Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я Страница 39

— Это тоже чокнутая? — спрашиваю я на всякий случай.

— Можно и так сказать, — посмеивается бабушка, и две старушки чинно здороваются друг с другом.

— Чу́дная, чу́дная у вас девочка! — восклицает старушка, я удивляюсь, откуда она знает, чу́дная я или нет.

— Вы такая молодец, — подхватывает бабушка, — ни одного утра не пропускаете!

— Ну что вы! — ахает старушка. — Жить рядом с морем и упускать этот воздух! Вы, я смотрю, тоже не из ленивых!

Бабушка смущенно тупит взор, как девочка.

— У меня такие дети, такие дети, для них мне хочется жить, дорогая, — оправдывается она.

— Бегите, а то скоро солнце как начнет жарить! — выпаливает старушка и стремительно топает дальше, энергично размахивая руками.

— Как ее зовут? — спрашиваю я.

— Не знаю, — безмятежно отечает бабушка.

— И вы столько времени болтали? — пораженно оглядываюсь я на старушку.

— Когда столько лет видишь человека в своем городе, он уже как хороший знакомый, зачем мне его имя, — объясняет бабушка.

Через каждый квартал кто-то да непременно здоровается, почтительно осведомляясь о здоровье и делах.

Потресканный асфальт подсыхает после утренней поливки, заросшая мхом ниша в стене скрывает меня на то время, пока бабушка беседует с незнакомыми хорошими людьми.

— Одна и та же песня: замуж, замуж?! Ну сколько можно! Мне, между прочим, еще мало лет! У меня, может, другие планы на жизнь! Я вообще не хочу ни в какой замуж, у тебя других тем нет для разговоров?

Бабушка в очередной раз сказала свое коронное «задницей дверь откроешь» — на этот раз по поводу игры в футбол и бесконечного валяния с книжками, а я уже в том возрасте, когда хочется дерзить кумирам детства.

Она прекратила перебирать лобио, подняла очки на лоб и хотела продолжить пикировку, но вдруг лицо ее разгладилось и засияло.

— Ты моя гордость, — сказала она мягко. — Ты стоишь пятерых мальчиков! Что бы со мной было, если бы ты не родилась, а? Я бы давно умерла! Молодец моя дочь, не женщина, а герой!

Я отбросила книжку, обняла ее и стала душить в приступе любви.

— Стой, стой, глотку сломаешь! — закашлялась бабушка.

— А ты меня почему не целуешь?

— Целоваться негигиенично!

Во дворе жарко, спускаться можно часа через два. Натэла опять стучит в своей ступке и мониторит двор, Динара скрипит тросом — вешает белье второй раз за день, Меги выбивает матрасы, и ошалелое эхо бьется по всем стенам квартала. Ветер подносит к нашим носам ароматы свежераспустившейся индийской сирени.

— С ума сойти, сколько Динара стирает — каждый божий день по два троса! — отмечает бабушка между делом. — Молодец, молодец, никогда без дела ее не увидишь!

— Да где она столько грязного белья берет?! Я пронаблюдала один раз: одни и те же кофточки она по два раза перестирывает, ей просто заняться нечем!

— Или она, может, обет какой дала насчет стирки? — мимоходом выдвигает версию бабушка, но потом спохватывается и продолжает воспитательный процесс: — Так ты, значит, замуж не хочешь. Твоя мама тоже не хотела, еле выгнала ее, все хотела наукой заниматься. А сейчас — смотри!

— Ага, — подхватываю я. — Вот завидная доля, ничего не скажешь. Диссертацию даже не может дописать, все для нас бегает. А я, может, так не хочу. Я, может, другая, на вас не похожа. Я что-то не очень понимаю, я человек или кто? У меня есть право иметь свое мнение?

— Другая она! — бабушка отложила тазик. — Будь ты хоть академиком, а без семьи женщина — пустое место. А ну-ка иди сюда, я тебе что-то покажу.

Мы встали возле окна. Интересно, чего я в этом дворе не видела?

— Вот смотри, — бабушка взяла меня за шкирку, но — нежно, без насилия, — ты вон тот двор знаешь?

— Конечно, знаю, — возмущенно вырвалась я, — мы туда мяч сколько раз забрасывали!

— А ту женщину знаешь?

— Как зовут, не знаю, а так — как раз она мяч и кидала обратно.

— А почему не знаешь?

— Здрасте! Никто не знает, вот почему. А ты знаешь?

— И я не знаю. Теперь слушай меня внимательно. Она — прислуга.

Я поразилась настолько, что утратила дар речи, а это из ряда вон.

— Мы же в Советском Союзе живем, дидэ! Ты что-то путаешь! У нас никаких прислуг быть не может! Там что, другая страна, что ли?

Бабушка начинала сердиться.

— Лишь бы языком молоть, в голове пусто, как в горшке, потому и гремит! Ты хоть понаблюдай за ней немного, и выводы сделай!

Двор был в самом деле какой-то несоветский. С нашего четвертого этажа виден кусок роскошного дома и зеленых зарослей. Та женщина, про которую говорила бабушка, сухая и коричневая, одетая в серые тряпки, с самого утра бегала и что-то делала: то кормила собак, то поливала клумбы водой из шланга, то скребла машину.

— Ладно, допустим, прислуга, — нехотя согласилась я. — А при чем тут замужество?

Бабушка пошла к тахте и снова взяла тазик.

— Да ни при чем. Она их дальняя родственница, этих врачей, — сказала она. — Ее взяли из деревни — сирота, образования никакого, семьи своей нет. Думаешь, эти люди такие плохие и ужасные? Вовсе нет. Они образованные, известные врачи, многого добились в жизни, ни у кого ничего не украли же. Им эта тетка и не нужна, ну что за работа такая — газон поливать?

— Но она же целый день бегает, — возразила я: социальное неравенство вызывало в моей душе острейший протест и желание бросать бомбы.

— Бегает, — буркнула бабушка. — Их собака тоже целый день бегает, и толк есть — вор туда не зайдет. Но что с ней будет в старости? Кто о ней позаботится? Родила бы ребенка хоть для себя, хоть без мужа, и вырастила. Самый благодарный труд — вырастить ребенка.

— Дидэ, ты рассуждаешь как-то странно! По-твоему, женщины только рожать должны? И если ребенка можно рожать без мужа, то зачем тогда вообще замуж выходить?

— Ничего ты не поняла, — вздохнула бабушка. — Она одинокая, понимаешь ты или нет? Одному выживать трудно. У нас говорят: одинокого человека и за столом жалко.

Вечером в остывающем дворе по кругу с журчанием носились ласточки, и мы собрали футбол на скорую руку.

— Ты — на ворота, играть не проси, — неумолимо отрезал кузен.

Мяч я отбила, Паата долбанул по нему второй раз, и тот, закрутившись, перемахнул через высокий бетонный забор.

— Который раз! Это тебе волейбол, что ли?! О-о-о, опять она на меня собаку спустит!

— Я пойду. — Любопытство толкало меня без определенной цели.

Женщина распахнула ворота и посмотрела на меня глубоко сидящими темными глазами.

— Мяч надо? — спросила она без улыбки, но и без злости, скорее — равнодушно.

— Простите, пожалуйста, мальчики меня послали, сами стесняются. — Бурачный цвет пополз от шеи к ушам.

Женщина молча скрылась за воротами, я же, вытянув шею, пыталась разглядеть двор в щелочку. Были видны красивые плитки, пальма, цветы и кусок лестницы. Там была явно странная жизнь.

— На, держи, — протянула женщина мяч.

Мой взгляд невольно скользнул вниз, на ее худющие ноги. Она была обута в простые резиновые калоши, которые были ей велики.

— Простите, — еще раз буркнула я.

— Ты на ворота встанешь или нет? — окликнули меня мальчишки.

— Все, не буду, устала, — махнула я рукой и пошла на скамеечку.

— Вот и играй с девчонками, чуть что — устала! — поддел меня кузен, но уговаривать не стал.

Как-то раз, идя за хлебом, я столкнулась с выходящей из ворот хозяйкой: дородная смуглая тетка сверкала бриллиантами и надвое расчесанными волосами цвета воронова крыла, а прислуга держала собаку.

— Не давай ему куриные кости, сколько раз тебе говорить. — Хозяйка не глядя защелкнула сумочку и вытерла виски кружевным крахмальным платочком. До меня донесся неземной аромат.

Я буркнула «здрасте» и пронеслась мимо, успев заметить, что худая женщина удивленно на меня глянула.

Деревянные ворота захлопнулись. За ними все-таки была странная, непонятная мне жизнь.

Квартирантка Таня

Если смотреть с нашей веранды, двор был похож на русское «Т», поставленное вверх ногами. Длинная часть образована маленькими домиками, а заканчивается тупиком, где растет акация, цветущая розовыми пушистыми шариками, и домом тети Меги. Тетя Меги ходит в морской форме с погонами — она преподает химию в мореходке и похожа на толстого капитана.

Маленькие домики на лето сдаются приезжим — это такие особенные люди, которые наводняют наш город с наступлением купального сезона, они меняются так часто и так мало бывают в своих временных пристанищах, что запомнить их невозможно.

С правой стороны — затейливое скопище строений, куда даже в самый жаркий день не проникает солнце, пахнет сыростью и куда я попадала только считанные разы — во время игры в прятки. В один прекрасный день туда заселилась очередная приезжая — ее звали Таня.