Юрий Поляков - Любовь в эпоху перемен Страница 38

19. Дорога в баню

— Дайте сказать! — Вехов поднял руку так, словно в ней был факел.

— Погодите, — поморщилась Болотина. — Вон товарищ давно уже просит слова, — она благосклонно кивнула старичку доцентской внешности, и тот поспешил к освободившейся трибуне. Председатель клуба «Гласность» наблюдал за этим с насмешливым презрением человека, давно привыкшего к несправедливости.

— Позвольте небольшой исторический экскурс? — спросил старичок, обживая трибуну.

— Если коротко, не возражаю, — разрешила Елизавета Вторая.

— Спасибо! Начнем, как говорили древние, от яйца Леды, — его голос обрел лекционную плавность. — Такая, с позволения сказать, кафкианская ситуация сложилась в нашей стране из-за того, что в конце 1920-х свернули НЭП, хотя Ленин недвусмысленно заявлял: новая экономическая политика всерьез и надолго! Он считал социализм торжеством цивилизованных кооператоров. Однако в 1927 году был законодательно изменен статус предприятий. Целью стало не извлечение прибыли, а выполнение плана, спущенного сверху. А ведь Николай Иванович Бухарин, провидец, предупреждал: мы слишком все «перецентрализовали»! Но Сталин знал: рыночный, а точнее, хозрасчетный социализм несовместим с личной диктатурой…

— Короче, Склифосовский!

— Завязывай лекцию читать! — крикнули из зала. — Видели мы твоих цивилизованных кооператоров. Кулебяка рубль стоит!

— Ничего страшного, коллеги! — успокоил доцент. — Конкуренция и спрос сформируют нормальные цены. Сейчас многие перегибы происходят из-за того, что бюрократия сопротивляется перестройке и делает все, чтобы народ разочаровался в реформах. Не позволим! — крикнул доцент, сходя с трибуны.

— Нужна чрезвычайная комиссия по борьбе с врагами перестройки! — гулко вмешался Вехов. — Надо выявлять и…

— Расстреливать? — уточнил спецкор.

— Если надо — и расстреливать.

— Чем же вы тогда лучше Сталина? — не вытерпела Мятлева.

— У нас другая цель.

— Какая же?

— Свобода.

— Значит, ради свободы все разрешено?

— Все, кроме слезинки ребенка! — Вехов ответил ей перевернутой улыбкой.

— Значит, можно и книги с полок воровать? — осведомилась Болотина.

— Вот, товарищ Скорятин, прошу зафиксировать, — библиофил презрительно указал на директрису длинным суставчатым пальцем. — Враги перестройки и клевету активно используют, чтобы задавить народную инициативу.

— Вы не о том, не о том все говорите! — застонала изможденная дама в цыганской шали. — Главное, что наша дорога не ведет к храму!

— А почему дорога должна вести обязательно к храму? — хихикнул Колобков, желая вернуть Зоино внимание. — Она может вести, например, в баню…

— Куда-куда? Он что там такое говорит?! А еще из райкома… — зароптали те, кто видел фильм «Покаяние». — Издевается!

Мятлева покосилась на Илью с неловким смущением, так девочка-отличница смотрит на одноклассника, несущего у доски позорный вздор. А она с ним вчера зачем-то поцеловалась…

— Ну не обязательно в баню, можно и в библиотеку… — чуя неладное, попытался исправить ошибку пропагандист.

— Библиотека — тоже храм! — почти не разжимая губ, произнесла Елизавета Михайловна. — Геннадий Павлович, а вы что молчите?

— Дайте ему сказать! Человек из Москвы ехал! — донеслось из зала. — Не затыкайте рот!

— Никто никому ничего не затыкает. Надо оставить время на вопросы.

— Колокольный звон — не молитва! — подытожил Скорятин. — Если есть вопросы, задавайте!

— Есть! — усмехнулся Вехов. — Почему в СССР одна партия? Странно, не правда ли? Партии создаются, чтобы бороться за политическую власть. С кем? Ежу понятно: с другими партиями. А с кем борется КПСС? Сама с собой или с народом?

— Сама с собой. Лигач Горбача подсиживает. Нет, с народом борется! Водку — по талонам продает! — вразнобой закричали из зала.

— И квартиры сама себе дает! — добавил книголюб.

— Прекратите! — Директриса величественно поднялась и поискала глазами дружинников. — Уберите провокатора, немедленно!

Парни неуверенно переглянулись. На лице председателя клуба «Гласность» снова появилась перевернутая улыбка, не сулившая ничего хорошего.

— Боитесь правды! Я сам уйду. А вам, Елизавета Михайловна, не стоит принимать руководящую роль партии так близко к телу.

В зале понимающе хихикнули. Видимо, роман Болотиной и хозяина области Суровцева давно уже не был тайной. Нарушитель спокойствия тряхнул длинными волосами и гордо вышел вон, играя желваками. Елизавета Вторая поморщилась как от сильной боли, побледнела и грузно опустилась на стул. Лязгая графином о край стакана, она налила себе воды, выпила, отдышалась и тихо спросила:

— Есть еще вопросы к товарищу Скорятину?

— Есть! — подняла руку немолодая женщина в темно-синем костюме с люрексовой полоской по воротнику.

— Понимаете, в прессе теперь пишут, что Зоя Космодемьянская просто ненормальная, Матросов закрыл амбразуру спьяну, а Павлик Морозов — стукач и доносчик. Я учительница. Вот вы мне скажите, на каких примерах мы будем воспитывать молодежь? Если все у нас плохо… Ведь надо же во что-то верить!

— Конечно! В себя надо верить. В се-бя, понимаете, голубушка? А не в Зою Космодемьянскую. Еще вопросы!

— В Бога надо веровать! — рявкнул бородатый юноша и, вскочив, размашисто перекрестился.

— Из Союза православной молодежи, — тихо донес москвичу Пуртов. — Крестный ход готовят.

— А вы что же?

— Комсомолята, как обычно, антипасху хотели… Но Москва запретила. Тысяча лет крещения на носу. Два храма покрасили и кресты надели. В Ленинский субботник в монастыре мусор убирали. Двадцать три грузовика вывезли. Мы про это писали…

Скорятин снова посмотрел в зал, увидел несколько нетерпеливо поднятых рук и кивнул немолодой женщине с больными глазами.

— А как вы относитесь к статье Нины Андреевой «Не могу поступаться принципами!» в «Советской России»? — спросила она. — Вы с ней согласны?

— Нет, не согласен. Это платформа антиперестроечных сил. Кому-то очень хочется назад, в тоталитарное стойло.

— Но ведь про Сталина же она правильно пишет… — пророкотал, борясь с одышкой, Федор Тимофеевич и звякнул наградами.

— И что же она пишет? — Гена придал лицу такое же выражение, с каким Исидор выслушивал Галантера, заведовавшего юмористической полосой «Мымры».

— Что даже Черчилль признал: Сталин принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой.

— Лучше бы он оставил в живых пятьдесят миллионов, замученными в ГУЛАГе!

— Геннадий Павлович, а вам что-нибудь в нашем прошлом нравится? — не удержался Колобков.

— Да, храмы, которых так много в вашем замечательном городе.

— Лучше бы магазинов побольше! — тоскливо крикнул кто-то.

— Ну что такое говорят? То баня, то магазины…

— А вот Нина Андреева пишет… — к трибуне подбежал мужичок и развернул вырезку, истершуюся на сгибах: «Наверное, не одной мне бросилось в глаза, что призывы партийных руководителей повернуть внимание “разоблачителей” еще и к фактам реальных достижений на разных этапах социалистического строительства, словно бы по команде, вызывают новые и новые вспышки “разоблачений”. Заметное явление на этой, увы, неплодоносящей ниве — пьесы М. Шатрова. В день открытия XXVI съезда…»

Зал снова завелся.

— Надоели вы со своей Ниной Андреевой. Вчерашний день. Про будущее скажите!

— Нет, сначала надо сломать прошлое…

— Будущее совсем не обязательно строить на обломках прошлого…

— Ну, хватит, хватит! — Директриса махнула рукой. — Видите, Геннадий Павлович, сколько у людей вопросов, и решать их нужно постепенно…

— Пропасть, Елизавета Михайловна, преодолевают в один прыжок, в два не получится… — отчетливо произнес Скорятин.

Зал зааплодировал.

— Вообще-то через пропасть не прыгают, а строят мост, — переждав хлопки, грустно заметила Болотина. — Ну, не будем больше мучить гостя. Последний вопрос!

Поднялся, как говорится, лес рук. Выбирая счастливца, Гена подумал, что аргумент про «мост» вышел у Елизаветы Второй довольно убедительным, и надо на досуге поломать голову, как при случае остроумно возразить. Наконец москвич благосклонно кивнул школьнице в синем форменном жакете.

— А вы женаты? — спросила она и покраснела, как первомайский шарик.

— Нет, к сожалению, — не задумываясь, соврал он.

— А у вас есть любимая женщина? — уточнила она, сделавшись цвета вареной свеклы.

— Теперь, кажется, есть… — ответил он и посмотрел на Зою.

— Ну хватит! — Болотина встала, поморщилась и ушла, держась за бок. Следом, звеня наградами, ушагал на негнущихся ногах оскорбленный ветеран, Илья провожал его, успокаивая: