Алан Черчесов - Дон Иван Страница 38

– Те здоровья лишаются напрочь, – добавила Жанна и, пересекшись взглядами с Мизандаровым, преисполнила взор обожанием.

Юбиляр окучивал зал по периметру и переходил от одной группки к другой, чтобы принять поздравления. Прямая спина, носки сильно врозь, проворный шажок – такая же точно походка была у нашего старшины, ходившего в лазарет наблюдать ампутации.

– А чем ваш Марклен занимается?

– Санитария финансов, – определил Фортунатов. – Если вы уважаете Мизандарова и у вас возникли проблемы, он их уладит – за подходящую мзду. Если вы Мизандарова не уважаете и у вас нет проблем, он их организует, только возьмет подороже.

– Что здесь делаем мы? – спросил я у Клопрот-Мирон.

– Уважаем, – ответила Жанна. Найдя то, что искала, она облегченно вздохнула и защелкнула сумочку. – Как и все остальные. Я вас ненадолго оставлю.

– Чертова баба! – посетовал Фортунатов, глядя ей вслед, хлопнул рюмку и закусил бутербродом с икрой. Несколько зерен скатилось на папийонку, разжаловав перламутровую бабочку в рядовую капустницу. – Хороша, богата, талантлива, заполучила героя в постель – а туда же. Сам тоже нюхаешь?

– Пока лишь принюхиваюсь.

– Вон Бермудский, банкир. Ты хотел его видеть, – сказала Мария.

Матвей ринулся в гущу толпы и взялся резать по залу жирную диагональ. Завидев его, банкир сделал движение к выходу, но спрятаться не успел. Фортунатов сграбастал его в объятия, облизал кисть его даме и оживленно заговорил, прерываясь свирепо на хохот. Мария кусала губы и, не заметив потери платочка, мяла в пальцах уголок пустоты. Я поднял, протянул и ободряюще улыбнулся. На минуту мы оба погрязли в молчании. Оркестр играл тишину, ограждая ее стоном скрипок от гама толпы. Вдруг Мария коснулась меня и спросила:

– А у вас бывает так, что внезапно, без всякой причины, вы чувствуете, что сошли с ума? Когда нападает странное недомогание, и вы не можете понять, что делаете в этом месте, в этом мгновении и даже в самом себе? С вами бывает что-нибудь в этом роде или мне пора обратиться к врачу?

Я взвесил в уме кое-какие прискорбные факты.

– Со мной бывает похуже: иногда я не знаю, какого черта в себя воротился.

– Кха! – был короткий ответ.

Им дело и ограничилось: со смехом, в отличие от слез, Мария была не в ладах.

– Ничего себе скакунок, прыткий! – услышал я сзади. – Уже и к Мышке колышки подбивает.

– Познакомься, Дон, это Клара. Я тебе говорила…

Оглядев любовницу Клопрот-Мирон, я признал, что та своим видом сразит наповал здесь любого – от первого бабника до последнего трезвенника. Смотрелась Клара эффектно, как записная ракалия, сведшая в гроб очередного психолога. Мускулатуры в ней было несколько больше, чем требовалось, что самой Кларе определенно нравилось. Судя по всему, Клара вообще Кларе нравилась. Она была насквозь порочна и напоказ горда тем, что порочна насквозь. Облаченная в черный шелк, прошитый мутным жемчугом и блестящими смуглыми дырами, Клара струилась тугой антрацитной волной, но не вытекала из себя даже каплей. Наряд ее состоял сплошь из вырезов, тут и там обнажавших ощутимо опасное тело, на котором наличие ткани обнаруживалось скорее благодаря ее удачному отсутствию, нежели обглоданному присутствию. При всех прорехах у платья Клары было одно преимущество: его хотелось сорвать.

– Она так хороша, что меня будто бы исхлестали пощечинами.

– Твой сметливый угодник знает, как подарить комплимент женщине. Даже если она по призванию мужчина.

– Пригласи Клару на танец, – велела мне Жанна, огибая нас стороной и беря под руку Марию, чтобы увести подальше от меня и поближе к мужу. Тот вовсю кукловодил Бермудским: стоило финансисту попятиться, как Фортунатов ловил его за пуговицу и волок к себе. На лице у Бермудского застыла такая мина, будто ему напихали пиявок в штаны. Банкирша куда-то исчезла.

Намерение Жанны мне было понятно: амбивалентная дева спешила подстраховаться. Однако она не учла, что попытки гасить ревность угодливостью лишь распаляют пожар. Намерение сдружить нас с Кларой могло в итоге выйти боком всем: лесбиянка – это, как правило, та же бисексуалка, у которой в какой-то момент сдали нервы. Точно так же, как бисексуалка – всего только женщина, которой в какой-то момент не сдали экзамен мужчины. В общем, ничто человеческое этим гурманкам не чуждо. Политес политесом, рассудил я, а надо держать ухо востро: влюбись в меня любовница моей любовницы, нашему трио любовников несдобровать.

Танцевала Клара великолепно – с присущей извращенцам грацией и проворством, из-за которых паркет для партнера превращается в рытвины.

– Расслабься, – велела она, когда я споткнулся в трехтысячный раз. – Доверься телу и музыке.

Едва я доверился, как столкнулся с каким-то субъектом. Тот удостоил меня похвалы:

– Слышь, молодец, ты из какого балета?

Клара ему огрызнулась:

– Фуфло, отвали!

– Кто это? – спросил я.

– Футболист. С большой буквы “ФУ”. Игрок сборной страны. По амплуа – нападающий, по мозгам – выпадающий. Не отличит корень квадратный от вешалки. Лучшая из его острот звучит так: “А что вы делаете в свободное от отдыха время?” Третий месяц меня донимает. Достал! Вот объясни, отчего это вы, мужики, всегда землю роете, чтоб поиметь лесбиянку? Это что для вас, дело чести?

– Это для нас дело мести.

– За что?

– За испорченных вами невест.

– Ты тоже не прочь отомстить?

– Еще не решил, – сказал я.

– Как решишь, дай мне знать, чтобы я подготовилась.

– К чему? Неплохо бы уточнить.

– Уточняю: к отпору. Я, Дон Мужлан, лесбиянка идейная. При виде члена меня или тошнит, или смех разбирает. Пенис – это антиэстетика. Беспризорный отросток. Спесивый аппендикс. Тупой и бездушный агрессор, норовящий обосноваться в пределах чужой территории. Презираю фаллоцентризм.

Возразить я не успел. Футболист наступил мне на ногу и осведомился:

– Вам не жмет?

– Сейчас дам по роже, – предупредила его амазонка.

– Не желаешь пописать на брудершафт? – спросил я спортсмена не так напрямик.

– Заткнись и марш к Жанне. Я с Достоевским сама разберусь.

Я показал ему жестом, что собираюсь идти в туалет. Форвард довольно кивнул. Я разглядел, что его партнерша по танцу “в свободное от отдыха время” подрабатывает супругой Бермудского. Пойманный Фортунатовым за галстук, тот так и стоял, опустив голову и считая с опаской икринки на бабочке. Сам краснобай, поймав вдохновение, вещал:

– Внутренняя культура – прекрасная штука, пока не полезет наружу. Проблема даже не в том, сколько глупости в нашем народе, а в том, сколько в нем беззаветной, восторженной подлости. Ситуация:…

На “ситуации” я их миновал. Жанна крикнула в спину:

– Не вздумай!

Не успел я встать к писсуару, как ее кулачки замолотили по двери. Хорошо, что у фаллоса тоже есть заповедная территория, улыбнулся пьяненько я и услышал шаги. В стойлышке рядом пристроился парень и, кивнув, зажурчал со мной вместе дуэтом.

– Я за тобой наблюдаю, – сказал он. – Новенький?

– Вроде того.

– Помощь нужна? Могу помахаться заместо тебя.

– Не-а, – сказал я. – Спасибо.

– А то смотри. Мне так и так скучно. Полгода уже на одном объекте служу. Вышел в дамки, а дамке-то под пятьдесят.

Парень упаковался и застегнул со вздохом штаны. Когда мы пригнулись мыть руки, он предложил:

– Может, сменяемся? Окантовская – тетка не злая. Не сахар, конечно, но и не тварь. Путешествовать любит. С ней пол-Европы наездил. Зимой грозится прыгнуть в Австралию. Ты в Австралии был? Вот видишь!.. Э-эх, кабы не скука, ни за что бы не променял. Щедрая баба. И что характерно – стеснительная. Сама б подойти не осмелилась. Это он ко мне спиннинг забросил: “У Ларисы Захаровны слабые нервы. А еще у нее есть любовник, только он мне не нравится”.

– Кто забросил-то?

– Окантовский! Кто же еще. А потом объясняет: “Он ей тоже почти разонравился. Она дама немолодая, но привередливая. А любовник, по-моему, глуп. Ему невдомек, что по сути он мой наемный работник, трудящийся за мизерное вознаграждение”. Приколись, каков фрукт! А дальше – прозрачный намек: подарки, которыми он осыпается ею, обходятся мне, говорит, дешевле ее истеричных капризов, когда Лариса Захаровна остается без мужика. Так что любовник жены для меня, говорит, инвестиция прибыльная: обеспечивает мой же покой. “Если успешно справляется – я плачу ему премиальные”. Умеет же гад соблазнять! – Царапая зеркало блеском бриллиантовой пломбы и остужая его серебряной тенью печали из дымчатых глаз, парень делился причиной уныния: – Все хорошо в нашем деле, кабы не беда бедная: нету права на нет. Стоит лишь раз отказать, как тебя спишут на берег. А не то еще самого обвинят в домогательстве. Верно, брат?.. Так ты думай. А то ведь тоска! Одно и то же, как на конвейере.