Александра Маринина - Ад Страница 39

Но Головин продолжал ворчать весь декабрь и только ближе к Новому году наконец остыл. Однако за праздничным столом он снова заговорил о внуке, и снова ставил его в пример Леле, так и не нашедшей постоянную работу, и вновь сетовал на то, что Коля так и не попрощался с ним, и на то, что его нет в кругу семьи, такой дружной и такой образцовой. Родислав во время речи тестя хмыкал и смотрел в сторону, а Люба стискивала зубы и с трудом сдерживала слезы. Хорошо еще, что Леля молчала. Ей тоже сказали про загранкомандировку, в которую Коля уехал как раз в те дни, когда она была в Питере на лекциях эдинбургского профессора. Если бы Леля вслед за дедом заговорила о том, как она скучает и как ей не хватает брата, Люба, наверное, не выдержала бы и разрыдалась прямо за столом. Она ловила на себе понимающие взгляды Аэллы и сочувственные — Андрея, и ей становилось немного легче.

В половине третьего ночи Николай Дмитриевич сказал, что устал, хочет спать, и попросил отправить его домой. Люба предложила постелить ему в Колиной комнате, но отец наотрез отказался, дескать, спать он привык только у себя дома. Родислав вызвал такси. Когда Головин отбыл, Леля заявила, что тоже идет спать. За столом осталось четверо, и все почувствовали себя свободнее.

— Ребята, у меня к вам серьезный разговор, — неожиданно сказала Аэлла. — Простите, что не сразу говорю об этом, но при Николае Дмитриевиче и при Леле нельзя было говорить.

— Что? — с тревогой спросила Люба. — У тебя неприятности?

— У меня все в порядке, — усмехнулась Аэлла. — Это у вас неприятности. У меня есть пациент из определенных кругов. Я ему делала пластику после автокатастрофы. Ну, и он ко мне проникся.

— Ага, нежными чувствами, — насмешливо вмешался Бегорский. — Алка, с каких это пор ты стала спать с бандитами? Раньше тебя устраивали только начальники главков и директора крупных предприятий. Ну еще артисты с дипломатами, но никак не ниже. Как же ты докатилась до такой жизни?

— Милый мой, — проворковала Аэлла, — значение имеют только власть и влияние, а на какой работе они достигнуты — меня не волнует. У нынешних бандитов власти и влияния не меньше, чем у начальников главков, а то и побольше. Не читай мне мораль. И вообще, это очень милый и хорошо воспитанный человек.

Люба вспомнила Артура Геннадьевича и невольно поежилась. Он тоже был хорошо воспитан и довольно мил, если не брать в расчет того, что он сказал о Коле.

— Так вот, — продолжала Аэлла, — он знает, что я дружу с вами, поэтому в виде любезности поведал мне, что за вами пристально наблюдают.

— Кто? — воскликнул Родислав. — Кому надо за нами наблюдать?

— Вот кому надо, тот и наблюдает. Тот, кому ваш Колька на хвост наступил. Они его до сих пор не нашли, поэтому смотрят за вами на тот случай, если вы знаете, где он, и будете с ним встречаться. Они не исключают, что он прячется где-то в Москве или в Подмосковье и вы можете на него вывести.

— Господи, — выдохнула Люба, — как хорошо!

— Что ж тут хорошего? — поморщилась Аэлла.

— Раз они его до сих пор ищут, значит, пока не нашли. Значит, Коленька жив, с ним все в порядке, как же ты не понимаешь!

— Ах, ты в этом смысле… — протянула Аэлла. — Ну да, конечно.

Родислав внимательно посмотрел на нее.

— Послушай, а твой знакомый — он что, из той группировки, которая ищет Кольку? Может, ты на правах близкой приятельницы поговоришь с ним, чтобы оставили парня в покое и дали ему вернуться домой? Если у вас такие доверительные отношения…

— Отношения-то доверительные, — усмехнулась Аэлла, — но для вас бесполезные. Он из другой команды. Ну ладно, если уж на то пошло — скажу как есть. Я сама попросила его узнать, как там поиски Кольки, жив ли он. Мой любезный друг долго кочевряжился, говорил, что не хочет лезть в другую бригаду с лишними вопросами, что между группировками идет война и передел собственности и никакие дружеские контакты не срабатывают. Но я очень его просила, и он просто-напросто заплатил деньги и купил эту информацию у одного из братков. Так что на Колькину судьбу он никакого влияния иметь не может.

— Спасибо тебе, Аэлла, — горячо поблагодарила Люба и поцеловала подругу. — Это самый лучший подарок, который ты могла мне сделать на Новый год.

— А я думала, ты расстроишься, — улыбнулась Аэлла. — Все-таки ужасно противно знать, что за тобой следят, за каждым шагом наблюдают, даже телефон прослушивают.

— Неужели прослушивают? — ахнул Родислав.

— Ну, это я так, фигурально, — смешалась Аэлла. — Я просто предположила. Вообще-то мне этого никто не говорил.

У Любы словно камень с души свалился. Говорят же: как Новый год встретишь, так его и проведешь. Если в новогоднюю ночь она получила такое замечательное известие, если в эту ночь ее сын жив, значит, так будет весь год. Как хорошо! Может, это и есть счастье?

— Вот так они и протянули еще с полгода, — заключил Ворон.

— А через полгода что случилось? — спросил Камень. — Неужели Николай вернулся?

— Ну прям! Я имею в виду, что без новых потрясений. Правда, Лариска подсуропила. Ты представляешь, она забеременела!

— Да ты что! От кого?

— Ой, да тебе-то какая разница, от кого? Главное, что она беременная. Вокруг нее вечно какие-то недоноски вертятся, не то рокеры, не то рэперы, я их не разбираю. Она как начала с младых лет попой вертеть, так и продолжает.

— А замуж?

— Ну еще чего! Кому она нужна-то — замуж ее брать! — фыркнул Ворон. — Квартира, конечно, есть, только в этой квартире такой багаж, что лучше уж в собачьей будке жить, чем с Лариской. Бабка лежачая, под себя ходит, в полный маразм впала, да папаша-алкаш неработающий.

— И что? — продолжал допытываться Камень. — Она рожать собралась?

— Да по всему видать, собралась, — кивнул Ворон. — Сроки-то для принятия решения давно прошли, я на восьмидесятилетие Николая Дмитриевича заглядывал — так еще ничего не было заметно, Лариска веселая такая была, Любе с Тамарой помогала, продукты носила, у плиты стояла. Тамара ей такой причесон изобразила — сказка! И Любу она тоже подстригла, получилось очень красиво. В общем, юбилей прошел классно, у меня прямо душа радовалась. Николай Дмитриевич, правда, всплакнул в один момент, но ничего, быстро успокоился.

— Отчего всплакнул? — встревожился Камень, которого судьба старика трогала до глубины души.

— Так он вспомнил, как праздновали его семидесятилетие и что Тамара была с Григорием, а теперь Григория с ними нет… Ну, вокруг этого. А в остальном все было здорово. Народу, конечно, было значительно меньше, чем на предыдущем юбилее, за десять лет народ поумирал. Но я отвлекся, я же про Лариску рассказывал. Ну вот, потом, после юбилея, я ее в феврале на Любином дне рождения видел, у нее тоже юбилей был, пятьдесят лет. Опять Тамара приехала, Аэлла с Бегорским пришли, еще кое-какие друзья и коллеги, человек тридцать набралось. В ресторане отмечали. Ну и Лариску позвали, она ж у них почти что член семьи. Лариска там отплясывала вовсю, хохотала, веселилась. И ничего такого я не заметил. А потом, где-то в мае, у бабки инфаркт сделался, Люба, конечно, подхватилась, начала Аэлле названивать, чтобы бабку в больницу положили.

— А что, просто так человека с инфарктом госпитализировать нельзя? — недоверчиво спросил Камень. — Нужно ждать, пока он совсем умрет, чтобы сразу уже в морг везти?

— Вот примерно так у них и было в те времена, — подтвердил Ворон. — Лекарств не хватает, зарплату врачам задерживают, да она и маленькая совсем, на нее не проживешь, все врачи поуходили кто куда, кто в фармацевтику, лекарствами торговать, а кто в частные клиники, где доходы повыше. Лечить некому и нечем, поэтому старались бесперспективных больных в стационар не класть. Ведь ясно же, что бабка не поправится, а зачем им лишний летальный исход в статистику? Люба начала колотиться, Аэлла ей помогла, и они нашли, куда бабку положить, но за приличные деньги. Люба, ясен перец, все оплатила: и взятку за госпитализацию, и круглосуточный пост, и нянек. Они с Лариской по очереди в больницу ездили каждый день. Вот тут я и углядел, что у Лариски вроде как животик. Ну а раз видно — значит, решение принимать уже поздно. Бабка вроде на поправку пошла, получше ей стало.

— Ну а дальше? Поправилась Татьяна Федоровна?

— Не знаю, не досмотрел. Чего, лететь, что ли?

— Конечно, лети. Важно же понимать, что там с бабкой, что с Ларисой, родила ли она. А кстати, насчет Любы я хотел спросить: подарил ей Родислав на юбилей машину?

— Да ты что! — расхохотался Ворон. — С ума сошел? Она категорически отказывается от машины.

— Но почему? Ведь Коли-то нет, доходы скрывать больше не нужно.

— Не хочет она со своей язвой за руль садиться. И вообще она машину водить не хочет. Не нужно ей это.

— Странная какая-то твоя Люба, — недоумевающе вздохнул Камень. — Из того, что ты мне про людей рассказывал, получается, что каждый человек спит и видит на машине ездить, а она почему-то не хочет, хотя возможность есть. Ну ладно, насчет язвы — я понимаю, а так-то… Между прочим, она лечится или как?