигали руками и уговаривали Либби тужиться и глубже дышать, непрестанно повторяя ей, что все будет хорошо. Но, судя по звукам, ничего хорошего пока не было. Бедняжка стонала и орала, иногда вскрикивала — резкие пронзительные вскрики едва заглушались стенами дома. Ее измученные вопли разносились далеко в тишине ночи, и я еще подумал, что́ ее маленькие братья и сестры думают обо всем этом.

Когда Либби переставала стонать и вопить, то начинала причитать: «Простите меня! Простите!» Это повторялось раз за разом, как бессмысленный вопль исстрадавшейся души.

— Все в порядке, милая, — в сотый раз отвечала ей ее мать.

— Они что, ничем ей не могут помочь? — шепотом спросил я.

— Нет, ничем. Ребенок выйдет, когда сам захочет.

Я еще хотел спросить Тэлли, откуда ей столько известно о деторождении, но решил попридержать язык. Она бы мне наверняка ответила, что это совершенно не мое дело.

Внезапно в доме все стихло и успокоилось. Наши женщины отошли в сторону, а миссис Летчер наклонилась, держа в руке стакан воды. Либби молчала.

— В чем дело? — спросил я.

— Ни в чем.

Перерыв в развитии событий дал мне время подумать о других вещах, а именно о возможности быть пойманным. Я уже достаточно тут насмотрелся. Приключение закончилось. Тэлли сравнивала его с нашим походом на Сайлерз-Крик, но та вылазка казалась сущим пустяком в сравнении с нынешней эскападой. Мы уже несколько часов тут торчали. А что, если Паппи заглянет в комнату Рики, чтобы проверить, как я сплю? Что, если кто-то из Спруилов проснется и начнет разыскивать Тэлли? Что, если отцу надоест все это и он решит ехать домой?

Порка, которая меня тогда ожидает, будет потом ощущаться неделями, если я ее вообще переживу. Я уже начал паниковать, когда Либби вдруг тяжело и быстро задышала, очень громко, а все женщины вновь принялись ее уговаривать тужиться и дышать.

— Вот он, показался! — воскликнула мама, и тут же началась суматоха — женщины жутко засуетились вокруг своей пациентки.

— Тужься, тужься! — громко сказала Бабка.

Либби застонала еще сильнее. Она была вымотана, но по крайней мере конец уже был виден.

— Не останавливайся, милая! — повторяла ее мать. — Нельзя сдаваться!

Тэлли и я сидели совершенно замерев, загипнотизированные разворачивающимися драматическими событиями. Она взяла меня за руку и сильно ее сжала. Стиснула зубы и широко раскрыла глаза, словно в ожидании чуда.