Михаил Веллер - Перпендикуляр Страница 38

Понимаете, время – неплохой критик, и неплохой отсеиватель. Без фигуры Пикуля советской литературы не существует.

Как не существует ее без гигантских фигур великих русских писателей – братьев Стругацких. Все уже забыли, кто такой Юрий Трифонов – гигант советского реализма; уже забыли, кто такой Тендряков; уже плохо знают, кто такой Белов; удивляются, услышав, что Распутин еще жив. Это не потому что я имею что-то против Распутина, нет, ни в коем случае. Это потому, что официальная табель о рангах даже для людей, далеких от официозной критики, эта официальная табель о рангах с реальной не имеет ничего общего. Потому что Стругацкие, которые писали очень просто и очень смачно, были мудрыми и писателями и блестящими стилистами.

А стилист, мы возвращаемся, – это не тот, кто наворачивает изощренные слова, нет. Стиль – это резко повышенная энергетика фразы, возникающая вследствие того, что слова, составленные внешне обычным грамматическим образом, на самом деле составлены образом глубоко специальным. Будучи в обычном языке далеко разнесенными друг от друга – здесь они составляются в новые комбинации. И на взгляд неизощренного, неискушенного читателя – мастер стиля пишет вполне обычным языком… «Ну, чего-то там»…

Ну почитайте бунинское «Легкое дыхание» – ну и чего? ну и фразы все вполне обычны, и нет там никаких изысков. Разве можно сравнить бунинский рассказ «Легкое дыхание» с тем, как писал Платонов. Ничего общего. Но читаешь – и у тебя вот какая-то кристальная вода, какой-то горный воздух, пахнущий какими-то горными травами. Чтобы писать так, нужно быть гением стиля.

Или возьмите такой внешне примитивный, на уровне записи в записной книжке, рассказ Бабеля из «Конармии»: «Прищепа». Одна страница. И фразы короткие, и все просто. Вам придется долго-долго работать, чтобы написать такую страницу! Бабель тоже долго работал. А внешне все просто. Наворачивать кружева, я повторяю, не сложно.

Так вот. Стругацкие имели талант писать вроде бы необыкновенно просто – и очень чисто. И в этом присутствовал высший шик и признак высшего мастерства. Фразы, которые вдруг приятно повторять. «Ну, в общем, мощные бедра». Или: «Капля пота, гадко щекоча, сползала по спине дона Руматы». И фраз таких очень много! «Ну и деревня. Сроду не видал я таких деревень. Гнили они здесь тысячу лет, и еще бы тысячу лет гнили, если б не господин герцог».

Разумеется, нет возможности в этой и так затянувшейся речи перечислять все содержимое полок советской литературы в целой библиотеке. И хотелось бы упомянуть только еще об одном человеке, об одном из выдающихся, интереснейших, лучших русских писателей ХХ века, который вообще как будто вычеркнут и никуда не входит.

Этого человека звали Морис Симашко. А на самом деле его звали Морис Давидович Шамис. Родом он из Одессы. Отец его был еврей, мать его была немка, культура его родная – русская. В войну он служил в советских оккупационных войсках в Иране, по специальности – востоковед. По профессии он был журналистом. После Второй мировой войны осел он в Средней Азии, жил он в основном в городе Алма-Ата, столице советского Казахстана.

Первую свою повесть он написал в конце 50-х, когда все было легко и просто. Было это об установлении Советской власти в Средней Азии, не было там ничего особенного. Кроме одного – написана она была очень хорошо: твердой рукой, хорошим языком.

А уже в 60-е годы, в конце, и в самом начале 70-х он написал несколько гениальных вещей. Я повторяю – гениальных вещей. А в частности. Это роман «Маздак» – якобы о восстании маздакитов в 6 веке нашей эры, в Эраншахре, во времена Сасанидов. А на самом деле – это вообще про революцию. Про советскую революцию, про становление Советской власти, про борьбу и перерождение революционеров. В те времена такая книга появиться в общем не могла, но цензоры и редакторы было достаточно тупы, чтобы не видеть.

А потом он написал непревзойденную по мастерству и стилю повесть «Емшан», где вскрывал всю технологию и сущность деспотической власти, когда деспот сам страдает, и сделать другого нельзя… Это о султане Бейбарсе, мамлюке, – первом из речной династии Бахрейн.

А потом он написал роман «Искупление дабира». Условно – материал средневекового Среднего Востока, а на самом деле, опять же: крушение тоталитарного государства, которое создает благонамеренный и идеально умный человек. И написано это по законам очень короткой прозы. Написано это алмазным резцом! Вот кому попадется, прочитайте – не пожалеете. Морис Симашко звали его.

И на этом можно кончить, наверное, сегодня обзор необыкновенно пестрой, богатой, разнообразной и трагичной советской литературы, история которой продолжает изменяться на наших глазах, и будет еще долго изменяться, пока вот этот вулкан, оседающий в пучину моря, не примет окончательно вид малого количества отвердевших рифов, которые торчат над водой.

Современная русская литература

Лекция, прочитанная в университете Пекина, Китай, в 2006 г.

Итак. Говоря о сегодняшней русской литературе, нужно, во-первых, прикинуть и определить, с чего она началась. Потому что в перестроечный период это была еще не сегодняшняя русская литература. Перестроечный период характеризовался тем, что вытащили все из закромов, из всех амбаров и сусеков – и стали гнать: мемуары белогвардейцев, лагерные воспоминания, всю «чернуху», весь модернизм, не похожий на социалистический реализм, который единственно раньше допускался.

И в это время были гигантские, небывалые в мировой истории тиражи газет, а главное – толстых журналов: «Новый мир» – 2 миллиона, «Знамя» – 1 миллион, «Юность» – 5 миллионов. Это было просто что-то совершенно небывалое.

В это время стали падать и исчезать некоторые авторитеты. Потому что, скажем. Говорили все за десять, за пятнадцать лет до этого: какой прекрасный писатель Валентин Распутин. Какая замечательная повесть «Живи и помни»! Валентин Распутин высказал неполностью демократические западно-свободолюбивые взгляды – и был немножечко отодвинут, и стали о нем говорить меньше. Бондарев, который официально – главный писатель о войне («Горячий снег» и т.д.), тоже получил наклейку реакционера.

Оно не все было так гладко! Демократы, которых так долго топтали, ревниво вышли в первые ряды. А «деревенщики» и народники наоборот, потеснились. А вытащили товарищей Гроссмана, Зайцева, Ремизова, Пильняка. Ну, Александр Исаевич Солженицын – это был просто гигант, утес, глыба, матерый человечище: кого рядом поставить? Он бы и не позволил никого рядом поставить.

А потом случился 91-й год с распадом Советского Союза. А где нет Советского Союза – там естественным порядком нет и советской литературы.

Это бы еще полбеды. Вместе с советской литературой, совершенно все ухнуло вместе с этой надстройкой, ухнул базис. У граждан исчезли деньги…

Это была знаменитая монетарная реформа, которая связывается в основном с именем Гайдара. Реформа Гайдара очень сильно, просто-таки колхозным комбайном, подкосила советско-русскую литературу. Потому что произошло страшное: не до жиру – быть бы живу.

В течение 92 года тиражи толстых журналов упали раз где-нибудь в 15. Пройдет еще пара лет – и они упадут в 100, в 200 раз! Журнал «Юность» (5 миллионов экземпляров!) – вообще исчезнет. Журнал «Новый мир» (2 миллиона экземпляров!) – будет натягивать тысяч 6–7. А остальные еще немножко поменьше. Толстые журналы превратятся в какие-то виртуальные издания, которые вроде бы есть – а вроде бы нет.

Но самый страшный удар получили маститые советские писатели, которые стали просто русскими писателями. Потому что накрылись сами издательства. Издательства перестали получать бесконечные государственные деньги и верстать планы на 5–7 лет вперед. Это называлось хозрасчет. Это называлось рынок. Рыночная экономика: давай, своди концы с концами. Вот, значит, советские издатели держали в руках свои концы, и свести их не могли никак. Потому что не получалось ничего. Потому что раньше книги маститых могли издаваться гигантскими тиражами – а потом уходить в макулатуру, это никак никого не волновало. Но сейчас их невозможно было продать – а следовательно, не на что было жить.

И когда лауреат Ленинской премии, Герой социалистического труда, знатный поэт Советского Союза Егор Исаев обнаруживает, что ему не на что жить: потому что сбережения сгорели и превратились в какие-то ничтожные деньги на килограмм колбасы, а печатать никто не собирается; а гонорары близки к астрономическому нулю, вот к холоду Мирового пространства. Егор стал на своей дачке под Москвой просто разводить курей, пытаясь прожить этим. И больше он стихов не писал. Можно по-разному относиться к его поэтическому таланту. Может быть, ему лучше было с молодости сделаться знатным советским куроводом. Но так или иначе, его судьбу разделили решительно многие.