Михаил Сергеев - Последняя женщина Страница 38

"Я уже прошла через самое худшее, — повторила она про себя. — Спокойно".

— Когда твой ребенок умирал в больнице, там умирали еще двое. Необходимо было очень редкое лекарство. И оно было, но только на одного. Твой отец знал главного врача, и ты умоляла его сделать все возможное. Лекарство досталось твоему ребенку. Из тех двоих один выжил. Другой умер, ты убила его.

— Вы хотите сказать, что я виновна в его смерти? — Голос Леры задрожал. — Но если бы я отдала лекарство другому, умер бы мой ребенок! — уже почти прокричала она.

— Может быть, так. А может быть, и нет. Но твоей вины в этом не было бы. А вот смерть другого ребенка уже совершилась.

— Но как же быть с материнской любовью? Моей любовью к моему собственному ребенку?! Даже знай я заранее, что так произойдет, я бы все равно отдала лекарство своему ребенку! Разве не так поступила бы каждая мать?

— Нет, не каждая мать поступила бы так же.

Лера закрыла глаза.

— А если бы я не знала, что там лежат еще двое? — запинаясь, произнесла она.

— Тебе не повезло. Пограничное состояние. Цена объявлена. — И уже совсем тихо, словно сожалея о случившемся, голос добавил: — Видишь, как легко превращает человека в убийцу порыв сделать добро.

Все еще с закрытыми глазами Лера почему-то вспомнила, что читала про религиозные секты, члены которых не позволяют лечить ни себя, ни своих детей. Тогда ей казалось это безумием.

И вдруг медленно, твердо выговаривая каждое слово, она произнесла:

— Так значит, каждый может быть убийцей, не сознавая этого?

— Ты их видела жизнерадостными каждый день.

Молчание длилось несколько минут. Лера стояла, закрыв лицо руками.

— Неужели человек приносит зло людям даже в минуты, когда он искренне помогает ближнему? Неужели невозможно делать добро, не порождая зла? И где взять силы для такого выбора?

— Добро можно делать, только не отнимая. Ты не первая. Все началось очень давно, в тот день, когда, спасаясь, человек отдал предпочтение себе. Зло зародилось и существует. А должно выродиться и исчезнуть.

— Но кто должен подсказать ему выбор, если сам человек думает по-другому?

— Никто. Пусть у него не было времени подумать в тот роковой момент. Но сколько времени у него впереди по сравнению с этим мгновением. И если он не затопчет это воспоминание, не прогонит мысли о нем, то наступит момент, когда он поймет, почему есть другие люди. И займет место среди них. И тогда отдаст то, что отнял.

Воцарилась тишина.

Ее проводник, чуть помедлив, словно выжидая, когда она закончит размышлять, добавил:

— И когда это поймет каждый, на земле исчезнут аборты и войны. Ведь хладнокровно убивающий человек отличается от водителя, по неосторожности сбившего пешехода, только степенью нравственных страданий. От их отсутствия — до невозможности жить с этим. Поверь, аборт гораздо ближе к первому.

Это было так ясно сейчас. Повисла пауза.

Неожиданно для себя Лера произнесла:

— Могу ли я хотя бы на мгновение заглянуть в его будущее? Пусть самое близкое будущее?

— И в свое тоже. Ты получила такое право. Прикоснись к книге и отлистай пять страниц.

Лера протянула руку… и… она могла поклясться, что левая сторона книги неожиданно посветлела. От сильного волнения и переполнивших ее чувств она невольно отдернула ее. "Я ведь могу увидеть не то, что жду, — мелькнуло в голове. — Вдруг это снова какой-то ужас. Я не знаю, как все пошло дальше".

— Смелее. — Голос звучал ободряюще.

Сгусток туманной пыли вырвался прямо из-под ее пальцев. Окружающее исчезло.

— Мама! Мама! Смотри, я научился правильно писать слово "артихектура"!

В комнату вбежал маленький мальчик. "Где-то я уже его видела", — успела подумать она и прижала его голову к себе.

Вошел муж.

— Что-то случилось? Почему ты плачешь?

— Это от радости, — голос, прорывающийся сквозь глухие рыдания, был еле слышен.

— Я уезжаю в посольство, нужно сдать документы. Сегодня последний срок. Французы народ необязательный, еще месяц наверняка протянут, а мой контракт начинается как раз с тридцатого сентября. Надо спешить.

— Мы никуда не едем. — Лера собрала остатки сил.

— Как не едем?

— Мы никуда никогда не поедем. Мы останемся здесь. И не задавай мне больше вопросов. Она решительно поднялась и, оставив Сергея Ивановича остолбеневшим, вышла из дома.

Стояла зима. Над голубым куполом мусульманской мечети рядом с ее домом сияло такое же голубое, только морозное московское небо.

"Даунята не наказание и рождаются не случайно. Они не могут грешить. Может быть, это дети из будущего, родившиеся не в то время? — почему-то подумала она. — Но кто посылает их к нам? Кто проверяет нас отношением к ним? Кто отбирает из нас лучших?"

ПОСЛЕДНЯЯ ЖЕНЩИНА

На XI Международном конкурсе артистов балета, где китаянка Вентинь превратила зеленоватую ящерицу в околочеловека, "Косточка", как ее называла Елена Петровна, получила первую премию.

Наконец наступил год, когда ни одна мать не оставила новорожденного, ни один ребенок не был сдан в приют. Страна не удивилась ни тому, ни другому.

Старуха умирала. Она делала это уже десять лет. Она не знала, сколько прожила на свете. Ей было все равно. Да и разве можно назвать жизнью ее последние годы? Она отчетливо помнила только две вещи. Одна из них — момент, когда в первый раз ей захотелось умереть. И никак не удавалось. Все эти годы. Чем была ее жизнь? Как и у всех, за одним исключением.

Рука со вздувшимися венами среди складок морщинистой кожи медленно потянулась к стоящему рядом стулу. С трудом расправив маленький и такой же старый платок, она с видимым усилием поднесла его к глазам. "Пожалуй, плакать — единственное, что ты не разучилась делать искренно", — подумала она. По стеклу большого арочного окна напротив постели барабанил уже почти невидимый дождь.

— Сегодня рано стемнело, и ты снова остаешься одна в этой комнате, где произошли два главных события твоей жизни. — Ее губы зашевелились. — Впрочем, и днем ты была одна". Так было и вчера, и месяц, и год назад. Только листья деревьев и птицы разделяли ее одиночество, но не ночью. Птицы… Оставшееся чудо. С них все и начиналось. Это она помнила тоже.

Десять лет назад умер ее сын.

— Полноте! Колонизация Вселенной возможна только в отмирании и гибели семьи — ячейки современного общества. Долговременные экспедиции на десятки, сотни лет невозможны без непрерывного воспроизводства человеческого материала. Да, да материала, будьте честны. Материала, необходимого для полноценного исследования космоса. Вспомните, что при освоении только Солнечной системы, когда полеты длились в среднем по десять лет, распались почти все семьи экипажей. Ну а послать несколько десятков тысяч семей — тот необходимый минимум, который обеспечивает выживание группы в силу психобиологических особенностей человека, — нецелесообразно и технически невыполнимо. Впрочем, и сам минимум может быть на порядки выше, в противном случае мы рискуем отправлять нашпигованные современными технологиями гробы, где в конце концов количество человеческого материала дойдет до единицы.

Человек в коричневом костюме встал и медленно подошел к картине на стене. Это была одна из лучших работ Беллоли.

— Непостижимо. Как быстро умирает то, что казалось незыблемым, — в полной тишине добавил он. Окружающие смотрели на него с некоторым удивлением. — Однако не все так трагично, — он повернулся к гостям. — Я, с вашего позволения, продолжу.

Вы и сами видите, как отмирает семья. Уже сейчас большинство супружеских пар заводит детей просто потому, что так принято. Никто не хочет, точнее, не стремится рожать. Через пятьдесят лет будут рожать только за деньги, а пройдет еще лет двадцать — и за деньги не станут. Содержание и уход за престарелыми родителями превратился в архаизм и в большинстве цивилизованных стран уже отсутствует как явление. На смену пришли благотворительные фонды, созданные для указанной цели. Исчезла забота — главная цепь, связывавшая детей и родителей на протяжении тысяч лет. Мир изменился. Будущее человека перестало связываться с продолжением рода, нации или иной общности. А ведь это был главный мотив даже в доисторические времена: рождение и воспитание помощника, который вместе с тобой будет добывать пищу и защитит тебя, когда придет время. Еще в недавнем прошлом все обстояло именно так, передавалось лишь наследство, дело. Вы только подумайте: люди рожали детей, чтобы сохранить нажитое!

Легкая ухмылка, появившись, тотчас исчезла с его лица.

— Конечно, сейчас этого почти нет, — продолжал он. — Когда изменились экономические основы общества, данный мотив исчез. Единственная реальная ценность, за которую люди, как бы это сказать, состязаются друг с другом, — возможность руководить остальными. Это было и остается почетным правом каждого. Повторю, единственная ценность для всех, даже служителей… — он с выражением настороженности посмотрел на одного из присутствующих и после паузы с сарказмом добавил: — …Мельпомены. Но такие перемены в обществе только ускорили процесс исчезновения семьи. Убежден, это естественно и закономерно.