Александр Щёголев - Жесть Страница 38

— Что ты от него хочешь? — спросила Марина.

— Поймаем, разберёмся.

— Это же ребёнок!

— Вот именно, пусть выведет нас к взрослым.

— Он совсем маленький… Что ты делаешь? Собьешь ведь…

Она все-таки свернула боковое зеркальце к себе и быстрыми движениями поправляла прическу.

— А что, хороший способ, — азартно сказал Павел.

Он высунулся в окно и крикнул, перекрикивая шум мотора:

— Стой! А то собью! Кому сказано, стой!

Мальчишка ещё больше ускорился, паршивец.

— Не бойся! — кричал Павел. — Я пошутил, я только спросить! Мы ищем Банановую улицу! Это в садоводстве «Котовец»! «Ко-то-вец»!

Велосипедист резко свернул в боковую улочку, — Павел, автоматически заложил вираж, — и вдруг открылась вода, много воды, целое озерцо, подернутое ряской, а также полянка, а еще узкий пешеходный мостик, проложенный через ручей… Павел круто вывернул руль, чтобы не попасть на мостик, — и джип со всего ходу влетел в озерцо.

Банановая улица, успела осознать Марина, прежде чем ее швырнуло в лобовое стекло…

Среда, день. ВСАДНИКИ — 2

…Орликом его прозвали еще в детской колонии. В «воспитательной колонии», если пользоваться языком лицемеров от государства. Чему там воспитывают? Единственному незамысловатому правилу: если грабишь и воруешь — не попадайся… Этот тихий спокойный мальчик всегда стоял сзади всех, когда воспитуемые чинили какие-нибудь безобразия. Хотя, чаще всего, он и был их организатором. Если возбужденные им волчата (стая!) шла кого-то рвать — он и тут был в стороне, не ввязываясь в процесс. Наблюдал как бы сверху — потому и Орлик.

Жил он с матерью. Отец спьяну попал под машину. А матери было не до сына, она жила своей жизнью — в постоянных пьянках и с сожителями, сменяющими друг друга едва ли не каждый день… Любви Орлик не знал с детства. Может, потому и сам никого никогда не любил. В том числе, если копнуть, и себя.

Начал с того, что в школе отбирал деньги у младших. Пить не любил (получил дома хорошую прививку). Но выпивал по мере необходимости, не пьянея, — ведь если не пьешь, значит «ботаник». И полностью отвергал наркотики. Не нравилось ему, когда он переставал контролировать себя, теряя хладнокровие…

В колонию он впервые попал за то, что ограбил соседку. История тривиальна: женщина собрала деньги для дочери, которая жила в другом городе и родила там ребенка. Соседка продала, что можно, и одолжилась, у кого можно… а мальчик стукнул ее по голове кирпичом и забрал всю сумму. Женщина осталась жива; его же посадили на 2 года. В результате он сделал вывод, что оставлять жертву в живых нельзя. НАДО ДОБИВАТЬ.

Когда вышел — так и сделал. Застрелил материного кавалера, участкового инспектора, из его же оружия, — пока тот пьяно спал. Убежал из дому, только забрал зачем-то милицейскую форму… Его быстро поймали. Опять он сидел — теперь уже шесть лет. И опять предпочитал делать на зоне грязную работу чужими руками. Никогда не вступал в бой, предпочитая действовать другими средствами. Вышел взрослым, спокойным и бесчувственным. Теперь Орлик убивал только тех, кто был заведомо слабее, и только там, где никто не видит.

Осталось у него иррациональное пристрастие к милицейской форме… а еще любил он убивать ударами по голове.

А еще больше — добивать.

…У других членов Стаи биографии были не столь насыщены. Может, потому, что они уступали Орлику в возрасте. Разве что Ворону, лидеру номер два, — тоже было что рассказать…

Любитель острых ощущений, Ворон вышел из благополучной семьи. Однако ребенок рос с «тараканами». Адреналинозависимый — назвали бы его врачи. То бишь организм вырабатывал недостаточно адреналина и норадреналина, и юноша возмещал недостачу, как мог. Родители пытались его лечить, но…

Как и Орлик, он довольно рано сел на шконку[15]. В старших классах. Была драка в кафе, кончившаяся убийством… За три года в колонии он полюбил холодное оружие. Особенно то, которое можно было сделать из подручных материалов. Он сам и делал: ножи, заточки, «спицы». А выйдя на волю с упоением принялся пробовать созданные своими руками изделия — сначала на куклах, потом на кошках, собаках, и наконец на людях…

Больше всего Ворон обожал командовать. Лидерство Орлика, впрочем, признавал (сквозь зубы), вымещая страсть к власти на всем, что вокруг. Очень любил, когда его боялись, — и его же товарищи, и вообще, народ. С удовольствием выполнял особо поганые поручения. Короче, незаменимый у Орлика был зам.

…Что касается двух оставшихся байкеров, то они были попроще.

Хрущ был мародером по природе. Жадный, корыстный во всем. На что-то копил деньги — никому не признавался, на что… Всю жизнь рос с бабкой — внук сторожихи, работавшей раньше в одном из местных садоводств. Ни отца, ни матери не было. И всегда, сколько себя помнил, подворовывал на чужих участках. Когда же садоводства продали, а бабка померла, ехать ему оказалось некуда.

Хруща ценили, как ходячую карту. Все садоводства, все улицы он знал наизусть. В конце концов, здесь была его родина. Он вообще дальше Гатчины ни разу в жизни не выезжал…

Антоха сбежал из интерната для сирот. От побоев, от карцера, от садистки врачихи. А также от воспитателя, который заставлял свой класс воровать — и попробуй вернись без добычи! Всадил он этому воспитателю вилку в горло… Потом два года мыкался по городу, по области, влип в несколько историй и чудом остался жив, пока не прибился к Орлику. Короче, Антоха просто выживал. Даже если ему не нравилось, что делали его товарищи, то выбора не было. Хочешь жить — кусайся…

Его можно было бы назвать жертвой, если бы не муки тех людей, которых этот волк уже успел задрать.

…Когда на горизонте появился Славик со своим вечным великом, трое были уже на таком взводе, что за садоводства становилось страшно. Еще немного — Стая взорвалась бы, разнеся все тут к чертовой матери. Только невозмутимый вид вожака их сдерживал.

Славик был младшим братом Ворона и регулярно сбегал сюда от папы с мамой (а также от школы), чтобы развлечься, покататься, ну и тому подобное. Его, естественно, никто из бродяг не трогал, — как же, брат Ворона! Приезжал сюда на электричке (до Сиверской) — с ночевками, на несколько дней. Ночевал в доме, который стая выбрала своей резиденцией; там же хранил велосипед…

Мальчик ждал возле бывшего правления. Сорвал с себя танкистский шлем и замахал им, едва завидев мотоциклистов. Когда они подъехали, он восторженно закричал:

— Та тачка за мной тоже гонялась! И в запруду свалилась! Я их в запруду заманил!

— В какую запруду? — проявил заинтересованность Орлик.

— На Изумрудной улице!

— Молоток, — сказал Ворон, подъехал к своему родственнику и взъерошил ему волосы.

Орлик вопросительно посмотрел на Хруща.

— Это в «Щорсовце», — сказал тот. — У геологов. Там когда-то участки Горному институту давали…

— Знаешь, где это?

— А то.

— Погнали.

Мотоциклы, взревев двигателями, исчезли в пыли. Мальчик надел шлем, торопливо разогнал велик, запрыгнул в седло и, привстав на педалях, бросился в погоню…

Среда, день. КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА

Хорошо, что скорость была небольшая, иначе не миновать бы травмы.

Павел с Мариной вылезли через заднюю дверь — сразу на сухое. Слава Богу, джип не покинул берег: задними колесами стоял на земле (молодец, водитель, урон по минимуму). Павел с вытянувшимся лицом обошел место падения, обозрел окрестности и залез в салон.

С минуту он безуспешно газовал, пытаясь сдернуть машину обратно.

Снова вышел — оценить ситуацию. Снова вернулся за руль, предпринял новую отчаянную попытку вырваться… Безрезультатно. Тогда он вылез уже насовсем.

Грустно.

Джип прочно упёрся носом в дно…

— Вот, кстати, и переправа, — с горечью показал Павел.

Озерцо, в которое впадал ручей, образовалось из-за того, что течение было перегорожено насыпью. Внутри насыпи зияли два здоровенных бетонных кольца, сквозь которые вода уходила дальше. А поверху шла укатанная дорога. Похоже, попасть туда можно было по следующей улице. Чуть-чуть не доехали…

— Зараза! — майор со злостью пнул фаркоп. — Я ее покупал — лебедка стояла. И трос стальной — двадцать метров. Год висела вся эта ерунда. В городе так достала меня… Вот снял — и пожалуйста. Месяца не прошло… Я бы сейчас с этим тросом в пять минут ее вытащил… — Осмотревшись, он поддернул брюки и присел на корточки. — Черт, непруха — так непруха…

Марина уселась на траву — не выбирая места и не жалея брюк.

— Не расстраивайся. Восприми это, как увеселительную прогулку.

— Так весело, что обхохочешься.