Мартин Эмис - Деньги Страница 38

— Очень рад вас видеть, — произнес я.

— Премного о вас наслышана, Джон, — отозвалась Врон.

— У нас такое счастье, — с хрипотцой проговорил папа. — Правда, красавица моя?

Врон кивнула.

— Сегодня для моей Врон особый день. Врон, покажи ему.

Врон села прямо, запахнула полы расписанного иероглифами платьица и, махнув широким рукавом, вытащила с полки кофейного столика порнографический журнал «Денди»... В чем, в чем, а уж в порнографических журналах я разбираюсь: «Денди» — издание не самой высокой пробы, ориентированное на скромные запросы и мозолистые ладони работников физического труда; типичный образец — беспутная домохозяйка или веснушчатозадая шведка, самозабвенно выкручивающаяся из типового нижнего белья.

— Присядьте, Джон, — объявила она и похлопала рядом по дивану.

Послюнив кончики пальцев, она стала листать журнал. Со вздохом, едва не кудахча от наслаждения, нашла нужный разворот и ласкающе примостила у меня на коленях. Отец тоже сел. Руки их легли мне на плечи; их перезрелые, выжидающие, такие человеческие лица оказались в дюйме от моего.

Я раскрыл журнал пошире. С правой страницы прямо на меня смотрело лицо Врон крупным планом. Горло ее пересекала надпись «Врон» — опять же в кавычках, со всей несбыточностью их экзотического посула,

— Ну давай, Джон, — услышал я ее шепот.

Я перелистнул страницу. Врон в типичных придурочных оковах и альковах, делает все то, за что этим девицам платят. Я перелистнул страницу.

— Помедленней, Джон, — услышал я ее шепот. Врон на железном стуле, локти вбок, приподнимает тяжелые груди. Врон, выгнув спину и задрав ноги, лежит на взъерошенном белом ковре. Врон распростерта на багажнике «гиены» с откидным верхом. Врон в полуприседе на зеркальном полу. Я перелистнул страницу.

— Вот, — услышал я шепот Врон.

На последнем двойном развороте Врон стояла на коленях, вскинув к аппарату перетянутый подвязками зад, глубоко проминая пурпурными ногтями кожу ягодиц. Теперь я узнал ее. Вероника; одаренная стриптизерша. Отсюда же, из «Шекспира».

Врон всхлипнула и расплакалась. Папа мужественно поглядел на меня. Если не ошибаюсь, он тоже обронил слезу-другую.

— Я... я так горжусь, — выдавила Врон.

Отец набрал полную грудь воздуха и встал с дивана. Звучно хлопнул по крышке бара.

— Розовое шампанское, — объяснил он. — Сегодня же особенный день, так? Ну хватит, Врон. Хватит, глупышка. Держи, милая, за тебя пьем. — Он снисходительно шевельнул носом. — Держи, Джон,

— Врон, Барри, — произнес я. — Будем здоровы.

Домой я поехал на «фиаско». Не считая поврежденной системы охлаждения, периодических неисправностей с тормозами и гидравликой, а также склонности резко принимать влево в самый неожиданный момент, машина в сравнительно приличном состоянии. По крайней мере, заводится она чаще, чем не заводится, в общем и целом. Сомневаюсь, чтобы Селина часто выводила «фиаско», пока я в Штатах, а Алеку Ллуэллину машина ни к чему, он круглые сутки под замком... Дорога от Пимлико до Портобелло заняла полтора часа с лишним, и когда я припарковал «фиаско» на двойной желтой линии у своей берлоги, было уже заполночь. Почему дорога заняла у меня полтора часа с лишним? Полуночная транспортная пробка. Можно подумать, час пик. Это все долбаная свадьба в королевском семействе. Почти час я проторчал в закупоренном туннеле. «Фиаско» перекалялся. Я перекалялся. Все машины были набиты иностранцами и ухмыляющимися пьяными. Горловина туннеля раздулась, как при эмфиземе, — от табачного дыма, выхлопных газов и сквернословья. Наконец мы выехали под звездный полог. Соедините точки... У Лондона сбит суточный ритм. У Лондона культурный шок. Все не то и все не так.

Когда я вошел со стаканом в руке, Селина присела в кровати.

— Чем занимаешься? — спросил я.

— Книгу читаю.

— Чего?

На коленях у нее действительно лежала «Милочка». Рядом — телепрограмма.

— И как там Барри?

— Нормально.

— Видел его новую корову? Он говорит, что собирается жениться на ней. А недавно опять приставал ко мне.

— Не приставал. И как это было?

— Он засунул голову мне под юбку.

— Что?

— Я думала, он шутит, пока он не попытался стянуть с меня зубами трусики.

— Господи Боже.

— Доктор?

— Да?

— Доктор, кажется, у меня синяк на бедре, с внутренней стороны. Не посмотрите? Бензиновый король предложил мне пятьдесят нефтедолларов за минет в лифте.

— И что ты сделала?

— Потребовала семьдесят пять. Но тогда он захотел по полной программе, и, по-моему, он слишком стиснул мое бедро. Не посмотрите, доктор?

Я сказал ей, чтобы кончала с этой докторской ерундой, и говорила по-человечески — о бензиновом короле, его нефтедолларах, о том, что он с ней сделал... На последнем издыхании она произвела звук, которого я от нее никогда еще не слышал — ритмическое подвыванье, безудержно порывистое или безнадежно умоляющее. Слышать этот звук мне доводилось, но не от Селины.

— Ты что, — негодующе сказал я (вроде, в шутку), — не придуриваешься?

Она вздрогнула и гневно вспыхнула.

— Придуриваюсь, конечно, — выпалила она.

Самое интересное, что единственный способ, каким я могу заставить Селину действительно захотеть спать со мной — это самому не хотеть спать с ней. Способ безотказный. Она распаляется не на шутку. Беда в том, что когда я не хочу спать с ней (такое бывает), я действительно не хочу спать с ней. Когда такое бывает? Когда я не хочу спать с ней? Когда она хочет спать со мной. Мне нравится спать с ней, когда ее такая перспектива ни капли не вдохновляет. Она почти всегда спит со мной, если я как следует накричу на нее или стану угрожать, или дам ей достаточно денег.

Замечательная система. Работает как часы. Мы с Селиной моментально находим общий язык. Селина же все понимает. В двадцатом веке она как рыба в воде. Настоящий городской ребенок. Когда мы в постели, разговор иногда заходит о... Занимаясь любовью, мы часто говорим о деньгах. Мне это нравится. Люблю сальности.

Не спалось. Сна ни в одном глазу, хоть ты тресни. Зато Селина спала как убитая. Это у нее тоже хорошо выходит, соня она первостатейная, с детской такой улыбочкой.

Я вылез из кровати, прошлепал на кухню в своей кургузой ночной рубашке и плеснул себе выпить. Огляделся в поисках улик. Когда я приехал из аэропорта — вчера, плюс-минус неделя, — то квартира показалась мне какой-то встрепанной, не до конца обжитой, как будто уборщице не дали завершить свой труд или снова успели напачкать. На столе стояли цветы, зато в корзине для белья — ни одной пары трусиков. В холодильнике было свежее молоко, зато в чайнике — совсем дохлая заварка, а ведь Селина у нас знатная чаевница. С чаем она очень разборчива и нередко таскает пачку в своей сумочке... Она меня ждала. Я это сразу понял по ее волнению, наигранному, чересчур драматичному. «Где ты была?» — спросил я. «Здесь!» — воскликнула она, весело мотнув головой. "Откуда ты знала, что я прилетаю? " «Ничего я не знала», — твердила она. А я никому не говорил, что возвращаюсь, даже Элле Ллуэллин, никому. Ладно, фиг с ним, подумал я и попробовал тут же завалить Селину в койку, с корабля на бал. Мне было охота поскорее восстановиться во владении. Она позволяет мне какое-то время поваландаться с ней, не скупится на эти притворные ахи-вздохи, до которых, как прекрасно знает, я весьма охоч, и обещает в полной мере проявить свой необузданный, Богом данный талант — как вдруг трубит отбой, скатывается с постели, оправляет платье, приглаживает волосы, переодевает туфли, припудривает носик, выпускает изо рта мой прибор и требует ленч.

Мы отправляемся в «Крейцер». Я обжираюсь и упиваюсь так, будто сегодняшний день — последний. Сказать нам особо нечего. Да и как тут задашь каверзный вопрос, когда тебя ведут на четвереньках вверх по лестнице. Еще чего не хватало, чтобы я ей суфлировал. Меня слишком пугает перспектива землетрясения или ядерной войны, или инопланетного вторжения, или Судного дня — что они встанут между мной и заслуженной наградой. Ничего вы не добьетесь от Джона Сама, кроме светского трепа, лести и визгливых требований налить еще. Ополоснув рот чем покрепче, чтобы зубы не ныли, я мчусь домой и оставляю «фиаско» посреди улицы. К этому моменту я уже всемогущий кудесник жратвы и бухла, приворотного зелья и любовных чар. Селина заходит в спальню с низко опущенной головой. Оглушительно крякнув, жарко пыхнув, я расстегиваю ремень.

...С кофейного столика я взял стопку почты и сдал себе конверт снизу. Тот содержал перечень моих банковских счетов, я сразу его узнал — с характерной коричневой виньеткой и сургучной печатью, словно запекшаяся кровь. Разумеется, теперь банковский счет уже не мой. Теперь это совместный банковский счет. Половина его принадлежит Селине — чтоб укрепить ее достоинство, самоуважение, помните? Я взломал печать большим пальцем. И перечень был, вот не сойти мне с этого места, длиной в три страницы! Среди лаконичных пунктов дебетовой стороны — «Ю-Эс Эппроуч», «Виноферма», доктор Марта Макгилкрист, газ, «Крейцер», «Махатма», «Транс-американ», опять «Виноферма»— теперь толпилась целая армия новых селининых партнеров родом из времен оных. Ну и компания! Можно подумать, что когда Селине приспичит потратиться, она зависает в Трое или Карфагене: «У Зевса», «Голиаф», «Амариллис», «Афродита», «Ромео и Джульетта», «Ромул и Рем», «Элоиза и Абеляр»... Я с самого начала подозревал,, что Селина тратит все деньги на массаж, парикмахеров и нижнее белье, — но это еще когда с деньгами у нее было туговато. Наиболее предательски смотрелся единственный пункт на кредитовой стороне — две тысячи фунтов, с авансового счета. Жаловаться, пожалуй, не на что. Так мы и договаривались. Таково наше джентльменское соглашение. Но в том-то вся и беда с этим достоинством и самоуважением — они в такую чертову уйму денег обходятся!..