Марина Ахмедова - Дневник смертницы. Хадижа Страница 38

Братья Гасановы стали улыбаться и толкать друг друга локтями.

Какие они страшные, кто за них замуж захочет…

Хабибула Мусаевич снова назвал всех с листка и спросил: «Хау а ю?» Одна только Одинцова Оксана знала что отвечать. Она такая некрасивая, конечно, что ей еще делать остается — только учить науки. И еще она — русская. Тетя говорит, что, если красоты нет, надо хотя бы ум иметь.

— Тогда мы начнем с изучения английского алфавита, — сказал Хабибула Мусаевич и стал писать на доске разные буквы, а мы списывали их к себе в тетради, пока не прозвенел звонок.

Я очень старалась списывать буквы и рядом с ними писать в квадратных скобках другие буквы, которые называются транскрипцией. Оказывается, в английском все не как в русском. Букву можно написать так, а прочитать по-другому. Я списывала с доски, но в голове у меня был тот парень. Зачем он ко мне подошел? Я ему понравилась или он хотел посмеяться надо мной?

Как только я о нем думаю, у меня по животу разливается что-то теплое, и мне кажется, что наступила весна, хотя вокруг сентябрь.

Еще у нас была латынь. Со мной за одну парту сел рыжий парень.

— Я Сулик, если чё. — Он толкнул меня локтем.

Аман, испугалась я, зачем он ко мне прикасается?

Латынь вела смешная женщина — маленькая, с толстыми ногами, вся как тумбочка. У нее короткие седые волосы и нос как клюв у воробья. Ее звали Аминат Казиевна. Она писала на доске слова и читала их — темпус, модус, генус, нумерус. Стоило ей сказать слово, как братья Гасановы начинали толкать друг друга локтями и хохотать.

Аминат Казиевна сначала не обращала на них внимания, потом ей, наверное, надоело, она перестала писать, повернулась к ним, наклонила голову, ее короткие волосы приподнялись, и она стала копия воробья.

— Братья Гасановы, — сказала она, — я понимаю, что борцы часто головой об пол ударяются, но если вы пришли учиться, то учитесь, или я выведу вас из аудитории.

Все засмеялись, а братья Гасановы покраснели. Сулик снова толкнул меня локтем:

— Не смейся, муха в рот попадет.

Я еще громче засмеялась. Как мне нравится учиться, крутилось у меня в голове.

Зато сколько ужаса я натерпелась, пока шла до дома. Я не стала стоять на остановке ждать маршрутку, потому что остановка — прямо перед университетом. Я боялась, что снова придет тот парень и будет смеяться над моим костюмом. Я больше в жизни его не надену. Я пошла пешком, как говорила мне тетя. Может быть, где-то я свернула не туда и потерялась. Никак не могла найти дорогу. Я оказалась возле большого магазина игрушек. Постояла на остановке рядом с ним, ждала маршрутку, но «двойка» не проезжала. Как я стала нервничать — не могла вспомнить, как называется тетина улица.

Я пошла дальше. Новые туфли натерли мне пятки, я посмотрела — у меня сзади шла кровь. Так больно было идти — я делала шаг, а туфля как будто зубами кусала мне пятку. От дороги поднималась пыль, мимо проезжали машины. Рукой я вытирала пот с лица.

— Эй, красавица, куда идешь? Садись, подвезу!

Рядом со мной на дороге остановилась красная иномарка. Из нее громко играла музыка — «Черные глаза». Я тоже эту песню больше всего люблю. Из открытого окна выглянул парень — весь волосатый, в потной футболке.

— Эй, куда пошла? Садись, подвезем! — крикнул он.

«Аллах, спаси меня!» — закричала я про себя. Я не понимала: что этим парня от меня надо?! Зачем они ко мне пристают? Может быть, они перепутали меня с непорядочной?

Я пошла быстрее. Иномарка медленно ехала рядом со мной.

— Садись, не ломайся, — сказал парень.

«Ах, скотина!» — вспыхнула я. Как я хотела плюнуть ему в лицо! Если бы дядя Вагаб такое слышал, он бы ему язык вырвал! «Чтоб ты провалился, хайван! — проклинала я его про себя. — Чтоб ты сдох!»

Я шла и даже не смотрела в их сторону. Делала вид, что они не за мной едут.

— Ладно, Аташка, оставь ее. Не видишь, она сельская, — сказал тот, который был за рулем.

Они засмеялись и уехали с таким шумом и так быстро, что могли попасть в аварию. Мало им было бы. Хоть бы они где-нибудь разбились. Можно было подумать, весь город знает о том, что я сельская. Приду домой, выброшу этот костюм, решила я.

Рядом со мной остановилась другая машина. У меня сердце в ноги провалилась. Почему всем хайванам от меня что-то надо?! — хотела крикнуть я.

— Хадижа, садись в машину.

Аман, это была наша иномарка! Это был дядя Вагаб!

— Зухра послала меня за тобой в университет, позвонила, сказала, Хадижа долго не идет, езжай посмотри, чтобы ничего не случилось. Я приехал, тебя нету, поехал по городу искать. Ты что здесь делаешь?

— Я заблудилась, — сказала я.

— Завтра я пошлю за тобой машину.

— Как пристали?! Кто пристал?!

Тетя ругалась, когда я рассказала ей про ту иномарку, которая ехала за мной по дороге.

— Вагаб! — кричала она. — Ты слышал, к Хадиже по дороге из иномарки пристали.

— Эй, ты что удивляешься? — сказал дядя Вагаб, он ел горячую шурпу на кухне, а тетя подогревала ему на сковородке курзе. Она вся стала красная от злости или от сковороды. — Мало, что ли, хайванов в городе? Купят машину, делать им нечего, музыку на всю громкость включат так, чтобы в Буйнакске было слышно, и к девушкам красивым пристают.

— К девушкам пусть пристают, к моей племяннице не надо!

— Зухра, что кричишь? Уши болят. Они все равно приставать будут. — Дядя глотнул с ложки шурпы, от его тарелки поднимался пар. — Понты есть понты.

— Совсем оборзели! — сказала тетя и стала переворачивать курзе.

— Хадижа, если к тебе кто-то только подойдет, хоть слово скажет, ты говори, что все дяде Вагабу расскажешь, я с ними быстро разберусь. Скажи, что у тебя хорошая спина есть. Пусть только косо на тебя кто посмотрит, сразу меня набери, я подъеду, головы этим баранам поснимаю. Зухра, ты тоже купи ей трубку, сейчас без трубок никто не ходит.

Как я рада! Тетя пошла в «Евросеть» и купила мне трубку — белую, тонкую, с камушками. В «Евросети» нам сказали, что эти камушки — кристаллы Сваровски. Говорят, все в Европе только эти кристаллы носят в кольцах и цепочках. Я весь вечер держала трубку в руках, нажимала на цифры. Мне некому было позвонить, друзей в городе у меня нет, а у Айки нет трубки. Если бабушка узнает, сколько стоит моя трубка, она в обморок упадет.

Прости, тетрадь, что я снова почти месяц тебя не открывала. Откуда взять столько времени? Я учусь — каждый день хожу в университет, сижу там на парах, все записываю. Мы уже прошли весь английский алфавит, теперь учим времена — простое настоящее, простое будущее и простое прошедшее. Хабибула Мусаевич говорит, что в английском времен больше, чем в русском. Я этого не понимаю. Зачем все запутывать? Есть только прошлое, настоящее и будущее. Например, я в прошлом жила в селе, у меня была совсем другая жизнь, в настоящем я живу в городе, а в будущем — я выйду замуж за того красивого парня, которого встретила первого сентября, или за Махача, если тот парень мне больше не встретится. Каждое утро, выходя из маршрутки, я мечтаю его увидеть. Я ищу его глазами, но он больше не приходит. Уезжая домой, я тоже ищу его, но он не появляется. Аллах, пусть он придет еще, я так люблю его, он такой красивый, не могу забыть его глаза, куда ни посмотрю, всюду они. Голубые, как небо, как мое будущее счастье.

Сегодня тетя на меня кричала как сумасшедшая, когда я сказала, что хочу стать блондинкой. Я была бы такой красивой, если бы обесцветила волосы. Если бы я могла одеваться как хочу и краситься как хочу, я была бы самой красивой на курсе. Тетя разрешает мне только ресницы красить тушью. Она каждый день дает мне по двести рублей на маршрутку и карманные расходы. Я хожу пешком, чтобы собрать деньги. Косметика такая дорогая, мне нужно две тысячи, чтобы купить в ЦУМе все, что я хочу, — пудру, тональный крем, тени, помаду, лак для волос.

— Естественная красота лучше, — говорит тетя, когда я прошу ее купить мне косметику. — Тебе не надо краситься, ты иди в зеркало посмотри, какая ты красивая — ресницы и брови черные, лицо белое, губы красные, глаза большие. А когда разрисуют лицо, смотреть даже неприятно. Потом с мужем жить будешь, смоешь косметику, он тебя не узнает. Только непорядочные мажутся.

— Нет, тетя, клянусь тебе, нет. У нас на курсе есть девушки из очень порядочных семей, их даже родители сами привозят в университет на машинах. Они разрешают им краситься, даже ногти красить разрешают.

— Они пусть разрешают, я не разрешу. Я сама лучше знаю, как надо.

У нас на курсе есть одна девушка, она наполовину чеченка, ей отец тоже запрещает краситься. Она, когда на занятия приходит, сначала идет в туалет, достает косметику и красится, снимает с себя длинную юбку, а под ней у нее узкие джинсы. Перед тем как идти домой, она смывает с себя косметику и надевает юбку. Честно сказать, она не на все пары ходит. Сидит в «Академии» — так называется кафе рядом с университетом. Туда каждый день приходят парни с юридического и пристают к девушками. Она, бессовестная, сама хочет, чтобы к ней приставали. А потом приходит и жалуется, что к ней приставали, как будто она такая красивая. А на самом деле она хвастается. Бессовестная. Если ее отец только узнает, он убьет ее. Я, например, никогда в жизни не пойду в эту «Академию», ноги моей там не будет!